ГАРРИ ДЖЕЙМС ПОТТЕР-ЭВАНС-ВЕРРЕС вырос в доме, до краёв заполненном книгами. Однажды он укусил учительницу математики, которая не знала, что такое логарифм. Гарри прочёл «Гёделя, Эшера, Баха», «Суждение при неопределённости: эвристика и предвзятость» и первый том «Фейнмановских лекций по физике». Все его знакомые боятся, что он станет следующим Тёмным Лордом, но у Гарри есть план покруче. Он собирается открыть законы магии и стать богом.
ГЕРМИОНА ГРЕЙНДЖЕР обгоняет его по всем предметам, кроме полётов на метле.
ДРАКО МАЛФОЙ ведёт себя в точности как одиннадцатилетний мальчик, чей любящий отец — не кто иной, как Дарт Вейдер.
ПРОФЕССОР КВИРРЕЛЛ осуществил мечту всей своей жизни и теперь преподаёт защиту от Тёмных искусств, или, как он предпочитает называть этот предмет, Боевую магию. Все ученики гадают, что же не так с учителем Защиты на этот раз.
ДАМБЛДОР либо сумасшедший, либо ведёт какую-то очень сложную игру, которая включает в себя сжигание курицы.
ЗАМЕСТИТЕЛЬ ДИРЕКТОРА МИНЕРВА МАКГОНАГАЛЛ мечтает найти какое-нибудь укромное место, чтобы как следует прокричаться.
В книге:
ГАРРИ ПОТТЕР И МЕТОДЫ РАЦИОНАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ
Вы не представляете, куда всё это зайдёт.
От автора:
Мнения персонажей данной истории необязательно совпадают с мнением автора. Мысли «тёплой» разновидности этого Гарри — обычно хороший пример для подражания, особенно в тех случаях, когда он может подтвердить свои размышления цитатами из научных трудов. Но не всегда то, что делает или думает Гарри, — хорошая идея. Иначе это была бы плохая история. Менее положительным персонажам тоже свойственно преподносить ценные уроки, которые, впрочем, могут оказаться палкой о двух концах.
Глава 22. Научный метод
Основой стратегии является не выбор какого-то одного пути к Дж.К.Роулинг, а создание таких условий, чтобы все пути вели к Дж. К. Роулинг.
* * *
Маленькая комната недалеко от спален Когтеврана, один из многих заброшенных классов Хогвартса. Серый каменный пол, красные кирпичные стены, потолок из тёмного морёного дерева, четыре светящихся стеклянных шара на стенах. Круглый стол — широкая плита из чёрного мрамора о четырёх мраморных же ножках — оказался очень лёгким и по весу, и по массе: при необходимости его несложно было поднять и передвинуть. Два мягких кресла, на первый взгляд намертво прикрученных к полу в неудобных местах, подскакивали к человеку, едва тот делал вид, что собирается сесть.
Как на первый, так и на второй взгляд по комнате носились летучие мыши.
Именно в этот день, как когда-нибудь запишут будущие историки — если весь проект на самом деле приведёт хоть к чему-то, — два первокурсника Хогвартса начали научное исследование магии.
Гарри Джеймс Поттер-Эванс-Веррес, теоретик.
И Гермиона Джин Грейнджер, экспериментатор и объект исследования.
Гарри теперь лучше справлялся с уроками, по крайней мере с теми, которые он считал интересными. Он читал много книг, причём не только учебники для первокурсников. Каждый день он тратил один из своих дополнительных часов на трансфигурацию, другой же час посвящал окклюменции. К стóящим предметам он подходил серьёзно — не только выполнял ежедневную домашнюю работу, но и посвящал своё свободное время внеклассным занятиям и чтению, пытаясь освоить предметы досконально, а не просто вызубрить ответы к экзаменам. За пределами Когтеврана такой подход встречался редко. И даже внутри Когтеврана его единственными соперниками теперь оставались Падма Патил (чьи родители происходили не из англоговорящей среды и поэтому привили ей уважение к труду), Энтони Голдштейн (относящийся к небольшой этнической группе, которая получает 25% Нобелевских премий) и, конечно, Гермиона Грейнджер, которая выделялась среди прочих учеников, как Гулливер среди лилипутов.
Для выполнения этого эксперимента требовался объект исследования, способный выучить шестнадцать новых заклинаний самостоятельно, без посторонней помощи. То есть Гермиона Грейнджер. Без вариантов.
Стоит также упомянуть, что в данный момент ни одна из летавших по комнате летучих мышей не светилась.
Гарри было трудно принять выводы, которые из этого следовали.
— Угели бугели! — опять произнесла Гермиона.
На конце палочки Гермионы снова возникла летучая мышь. Никаких промежуточных состояний. Секунда — пусто, следующая секунда — летучая мышь. И похоже, когда она появилась, её крылья уже двигались.
И она тоже не светилась.
— Может, хватит? — поинтересовалась Гермиона.
— Ты уверена, — произнёс Гарри сдавленным голосом, — что ещё немного попрактиковавшись, ты всё равно не сможешь заставить её светиться?
