Вместе с Унгерном на этом сеансе присутствовал господин журналист и Покровский, которого Унгер буквально насильно взял с собой на этот сеанс черной магии, сказав, что согласно местным поверьям число лиц при этом ритуале должно быть нечетным.
Хозяин юрты действительно, в отличие от обычных монголов был очень смугл и полностью оправдывал название черного шамана. Невысокого роста, коренастый, он пытливым, колким взглядом оценил каждого из вошедших в юрту гостей и жестом пригласил их сесть на войлочную кошму, чем вызвал недовольство поляка. За всё время нахождения в Монголии он никак не мог привыкнуть к обычаю сидеть на полу, подогнув под себя ноги. В отличие от него, Покровский уже порядком пообтесался, общаясь со своими монголами, часто бывая в их юртах. Поэтому приглашение сесть возле огня не вызвало у него отрицательных эмоций.
Лучше всех из приглашенных чувствовал себя Унгерн, он как заправский азиат ловко подвернув ноги калачиком, уселся возле огня разведенного шаманом для таинства гадания.
— Кто первым желает узнать свою судьбу? — вопросил шаман гостей.
— Я желаю её знать — сразу ответил Унгерн, властно щелкнув пальцами правой руки.
Монгол кивнул своей темной головой в знак согласия, достал свежее очищенную баранью лопатку, и положил её на камни очага, в котором горел огонь из специально собранного для этой процедуры хвороста.
Барон не спускал глаз с жертвенной кости, которая под воздействием огня покрывалась различными узорами причудливых трещин. Выждав определенное время, гадатель выхватил лопатку из огня и, приблизив к глазам, стал внимательно рассматривать послания духов своему адепту.
Унгерн не торопил предсказателя, хотя ему очень хотелось узнать свою судьбу. Отбросив обгорелую кость в сторону, и глядя прямо в глаза барону, монгол предсказал ему неизменные победы над любым врагом в любом сражении, неуязвимость от пуль и стрел, а так же скорую смерть, которая случиться ровно через пять месяцев в результате предательства. Однако этого, по словам черного пророка, можно было избежать, если Унгерн согласится провести в Урге ровно год и по окончанию означенного срока, может попытаться реализовать свои тайные планы, в год белой овцы.
Сидевший прямо напротив гадателя, Унгерн внимательным образом выслушал мрачное пророчество шамана, после чего поблагодарил гадателя за оказанную ему услугу крепким пожатием руки, церемонно склонил голову на грудь.
— Как вы можете быть таким спокойным и благодарить за столь ужасное пророчество — с недоумением воскликнул господин журналист, едва Унгерн сел на кошму после пожатия руки шаману. Барон с достоинством взглянул на суетливого собеседника и вместо ответа процитировал несколько стихотворных строк.
— Есть упоение в бою, и бездны мрачной на краю.
И в разъяренном океане, средь бурных вод и бездны тьмы.
И в аравийском урагане и в дуновении чумы.
Всё, всё, что гибелью грозит, для сердца смертного таит, неизъяснимы наслажденья.
Бессмертья может быть залог и счастлив тот, кто средь волненья их обретать и ведать мог.
— Я и не знал, что господин барон стихотворец — удивленно произнес поляк, неожиданно открывая для себя Унгера с совершенно иной стороны
— Ваши стихи очень хороши. Поверьте, уж я знаю в этом толк
— Это Пушкин, господин Калиновский — с достоинством поправил собеседника Унгерн.
— Пушкин? Ах да, да. Конечно Пушкин, прекрасно помню, он подражал нашему великому поэту Мицкевичу — изрек журналист и, видя невозмутимое лицо барона, торопливо добавил — и английскому лорду Байрону!
