Такой двойной удар в начале привел китайцев в замешательство, но затем они быстро оправились и принялись защищаться с упорством обреченного человека. В двух местах, из-за глубокого снега наступающим кавалеристам пришлось спешиться и атаковать пулеметы противника в пешем строю. Опомнившиеся китайцы открыли ураганный огонь и заставили русских залечь в снег, не позволяя им поднять голову или приблизиться на расстояние броска гранаты. Однако в двух других местах, снег не был столь глубоким и конные группы, ведомые Унгерном и Покровским, смогли прорвать линию обороны противника.
Готовя к атаке своих конников, Алексей настоял на том, что бы у каждого из кавалеристов был запас в две гранаты. Проводя по несколько раз на дню специальные тренировки, полковник добился того, что его монголы не боялись обращаться с "дьявольскими шарами" и лихо, на всем скаку забрасывали ими учебные пулеметные гнезда.
Успех превзошел все ожидания. Отряд Покровского преодолел первую линию обороны и сразу устремился к полевым батареям противника, где уже шла ожесточённая схватка.
Стремясь спасти свою артиллерию, генерал Сун бросил против повстанцев часть своего резерва, состоявшего из батальона отборной пехоты. Под их огнем и штыками, погибли почти все нападавшие, но они сделали своё дело, заставили замолчать смертоносные орудия в самый важный момент. Китайцы уже собирались открыть запоздалый огонь по противнику, когда на батареи обрушились монгольские всадники, ведомые Покровским. Забросав противника гранатами, всадники ударили в клинки.
-Махагала!— громко выкрикнул полковник, и сотня глоток подхватило это грозное имя нагоняя страх и робость на солдат врага. С саблей в одной и наганом в другой, Покровский без разбора уничтожал врага, твердо веря в то, что пуля, предназначенная для него, ещё не отлита.
Рядом с полковником, потрясая белым пятихвостым белым знаменем, сражался Чойболсан. Ловко свалив коротким выпадом сабли высокого китайца с сержантскими нашивками, он на один миг открылся для удара с боку и в этом момент, на него набросился гамин, целясь своим штыком точно в бок монголу. Чойболсан явно не успел бы закрыться от смертельного удара врага, но в самый последний момент, гамин неожиданно дернулся и рухнул на белый снег с простреленной головой. Сотник быстро огляделся и увидел находившегося рядом Покровского с наганом в левой руке.
— Не зевай! — крикнул Алексей и новым выстрелом уложил ещё одного гамина, решившего атаковать его помощника.
— Ясно! — успел выкрикнуть в ответ Чойболсан, подняв своего скакуна на дыбы и рубанув нового противника целившегося в Алексея из винтовки. Гамин упал с разрубленной головой, и схватка развела двух товарищей в разные стороны.
Сам Унгер так же демонстрировал чудеса храбрости и бесстрашия. В числе первых он прорвал обе оборонительные линии врага, наводя священный ужас на гаминов. Те вели прицельный огонь по желтому халату, но всякий раз барон оставался неуязвим. Этому в определенной мере, сопутствовал героизм его монгольского конвоя, который смело, принимал на себя большую часть пуль предназначенных барону. За одно только это сражение было убито трое и ранено семь человек из числа телохранителей Унгерна.
Бросив часть своего отряда на добивание засевших в траншеях китайских стрелков, с основной частью кавалеристов, барон ударил по двум резервным батальонам генерала Сунна, который он с запозданием бросил для закрытия прорыва обороны. Эта медлительность была вызвана городским восстанием, участники которого ценой своей жизни помогли Унгерну одержать победу.
Как только всадники Унгерна ударили с тыла по позициям гаминов, лежавшие в снегу кавалеристы устремились в атаку и совместными усилиями полностью уничтожили оборону противника. Первые соединения Азиатской дивизии ворвались в Ургу к 12 часам дня, круша на своем пути китайских добровольцев, которых генерал Сун бросил в бой, в надежде прикрыть свой отход из города, но жестоко просчитался.
Бросив своих солдат на произвол судьбы, генерал вместе со своим эскортом попал в засаду тибетцев, которые, пользуясь поднявшейся суматохой, уничтожили караульную заставу на южной дороге и при появлении Суна открыли убийственный огонь из двух пулеметов. Те, кто сумел увернуться от пулеметных очередей, были уничтожены гранатами или добиты штыками и саблями тибетцев, убивших беглецов всех до одного.
Лишившись командования, гамины обратились в массовое бегство, отдав Ургу во власть барона. Беглецам сильно повезло, что Унгерн не смог сразу бросить своих конников в погоню за беглецами, занятый наведением порядка в монгольской столице. Ворвавшиеся в город монголы бросились грабить богатые дома и магазины китайцев, полностью отдавшись страстям обогащения.
Разгневанный Унгерн лично застрелил двух мародеров в его присутствии грабивших торговую палатку. Приказ барона вешать грабителей быстро остудил многие горячие головы, но время было упущено и бросившиеся в погоню монголы, смогли пощипать лишь арьергард беглецов.