Он нарушал заранее записанную процедуру эксперимента, что было грехом, и нарушал её из-за того, что ему не нравились получаемые результаты, что было грехом смертным. За это можно попасть в Научный Ад, но сейчас это казалось несущественным.
— Что ты изменил на этот раз? — немного устало спросила Гермиона.
— Длительности звуков «у», «э» и «и». Они должны соотноситься как 3 к 2 к 2, а не как 3 к 1 к 1.
— Угели бугели! — произнесла Гермиона.
У появившейся летучей мыши было только одно крыло. Она печально опустилась по спирали на пол и начала ползать кругами.
— А на самом деле? — переспросила Гермиона.
— 3 к 2 к 1.
— Угели бугели!
В этот раз у летучей мыши вовсе не было крыльев, и она плюхнулась на пол словно обычная мёртвая мышь-полёвка.
— 3 к 1 к 2.
Очередная летучая мышь взлетела к потолку, здоровая и сияющая зелёным светом.
Гермиона удовлетворённо кивнула.
— Замечательно, что дальше?
Последовала длительная пауза.
— Что, правда? Ты в самом деле должна сказать «Угели бугели» с длительностями звуков «у», «э» и «и», относящимися как 3 к 1 к 2, или мышь не будет светиться? Почему? Почему? Во имя всего святого, почему?
— Почему нет?
— ГР-Р-Р-Р-Р-Р!
Бум. Бум. Бум.
Поразмыслив о природе магии, Гарри разработал ряд экспериментов, основанных на предположении, что практически все представления волшебников о магии неверны.
На самом деле вовсе не обязательно правильно говорить «Вингардиум Левиоcа», чтобы заставить предмет взлететь. Не думаете же вы, что вселенная проверяет, насколько точно кто-то произносит «Вингардиум Левиоса», и если результат ей не нравится, то перо не взлетает?
Нет. Для здравомыслящего человека это очевидно. Кто-то, вполне возможно, дошкольного возраста, но в любом случае англоговорящий волшебник, когда-то подумал, что «Вингардиум Левиоcа» звучит довольно летуче, и произнёс эти слова, используя заклинание в первый раз. А потом всем рассказал, что для левитации необходимо произнести именно такую фразу.
Но (рассудил Гарри) фраза эта не обязательна, она не может быть встроена во вселенную, всё это человеческие заморочки.
Среди учёных ходит старая поучительная история о Блондло и N-лучах.
Вскоре после открытия рентгеновского излучения выдающийся французский физик, Проспер-Рене Блондло — именно он первым измерил скорость радиоволн и показал, что она равна скорости света, — объявил об открытии нового замечательного явления, N-лучей, которые вызывают слабое свечение экрана. Свечение было сложно заметить, но оно было.N-лучи обладали всевозможными интересными свойствами. Они преломлялись в алюминии. Если собранный с помощью алюминиевой призмы поток лучей пересекал нить, обработанную сульфидом кадмия, нить начинала слабо светиться в темноте.
Вскоре множество других учёных — особенно из Франции — подтвердили результаты Блондло.
Но был и ряд других, из Англии и Германии, которые сообщили, что не совсем уверены, что наблюдали слабое свечение.
Блондло отвечал, что, возможно, они неправильно собрали опытную установку.
И вот однажды он устроил демонстрацию N-лучей. Свет был выключен, Блондло проводил манипуляции со своим аппаратом, а его ассистент объявлял о свечении или затемнении экрана.
Всё прошло как по маслу, все результаты совпали с ожидаемыми.
Даже несмотря на то, что американский учёный по имени Роберт Вуд незаметно вытащил алюминиевую призму из центра механизма Блондло.
Так N-лучам пришёл конец.
Как однажды сказал Филип К. Дик, реальность — это то, что не исчезает, когда вы прекращаете в неё верить.
С современной точки зрения ошибка Блондло очевидна. Ему не следовало сообщать ассистенту, что он делает. Перед тем как просить ассистента описать яркость экрана, Блондло должен был убедиться, что тот не знает, когда и каких результатов ожидает учёный. На этом вся история и закончилась бы.
Сейчас такой способ называется «слепым методом», и современные учёные считают его чем-то совершенно естественным. Если вы проводите психологический эксперимент, чтобы узнать, будут ли люди сердиться больше, если их бить по голове красным молотком, а не зелёным, то вы не должны сами смотреть на испытуемых и решать, насколько они сердиты. Вам нужно сфотографировать их после удара и отослать фотографии экспертной группе, которая оценит по десятибалльной шкале, насколько сердитым выглядит каждый человек, причём эксперты не должны знать, молотком какого цвета ударили каждого конкретного человека. Более того, нет никакого смысла сообщать оценивающим, в чём суть эксперимента. И уж конечно нельзя сообщать испытуемым, что они, по вашему мнению, должны сердиться больше, если их ударят красным молотком. Вы просто предлагаете им 20 фунтов, заманиваете в комнату, где проводится эксперимент, бьёте молотком, случайно выбирая его цвет, и фотографируете. Кстати, удар молотком с фотографированием следует поручить ассистентам, которые не знают о гипотезе, чтобы у них не было стремления в каком-то случае бить сильнее или выбирать лучший момент для фотографирования.