— Он переводил на русский язык вирши вашего Мицкевича — холодно поправил поляка Унгерн — а в подражании кому-либо, гении не нуждаются. Я полностью согласен с Александром Сергеевичем, и не могу ничего прибавить или убавить в этих пророческих словах. Я счастлив, испытать это чувство наслаждения при встрече с опасностью, которую мне щедро предрекает наш уважаемый пророк. И если вы этого не поняли, господин журналист, то более я не намерен тратить время на объяснение.
"Господи, какой он азиат, несмотря на своё немецкое происхождение. Впрочем, меня об этом неоднократно предупреждали" — с грустью подумал Калиновский, но его дальнейшее размышление о бароне, прервал черный шаман, вытащивший новую баранью лопатку.
— Господин желает узнать свою судьбу? — с обыденным спокойствием спросил гадатель поляка, ввергнув его в сильное волнение своим тяжелым взглядом. После мрачного предсказания судьбы шаманом Унгерну, журналист сильно волновался; его руки заметно тряслись, а щеки предательски побледнели. Было видно, как внутри человека шла борьба противоположных чувств, но пауза недопустимо затягивалась и, боясь потерять лицо перед сидевшими в юрте людьми, поляк согласился.
Гадатель вновь бросил, кость в огонь и, выждав положенное время, извлек её для прочтения воли судьбы. Калиновский весь напрягся в ожидании худшего, однако монгольские духи в лице черного шамана были к нему более благосклонны. Вердикт гадателя, после изучения трещин, заключался в долгой и спокойной жизни, но без хорошего материального достатка.
Услышав эти слова, поляк облегченно вздохнул и поспешил спросить, от чего он умрёт, на что получил ошеломляющий ответ. Гадатель предсказал ему смерть от руки барона Унгерна, что совершенно не вязалось с предыдущим пророчеством. Он попытался потребовать у гадателя более подробных разъяснений свой судьбы, но в ответ шаман только ухмыльнулся и сказал, что он говорит только то, что видит, а толкование увиденного это не его ремесло.
— Теперь ваш черед господин капитан — раздраженно сказал журналист, получив столь необычное предсказание своей судьбы.
— А я не хочу, чтобы почтенный гадатель предсказал мне мою судьбу — спокойно произнес Покровский, смотря прямо в разведенный гадателем огонь.
— Как так не хотите? Вы что не верите ему? — удивился поляк.
— Очень даже может быть, что господин гадатель сможет заглянуть за черту обыденности и предсказать будущее, но я не хочу знать его.
— Не хотите!?
— Да, не хочу — коротко ответил Алексей Михайлович, не вдаваясь в подробности.
— Но почему?— продолжал напирать поляк — боитесь?
— Нет, не боюсь, господин журналист, а просто не хочу мучиться вопросом о правдивости сказанного предсказания. Видите ли, в чем дело, знать дату своей смерти, как и основные вехи своей жизни для любого человека крайне вредно и даже опасно.
От сказанных слов поляк с удивлением посмотрел на Покровского, однако удержался от восклицаний и терпеливо стал ждать продолжения.
— Узнав от предсказателя, что его ждет его впереди, любой человек, наверняка сразу потеряет всякий интерес к своей жизни, поскольку отныне ему будет всё известно и изменить что-либо он не сможет, при всём своём желании. Отныне все его действия будут носить определенный налёт обреченности, бороться с которой будет свыше человеческих сил. Неизвестность, это как острая приправа делающая любое блюдо гораздо вкуснее и изысканнее, в отличие от обычной пресной еды.
Что касается знания даты своей смерти, то в моём понимании это божье наказание или проклятие. Как только человек узнает время своей смерти, он становиться рабом этой даты. С ней он будет засыпать и просыпаться, и каждое утро будет не радовать его сознанием жизни, а только огорчать тем, что ещё на один день укоротился отпущенный ему судьбой срок. От этого весь смысл его жизни превратиться в пересчет дней, от которого если не сойдешь сума, то обязательно проклянешь свое любопытство. Поэтому я предпочитаю жить в неведении, теша себя мыслью, что лучший день моей жизни впереди.