Победитель получил полностью нетронутый арсенал Урги с запасами продовольствия, патронов и снарядов. Кроме этого, барону досталось огромное количество золота и серебра хранящегося в подвалах двух банков Урги. В этот же день, вернувшийся в свою резиденцию Богдо-Гэгэн, возвел Унгера в ханское достоинство и звание великого Батора, главнокомандующего всеми монгольскими войсками.
Через день "живой бог" пригласил своего освободителя во дворец, где должна была состояться коронация Унгерна, подобной древней коронации великого Чингисхана. Барон прибыл во дворец Богдо-Гэгэна вместе с женой и офицерами своей дивизии. Получивший пулевой ранение в руку, и находясь на домашнем лечении, Покровский посчитал, что коронация обойдется без него, но барон настоял, что бы "его боевой брат" обязательно был во дворце.
Едва Унгерн оказался в зале торжеств, по знаку хозяина, гостю был преподнесен монгольский халат курма, священного желтого цвета. Вместе с этим, барону были вручены желтые сапоги, желтые поводья для его лошади и пятиочковое павлинье перо, которое обычно прикалывалось к головному убору его обладателя. Кроме этого из боковой двери был вынесен зеленый паланкин, расписанный тиграми и драконами, предназначавшийся для передвижения в особо торжественных случаях.
Едва только барон выказал благодарность хозяину, как по велению Богдо-Гэгэна, ему был преподнесен особый амулет, в котором согласно преданию заключался палец самого Будды. Заключенный в каменный футляр, он носился на шеи с помощью желтого шнурка. Получение столь большого подарка, вызвало радость на лице барона, большого поклонника всевозможных амулетов. Надев подарок на шею, Унгерн почтительно поклонился "живому богу" который знаком предложил ему сесть рядом с собой.
По случаю торжеств, для Унгерна был приготовленный специальный резной трон, установленный рядом с троном Богдо-Гэгэна и бывший чуть ниже трона хозяина по своей высоте. Прекрасно зная монгольские ритуалы, барон сразу оценил этот знак внимания со стороны "живого бога" и, сохранив непроницаемое лицо, стал, ждать продолжение ритуала.
Под грохот священных барабанов четверо священнослужителей принесли шкуру белого барана, которую расстелили перед ногами сидящих на постаменте властителей Монголии. Покинув свой трон Богдо-Гэгэн, взял руку сидящего перед ним Унгерна и торжественно вручил её своим помощникам, которые повели барона к центру разосланной шкуры.
Когда Унгерн встал в нужное место, жрец махнул рукой и барон покорно опустился на землю. Разом замолкли барабаны и в наступившей тишине, раздался глухой голос Богдо-Гэгэна. Сразу открылась потайная дверь за троном и маленький мальчик, одетый в синий халат, на золотом подносе что-то поднес "живому богу" приблизившейся к сидящему на земле Унгерну. Прибывшие на торжество европейцы, затаив дыхание, ожидали увидеть древнюю монгольскую корону, которая в воображении многих была украшена многочисленными рогами. К их огромному разочарованию на голову барона была водружена желтая шелковая повязка, обильно украшенная крупным жемчугом.
Богдо-Гэгэн торжественно прочел слова ритуала посвящения в великие ханы и четверо неизвестно откуда взявшиеся крепыша, легко подняли шкуру вместе с сидевшим на ней Унгерном. Присутствующие в зале монгольские князья и командиры все как один выхватили из ножен свои клинки и, потрясая своим оружием, громкими криками приветствовали своего великого вождя. Немногочисленные русские офицеры, приглашенные во дворец Богдо-Гэгэна, приветствовали Унгерна нестройными криками, которые потонули в шуме, заполнивший зал церемоний.
Под нескончаемо радостные крики присутствующих, барона пронесли по всему периметру зала, описав неровный круг, что бы затем опустить возле трона повелителя. Духовный вождь монголов вновь протянул Унгерну руку и торжественно усадил рядом с собой. Отныне Унгерн стал великим ханом, чей приказ был обязателен для исполнения любому монголу, независимо от его происхождения и знатности.
Вновь затрещали ритуальные барабаны и из боковых дверей вышли танцоры в специальных масках из папье-маше. Отдав дань древнему ритуалу, на чем особо настаивал барон, желающий продемонстрировать всем свою инкарнацию с Чингисханом, Богдо-Гэгэн вернулся к привычному для себя буддийскому ритуалу празднества. Позаимствовав от китайцев искусство танца в масках, монголы интерпретировали на свой манер, оставив его основные черты.
Сидевший на троне Богдо-Гэгэн сделал знак рукой и под звуки музыки, часть масок пришла в движение, начав праздничный танец. Здесь всё было расписано согласно сложившимся канонам религии. Сам танец был разбит на несколько частей, движение в которых регулировал сам верховный наставник монголов, указывая рукой каким маскам начинать движение. Подобно опытному дирижеру, Богдо-Гэгэн руководил этим пестрым хороводом, каждое движение которого было четко определено священным ритуалом.
