— Именно так, мистер Поттер. Естественно, я сам всегда считал их жизни бессмысленными и ничего не стоящими. Наверняка, где-то в глубине души они и сами понимают, что моё мнение о них верно.
Гарри покачал головой, а потом раздражённо скинул капюшон мантии и покачал головой ещё раз.
— Это весьма утрированная точка зрения на мир, профессор, — сказала едва освещённая голова мальчика, висящая без поддержки над клочком тёмной травы посреди звёзд. — Обычному человеку просто не придёт в голову изобрести заклинание воскрешения, и из отсутствия таких попыток ничего вывести нельзя.
Через мгновенье стал видимым едва освещённый силуэт мужчины, сидящего на траве.
— Если бы они по-настоящему заботились о тех, кого якобы любят, — тихо сказал профессор Защиты, — они бы подумали об этом, не так ли?
— Мозг устроен иначе. Никто не становится гением из-за повышения ставок — если улучшения и происходят, то лишь в жёстких пределах. Я не смогу вычислить в уме число Пи до тысячного знака, даже если от этого будет зависеть чья-то жизнь.
Едва освещённая голова кивнула.
— Но есть и другие возможные объяснения, мистер Поттер. Например, что люди лишь играют роль друга. Они делают ровно столько, сколько эта роль от них требует, и не более того. Мне пришла в голову мысль, что, возможно, вы отличаетесь от них не тем, что заботитесь о друзьях больше. С чего бы вам родиться с таким необычно сильным чувством дружбы, что вы оказались единственным среди всех волшебников, кто захотел оживить Гермиону Грейнджер после её смерти? Нет, вероятнее всего, отличие вовсе не в том, что вы больше заботитесь о друге. Думаю, будучи более логичным существом, лишь вы один думаете, что роль «друга» требует этого от вас.
Гарри уставился на звёзды. Было бы неправдой сказать, что он не был потрясён.
— Это... не может быть правдой, профессор. Я могу назвать дюжину героев из магловской художественной литературы, которые пытались оживить своих мёртвых друзей. Авторы этих книг точно понимали, что именно я чувствую по отношению к Гермионе. Хотя, вы их не читали, разве что... как насчёт «Орфея и Эвридики»? На самом деле, я сам не читал эту книгу, но знаю, о чём она.
— Волшебники тоже рассказывают такие сказки. Есть история братьев Элриков. История Доры Кент, которую пытался защитить её сын Саул. Есть история об Рональде Малетте и его роковом вызове самому времени. Перед падением Италии там была популярна драма о Преции Тестароссе. В Японии рассказывают сказку про Акеми Хомуру и её потерянную любовь. Что во всех этих историях общего, мистер Поттер, так это то, что все они выдуманные. Настоящие волшебники не делают подобных попыток, не смотря на то, что сама идея точно не находится за рамками их воображения.
— Потому что они не думают, что это возможно! — воскликнул Гарри.
— Давайте пойдём к нашей замечательной профессору МакГонагалл и расскажем ей о вашем намерении найти способ воскресить Гермиону Грейнджер? Послушаем, что она думает об этом? Наверняка, эта мысль просто не приходила ей в голову... А, вы колеблетесь. Вы уже знаете её ответ, мистер Поттер. Вы знаете, почему вы его знаете? — в голосе профессора была слышна холодная усмешка. — Милый приём. Спасибо, что научили меня ему.
Гарри чувствовал, как напряглось его лицо. Слова с трудом срывались с его губ.
— Профессор МакГонагалл не познакомилась в детстве с магловской идеей о всевозрастающей силе науки, и никто никогда не говорил ей, что, если на кону жизнь друга, следует мыслить очень рационально...
Профессор Защиты также повысил голос:
— Профессор трансфигурации действует по сценарию, мистер Поттер! Сценарий призывает её скорбеть и оплакивать, чтобы все видели, что ей не всё равно. Обычные люди плохо реагируют на предложение отойти от сценария. Как вы и сами уже знаете!
— Забавно, готов поклясться, что вчера за ужином я видел, как профессор МакГонагалл отошла от сценария. Если я ещё с десяток раз увижу, как она это сделает, возможно, я действительно попытаюсь поговорить с ней о воскрешении Гермионы. Но пока профессор МакГонагалл не привыкла отходить от сценария, и ей надо практиковаться. В конце концов, профессор, то поведение людей, которое вы объясняете, заявляя, что любовь, дружба и всё остальное — ложь, означает лишь, что они не знают, как поступать лучше.
Голос профессора Защиты стал выше.
— Если бы вас убил тот тролль, у Гермионы Грейнджер не возникло бы и мысли искать способ воскресить вас! Этой мысли бы не возникло ни у Драко Малфоя, ни у Невилла Лонгботтома, ни у МакГонагалл, ни у любого другого вашего близкого друга! Никто в мире не стал бы заботиться о вас так же, как вы заботитесь о ней! Так почему? Зачем вам это, мистер Поттер? — в голосе профессора послышалось странное, дикое отчаяние. — Зачем вам быть единственным человеком в мире, зашедшим так далеко в своём притворстве, если никто не сделает того же для вас?