Когда Покровский закончил говорить, в юрте повисла напряженная тишина. Каждый из присутствующих людей переваривал и осмыслял услышанные слова, с удивлением и интересом смотря на полковника.
— Да вы батенька философ — удивленно протянул Унгерн, прервав затянувшуюся паузу — не ожидал, право слово, не ожидал, таких рассуждений от простого пехотного капитана. Несомненно, с вами было бы приятно поговорить о смысле жизни и его расширенном толковании но, на это дорогой Алексей Михайлович, всегда нет время.
Всё это время черный гадатель с непроницаемым лицом слушал речи своих гостей, не выдавая ни мимикой, ни жестом своё отношение к словам полковника, но когда Унгерн замолчал, он извлек на свет божий третью баранью лопатку и спросил:
— Может батор всё же рискнёт сыграть с судьбой в кости, кто знает, что предскажет ему эта лопатка. Вдруг его ждет долгая жизнь, дом с полной чашей и сытость без забот. Разве ради этого не стоит рискнуть? — спросил монгол голосом опытного искусителя.
— Даже если лопатка предскажет мне всё, что ты перечислил, мне этого не нужно — спокойно ответил Покровский.
— Как ненужно, Иезус Мария! — удивленно воскликнул поляк — как ненужно? Что же тебе ещё надо? Может, ты хочешь воинской славы, всеобщих почестей и поклонения или власти над людьми? Скажи?
— Действительно, ради этого думаю, стоит потревожить госпожу судьбу — поддержал Калиновского монгол, любовно осматривая гладкую поверхность кости, на которой словно в зеркале, он собирался прочесть будущее несговорчивого человека.
— Нет, и этого мне не нужно.
— Тогда, что тебе нужно? — холодно молвил шаман, с явным раздражением в голосе, подобно рыбаку, у которого неожиданно, в самый последний момент, с крючка сорвалась рыба.
— Мне вполне хватает того, что послала судьба на данный момент.
— Да? — сварливо поинтересовался поляк, явно недовольный ответом Покровского.
— А может, вы хотели бы что-либо попросить у судьбы ещё? Что-нибудь такое, что не успел перечислить наш дорогой гадатель? Скажите, не стесняйтесь, ведь здесь все свои.
Покровский с сочувствием посмотрел на неуемного репортера, который страстно хотел обнаружить хоть какую червоточинку в философических ответах своего собеседника, и с достоинством произнес:
— Ну, если только...
— Только, что? — затаив дыхание, переспросил репортёр — тайного знания?
— Только верного товарища в дальней дороге и удачи в трудный момент.
— Прекрасно сказано, господин капитан. Лучшего и я бы не смог пожелать себе в нашем положении — прокомментировал Унгерн и пожал Покровскому руку — вижу, что сказали вы это от всей души.
— Странный ты человек батор — молвил хозяин юрты с удивлением рассматривавший сидящего по правую руку от Унгерна Алексея
— Такого гостя у своего огня гадания, я ещё не встречал за всё время моей жизни. Ты не желаешь знать свою судьбу не из-за каприза, а по убеждению. Странный ты человек.
Монгол с осуждением покрутил головой, но не стал спрашивать, почему Покровский вообще пришел к нему в юрту.
— Так значит, ты не хочешь узнать о своём будущем? — для очищения совести переспросил шаман.
— Нет.
— Что ж, тогда мне придется гадать на самого себя. Жертвенная кровь пролита и баранья лопатка уже готова для гадания. Её нельзя просто так бросить в сторону, иначе духи разгневаются, и случиться большая беда — произнес черный шаман и без колебания, уверенным движением бросил кость в огонь. Прошло несколько томительных минут, прежде чем гадатель извлек её обратно и погрузился в изучении трещин образовавшихся от воздействия пламени.
— Боги сулят мне смерть, через десять дней после твоей смерти господин — негромко произнес шаман, а затем, обращаясь к Унгерну, добавил. — Я рад, что наши души будут рядом, когда предстанут перед престолом великого и всесильного бога Тенгри.