Блондло уничтожил свою репутацию ошибкой, которая, будучи совершённой на занятиях по планированию экспериментов у первокурсников, вызвала бы снижение оценки и, возможно, даже презрительный смех со стороны ассистента преподавателя... правда, в 1991 году.
Но история с N-лучами произошла задолго до этого, в 1904-м, и потребовались месяцы, прежде чем Роберт Вуд сформулировал очевидную альтернативную гипотезу и придумал способ, как её проверить. Десятки же других ученых оказались обманутыми.
Даже через двести с лишним лет после появления науки подобные, очевидные сейчас, ошибки ещё встречались.
Поэтому вполне можно было предположить, что в маленьком мире волшебников, где, судя по всему, о науке и слыхом не слыхивали, никто даже не пытался проверить простейшую идею, которая пришла бы в голову любому современному учёному в первую очередь.
В книгах было полно сложных инструкций для всего, что нужно сделать абсолютно правильно, чтобы заклинание сработало. Возможно, предположил Гарри, весь смысл инструкций и проверок на занятиях в том, что они заставляют учеников сконцентрироваться на заклинании. Конечно, если тебе скажут просто взмахнуть палочкой и пожелать чего-нибудь, скорее всего ничего не получится. Но если ты поверишь, что заклинание должно совершаться определённым способом, и натренируешься в нём, то ты уже не сможешь убедить себя, что заклинание может работать по-другому...
...и, конечно, ошибкой было бы пробовать первое, что пришло в голову, а именно — проверять эту гипотезу самостоятельно.
Но что если человек не знает, как работает исходное заклинание?
Что если взять в библиотеке Хогвартса книгу глупых заклинаний для розыгрышей, которую Гермиона ещё не читала? При этом у части из них сохранить инструкции в правильном, исходном варианте, а в других изменить один жест или одно слово? Что если сохранить последовательность необходимых действий неизменной, но сказать, что заклинание, которое должно создавать красного червя, создаёт синего?
Что ж, выяснилось, что в этом случае...
...Гарри до сих пор было трудно в это поверить...
...если попросить Гермиону произнести «Угели бугели» с соотношением длительности гласных равным 3 к 1 к 1 вместо правильного 3 к 1 к 2, то летучая мышь появляется, но не светится.
Не то чтобы вера вообще не имела отношения к делу. Роль играли не только слова и движения палочкой.
Если дать Гермионе полностью неверную информацию о том, что заклинание должно делать, оно переставало работать.
Если ей вовсе не сказать, что заклинание должно делать, оно переставало работать.
Если Гермиона представляла себе действие заклинания очень смутно, или лишь слегка неверно, заклинание работало именно так, как описано в книге, а не так, как ей было сказано.
В настоящий момент Гарри в буквальном смысле бился головой о стену. Не сильно. Он не хотел повредить свои ценные мозги. Но ему было необходимо как-то выпустить свое разочарование, иначе бы он взорвался.
Бум. Бум. Бум.
Похоже, вселенной и впрямь позарез необходимо, чтобы люди произносили «Вингардиум Левиоса», причём строго определённым способом, и её не волнуют чьи-то мысли на тему, какую вообще роль может играть произношение в вопросе преодоления гравитации.
ПОЧЕМУ-У-У-У-У-У-У-У-У?
Самым неприятным во всей ситуации был ехидный вид развеселившейся Гермионы.
Её не устроило просто сидеть и выполнять команды Гарри, если она не знает, зачем это делать.
Поэтому Гарри объяснил, что они проверяют.
Гарри объяснил, почему они это проверяют.
Гарри объяснил, почему ни один волшебник скорее всего не пытался проделать что-то подобное ранее.
Гарри объяснил, что на самом деле в некоторой степени уверен в результатах.
Потому что, сказал Гарри, немыслимо, чтобы вселенная действительно хотела, чтобы кто-то говорил «Вингардиум Левиоса».
Гермиона указала, что книги, которые она прочла, говорят иное. Гермиона спросила, действительно ли Гарри думает, что в одиннадцать лет, проучившись в Хогвартсе всего месяц, он умнее, чем все волшебники в мире, которые с ним не согласны.
Гарри ответил одним словом: «Конечно».
И теперь Гарри смотрел на красный кирпич стены непосредственно перед ним и размышлял, как бы ему удариться головой так, чтобы получить сотрясение, которое исказит его долговременную память и позволит больше не помнить о произошедшем. Гермиона не смеялась, но Гарри чувствовал, как она излучает желание засмеяться. Это ощущение давило, словно осознание того факта, что тебя преследует серийный убийца, только ещё сильнее.
— Ладно, выскажись, — сдался Гарри.
— Я не собиралась, — вежливо ответила Гермиона Грейнджер. — Это нетактично.