— Я считаю, что вы ошибаетесь, профессор, — спокойно ответил Гарри. — Причём во многом. Как минимум, неверна ваша модель моих эмоций. Потому что вы меня ни капельки не понимаете, если думаете, что, будь сказанное вами правдой, это бы меня остановило. Всё в мире должно где-то начинаться, всё должно когда-то произойти в первый раз. Жизнь на Земле началась с маленькой самовоспроизводящейся молекулы в луже грязи. И если бы я был первым человеком на Земле, нет...
Гарри протянул руку к ужасно далёким точкам света.
— Если бы я был первым человеком во вселенной, который действительно заботился бы о ком-нибудь другом — а я им никак не являюсь — я бы гордился, что этот человек — я, и старался бы изо всех сил.
Последовала длительная тишина.
— Вы воистину заботитесь об этой девочке, — тихо произнесла тускло подсвеченная фигура. — Вы заботитесь о ней так, как никто из них не в состоянии позаботиться о своей жизни, не говоря уже о чужой, — голос профессора Защиты стал странным, его переполняли какие-то не поддающиеся расшифровке эмоции. — Я этого не понимаю, но знаю, как далеко вы пойдёте ради этого. Ради этой девочки вы бросите вызов самой смерти. Ничто не сможет вам помешать.
— Я забочусь достаточно, чтобы приложить усилия по-настоящему, — тихо ответил Гарри. — Да, это верно.
Звёздный свет медленно начал раскалываться на кусочки, сквозь трещины проникло сияние мира. В дырах в ночи показались стволы и листья деревьев, блестящие под солнцем. Вернувшийся яркий свет ударил по привыкшим к темноте глазам, и Гарри, часто моргая, поднял руку. Взгляд машинально переместился на профессора Защиты, на случай, если тот нападёт, пока Гарри ослеплён.
Когда все звёзды исчезли и остался только дневной свет, профессор Квиррелл всё ещё сидел на траве.
— Что ж, мистер Поттер, — сказал он нормальным голосом, — если ваше решение таково, я окажу вам любую помощь, какая будет в моих силах, пока у меня ещё есть эти силы.
— Вы что? — непроизвольно вырвалось у Гарри.
— Моё вчерашнее предложение по-прежнему действует. Спрашивайте, и я отвечу. Покажите мне книги по науке, которые вы сочли подходящими для мистера Малфоя, я просмотрю их и скажу, что мне придёт в голову. Не смотрите так удивлённо, мистер Поттер, вряд ли мне стоит предоставлять вас самому себе.
Гарри уставился на профессора. Глаза всё ещё слезились от внезапного света.
Профессор Квиррелл посмотрел в ответ. Что-то странное блеснуло в его глазах.
— Я сделал, что мог, и, боюсь, теперь должен вас покинуть. Хорошего... — поколебался профессор Защиты. — Хорошего дня, мистер Поттер.
— Хорошего... — начал Гарри.
Сидевший на траве мужчина упал, его голова коснулась земли с лёгким стуком. В то же время чувство тревоги ослабло так резко, что Гарри от неожиданности вскочил, сердце вдруг ушло в пятки.
Но тело на земле медленно поднялось на четвереньки. Повернулось к Гарри — глаза были пусты, рот приоткрылся. Попыталось встать и упало обратно на землю.
Гарри шагнул вперёд. Инстинкт подсказывал предложить руку, хотя это было неправильно. Появившееся беспокойство, пусть и слабое, говорило, что опасность никуда не делась.
Но упавшее тело дёрнулось прочь, а затем медленно поползло от него в сторону замка.
Мальчик стоял посреди деревьев и смотрел вслед.
Глава 96. Роли. Часть 7
Глава 96. Роли. Часть 7
От автора:
Для тех, кто не читал канон: деревянная табличка немного изменена, но надпись на надгробии та же самая, что и у Роулинг.
* * *
Встреча четвёртая:
(16:38, 17 апреля 1992 года)
Человек в поношенном тёплом пальто, на щеке которого были едва заметны три шрама, оставшихся на всю жизнь, очень пристально наблюдал за Гарри Поттером. Мальчик вежливо изучал ряды невысоких домов. Для ребёнка, у которого вчера погиб лучший друг, Гарри Поттер казался удивительно спокойным. И хотя его спокойствие ничуть не напоминало равнодушие, назвать его нормальным тоже было нельзя. «Я не желаю говорить об этом», — сказал мальчик, — «ни с вами и ни с кем другим». «Не желаю» вместо «не хочу» словно подчёркивало, что он способен использовать взрослые слова и принимать взрослые решения. Когда к Ремусу Люпину прилетели совы с письмами от профессора МакГонагалл и того странного человека, Квиринуса Квиррелла, он задумался, как можно помочь мальчику, и в голову пришла лишь одна мысль.
— Сколько пустых домов, — сказал мальчик, снова осматриваясь.