Сказав это, гадатель, не с изменившимся лицом, отбросил в сторону использованную кость и неторопливо залил гадательный огонь специально приготовленной водой из каменной чашки, покрытой руническим орнаментом.
— Я тоже рад, этому — невозмутимо произнес барон.
— Не веселый сегодня получился вечер, почти у всех из нас, за спиной стоит скорая смерть — подытожил поляк. После завершения сеанса гадания, его снедала упорная мысль, что хитрец Покровский ловко избег страшной участи, уготовленной ему судьбой в лице черного шамана.
— Это судьба господин Калиновский. Её никак не обманешь. Можно лишь только заранее узнать свой жребий — произнес Унгерн, вставая с кошмы. И не смотря на своих спутников, торжественно произнес. — Я рад, что не зря потратил сегодня своё время.
Вот такие были вечерни посиделки в юрте у черного шамана, которые впрочем, ничуть не повлияли на настроение Покровского перед выступлением в поход. Уложив тщательно закутанные пулеметы и малую артиллерию на заранее приготовленные сани, под прикрытием отряда Чойболсана, полковник окинул Ургу.
Встреча с головными силами гаминов, произошла в тридцати километрах от столицы Монголии. Алексей Михайлович едва успел развернуть в цепь свои огневые средства как, на них вышли части Бао Линя специально выведенные на подвижную засаду, конным авангардом Унгерна. Китайцев было никак не меньше тысячи, это Покровский быстро определил, лихорадочно шаря по цепям противника в цейсовский бинокль.
Выйдя на русский обоз, так расценили гамины отряд Покровского, сыны поднебесной империи решили немедленно атаковать врага в расчете на быструю победу. Первые три сотни всадников устремились к развернутым саням, дружно вспахивая белый покров снежно равнины.
Полностью копируя европейский опыт войны, кроме пулеметного расчета, Алексей расположил возле саней метателей гранат и одиночных стрелков. Наблюдая за приближением вражеской кавалерии, полковник с тревогой в сердце думал, как будут работать на сильном морозе его пулеметы. Не откажет ли смазка, не будет ли перекоса лент или ещё какого-либо брака, который легко смог свести, на нет все замыслы Унгерна.
Его опасения оказались напрасны, все шесть пулеметов, вытянутых неровной цепью, дружно ударили по противнику, едва был отдан приказ на открытие огня. Сварливо треща, словно споря между собой за право добычи, творения западной цивилизации стремительно выбивали в своих секторах стрельбы, первые ряды наступающей кавалерии.
Исход атаки был полностью предрешен первыми минутами боя; китайцы не были готовы к появлению у противника станковых пулеметов в таком количестве и, не выдержав огневого удара, стали спешно отступать. Оставив на поле боя, около сорока тел павших лошадей, китайцы вышли из зоны действия пулеметов противника, что бы перегруппироваться и донести наверх о неожиданной встрече с бандой Унгерна.
Известие о появлении русского огневого заслона посреди заснеженной степи, сильно встревожило Бао Линя. Гонец ещё не успел закончить свой торопливый доклад, а в душе у генерала возникло жгучее чувство недовольства и раздражения. Даже имея значительный перевес над противником, Бао Линь сразу ощутил угрозу со стороны, неизвестно откуда взявшихся пулеметчиков врага, способных внести основательный разлад в его плане ведения сражения.
Помня наставление своих германских учителей, что хорошо несколько грамотно расположенных пулеметов в обороне, могут сорвать полностью замыслы наступающей стороны, генерал скривился от охватившего его гнева. Приказав адъютанту жестко наказать шпионов, принесших генералу лживые сведения о вооружении дивизии Унгерна, Бао Линь отдал приказ о повторной атаке обоза противника. Теперь кавалеристам предстояло атаковать с двух сторон одновременно и уничтожить огневые точки врага, до появления их основных сил.