Унгерн хорошо знавший все части и движения этого "марлезонского балета" приготовил маленький сюрприз всем присутствующим в зале людям, желая продемонстрировать свою власть даже над Богдо-Гэгэном. Когда маски приступили к последней части своего движения, он неожиданно обратился к старцу с просьбой внести изменение в ритуал пляски, дав движение маски Махагалы, хотя по канонам танца в это время должна была начать движение маска Чойчжала. Просьба была произнесена в тот самый момент, когда лама должен был дать знак к движению маски смерти. Услышав просьбу гостя, Богдо-Гэгэн замешался, в движении танца возникла пауза, которая грозила сорвать весь торжественный ритуал. Видя это, барон властно положил руку на локоть соседа, и старец сдался, дав знак вступить в движение маски тигриного демона.
Легкий гул удивления, пронесшийся по рядам монголов, был полностью поглощен треском барабанов, но удивленные лица зрителей наглядно свидетельствовали Унгерну об успехе его действий. Теперь ни у кого не оставалось сомнения в появлении в Монголии всевластного диктатора.
После успешного взятия Урги, барон не стал почивать на лаврах победителя и наслаждаться фимиамом поклонения. Сразу после коронации, он издал приказ о прибытии в Ургу всех воинских подразделений монгольских князей, не приславших ранее ему военную помощь. Вся сложность положения, заключалась в угрозе возможного реванша со стороны разбитых китайцев. Как и прогнозировал Унгерн, оправившись от поражения, бежавшие и не до конца разгромленные китайцы, соединились с корпусом Бао Линя и двинулись к Урге.
Вместе с китайскими колонистами, так же покинувшими монгольскую столицу вместе с военными, общая численность врага достигла тридцати тысяч человек. Очутившись зимой посреди голодной и холодной пустыни, китайцы устремились на Ургу, взятие которой становился для них вопросом жизни или смерти.
Положение самого победителя, не позволяло полностью гарантировать успех в случаи боевого столкновения с противником. При взятии Урги, барон потерял убитыми и ранеными 104 человека, что вполне можно было расценить как малые потери но, имея в своем распоряжении три с половиной тысячи человек, Унгерн должен был, что-то выдумать, что бы сравнять свои шансы с противником. В начале, барон намеривался встретить противника на занятых позициях, опираясь на захваченные пушки и пулеметы. Это был самый простой и вполне надежный способ, однако сердце Унгерна не лежало к нему. Даже принимая расчет потерь при оборонительном бое один к трем, счет был не в пользу нового Чингисхана.
Выход из сложного положения, Унгерну подсказал Покровский предложивший использовать тактическую новинку прошлой войны, пулеметную тачанку, с помощью которой русская кавалерия одержала немало славных побед. Суть идеи полковника заключалась в использовании в качестве транспортного средства для пулеметов, русские сани, которых в Урге имелось в достаточном количестве.
Барон сразу ухватился за предложение Алексея Михайловича, видя в ней реальную возможность в разгроме противника малой кровью. В этот же день, Унгерн назначил Покровского командиром особо пулеметного соединения, передав под его начало все имеющиеся в дивизии огневые средства. Тот с радостью взялся за новое дело, попутно решив добавить к пулеметам и несколько германских минометов, которые вместе с большим запасом мин, был обнаружен полковником в оставленном гаминами арсенале Урги.
Для бывалого фронтовика было большим вопросом, почему имея в своем распоряжении минометы, китайцы так и не применили их при отражении атак соединений дивизии. Скорее всего, это было трофейное оружие, захваченное японцами в германских арсеналах Циндао и проданное китайцам, захвативших Ургу, как потенциальным союзникам против русских интересов в Монголии. Поделившись с генералом Го Линем трофейным оружием, японцы видимо отдали китайцу то, в чём сами плохо разбирались или не имели нужных оружейных инструкторов. Как бы там ни было, но с этого дня дивизия Унгера приобрела солидный огневой кулак и этим, нужно было обязательно воспользоваться.
В свое пулеметное соединение, Покровский взял самых опытных бойцов Азиатской дивизии, безжалостно оголив прочие взводы и эскадроны. Подготовка ударного соединения шла ускоренными темпами, на фоне постоянно поступающих в ставку барона известий о приближении врага к Урге. Полковник до глубокой ночи учил своих подопечных всем премудростям огневого боя, прекрасно понимая, что брак его работы скажется самым печальным образом на судьбе всей дивизии. Пересдавать проваленный экзамен китайцы не позволят.
Утром 25 декабря, разведчики донесли командиру, об обнаружении конных разъездов противника на удалении пятидесяти километров от столицы. Узнав о приближении врага, Унгерн приказал соединениям своей дивизии немедленно выступать из Урги, будучи охвачен предчувствием скорой победы.
Поводом к подобному радужному настрою было посещение бароном знаменитого черного шамана состоявшееся вечером прошедшего дня. Он славился непревзойденным мастером гадания будущего человеческих судеб по бараньей лопатке. По просьбе барона, его специально доставили в лагерь для проведения предсказания результата похода Унгерна против общего врага. Все предсказания черного шамана неизменно сбывались, но при этом, мало кто из людей оставался, доволен результатом проведенного гадания.