За десять лет, которые прошли с тех пор, когда Ремус Люпин был здесь частым гостем, в Годриковой Лощине многое изменилось. Большинство старых домов с островерхими крышами теперь казались заброшенными, их окна и двери заросли пышным зелёным плющом. За время Войны Волшебников население магической Британии заметно сократилось — не только за счёт погибших, но и за счёт уехавших. Годрикова Лощина пострадала особенно сильно. А после войны многие семьи предпочли куда-нибудь отсюда уехать, в Хогсмид или в магический Лондон — слишком неприятным напоминанием был вид опустевших домов.
Но некоторые остались. Годрикова Лощина была старше Хогвартса, старше Годрика Гриффиндора, чьё имя она носила, и были семьи, которые намеревались жить здесь до конца мира и его магии.
Одной из таких семей были Поттеры. Возможно, будут и дальше, если так решит последний из них.
Ремус Люпин постарался объяснить всё как можно проще, чтобы мальчик его понял. Когтевранец задумчиво кивнул, но ничего не ответил, словно ему и так всё было ясно безо всяких вопросов. Возможно, так оно и было — ребёнок Джеймса Поттера и Лили Эванс, главных старост Хогвартса, вряд ли мог оказаться глупым. За время их короткой беседы в январе у Ремуса сложилось впечатление, что мальчик очень умён, хотя тогда в основном говорил сам Ремус.
(До Ремуса, конечно, дошли слухи о происшествии в Визенгамоте, но он не поверил ни единому слову. Как не поверил до этого, что Джеймс обручил своего сына с дочерью Молли.)
— Вот и памятник, — сказал Ремус, указывая вперёд.
* * *
Гарри шагал рядом с мистером Люпином к чёрному мраморному обелиску и молча размышлял. Вся эта прогулка казалась ему какой-то ошибкой. Он не хотел моральной поддержки и утешений, он выбрал другой путь. Для самого Гарри пятью стадиями переживания горя были ярость, раскаяние, решимость, исследования и воскрешение. (А не общеизвестные «пять стадий», которые, насколько он знал, никто не подтвердил экспериментально.) Но мистер Люпин так искренне хотел помочь, и к тому же Гарри казалось, что он не имеет права отказываться от предложения посмотреть дом Джеймса и Лили. И вот, Гарри молча шагал к обелиску, чувствуя себя удивительно отстранённо, словно он — герой пьесы, сценарий которой ему было неинтересно читать.
Гарри объяснили, что в этот раз ему не нужно надевать Мантию невидимости, чтобы мистер Люпин мог за ним присмотреть.
Гарри был совершенно уверен, что за ними незримо следует Дамблдор, а может, ещё и Шизоглаз Хмури, на случай, если кто-то решится клюнуть на такую приманку. Гарри ни за что не отпустили бы из Хогвартса под охраной одного только Ремуса Люпина. Однако, Гарри не думал, что тут может что-то случиться. Пока ничто не противоречило гипотезе, что вся опасность связана с Хогвартсом и только с Хогвартсом.
Когда они подошли ближе к центру посёлка, мраморный обелиск превратился в...
Гарри глубоко вздохнул. Он ожидал увидеть Джеймса Поттера в героической позе, с палочкой, направленной на лорда Волдеморта, а Лили Поттер — заслоняющей собой колыбельку.
Но вместо этого он увидел мужчину в очках, со взъерошенными волосами, и женщину с распущенными волосами и ребёнком на руках, и ничего больше.
— Выглядит очень... естественно, — сказал Гарри и почувствовал странный ком в горле.
— На этом настояли мадам Лонгботтом и профессор Дамблдор, — объяснил мистер Люпин, который смотрел больше на Гарри, чем на памятник. — Они сказали, что следует помнить, как Поттеры жили, а не как они умерли.
Гарри задумчиво глядел на изваяние. Очень странно было видеть самого себя в виде каменного младенца без шрама на лбу. Он словно заглянул в альтернативную вселенную, в которой Гарри Джеймс Поттер (без дополнения Эванс-Веррес к фамилии) стал умным, но обыкновенным учеником в школе магии. Наверное, гриффиндорцем, как его родители. Гарри Поттером, который бы вырос нормальным юным волшебником и знал бы что-то о науке только потому, что его мать была маглорождённой. И в итоге он смог бы изменить... немногое. У сына Джеймса и Лили не было бы того, что профессор Квиррелл называет целью, а профессор Веррес-Эванс — обычными амбициями. Его родные родители очень сильно бы его любили, но это не помогло бы никому в этом мире, кроме самого Гарри. И если бы кто-то мог отменить их гибель...
— Вы были их другом, — сказал Гарри, поворачиваясь к Люпину, — очень долго, с самого детства.
Мистер Люпин молча кивнул.
В памяти зазвучал голос профессора Квиррелла:
Вероятнее всего, отличие совершенно не в том, что вы больше заботитесь о друге. Скорее, будучи более логичным существом, только вы думаете, что роль «друга» требует этого от вас...
— Когда Лили и Джеймс погибли, — спросил Гарри, — вам не приходила в голову мысль, что, быть может, есть какой-нибудь волшебный способ вернуть их? Как у Орфея и Эвридики? Или, как их там, братьев Элринов?
— Никакая магия не может отменить смерть, — тихо ответил мистер Люпин. — Есть тайны, которых магия не в силах коснуться.
