Чтобы отделится — надо дом купить. А денег нет. В Гомии среди прочих дел, взял он ткани дорогой рулончик. Какая-то... "камка". А я знаю что это такое? Думал хорошо продать. Взял на свои деньги. Точнее: на занятые. У того же дяди. И теперь Николаю кранты. Поскольку дядя переведёт племянника в закупы и продаст кому захочет. В "полные негры". Поскольку места у дяди ему нет.
Наконец, и этот угомонился. Тихо. Ночь. Звезды над головой. Кто-то куда-то зачем-то по двору идёт.
Опа, а это хозяин. Тоже не спится. А не обострить ли ситуацию? Приём называется: "наезд вслепую".
Дрючок — в руку, хозяину наперерез и в грудь:
— Стой.
— Ой...Э... Испугал ты меня. Чего не спишь, малой?
— Испугался? Зря. Я никого не пугаю. Я уж сразу... Пока не испугались. Шуму меньше. Скажи своим: на возах штука камки была. Вернуть. Остальное — не интересно. До восхода. Не успеют — уйду. Тогда... Ну, ты сам понимаешь.
— Да я... я ж ничего...
— И я — ничего. Спокойной ночи. Добрый человек.
И спокойно назад на воз.
Бывало, и меня так на понт брали, бывало, и я так... вопросы решал. Поутру посмотрим. Если живыми проснёмся.
Проснулись все. Пока я разминку делал — под возом тючок лежит. Оказался вдруг. Вытащил посмотреть — внутри ткань. Какая-то. Я ж ту камку в глаза не видел. Хозяин от крыльца внимательно смотрит. Кивнул ему головой.
Снова понеслось. Утренний туалет. Хорошо, что здесь коням зубы не чистят. И людям — тоже. Бегом-бегом.
Следующая остановка — город с волнительным для Ивашки названием: Пропойск. К исконно-посконному нашему занятию — никакого отношения.
Городок этот стоит на впадении в Сож капризной речушки. В месте впадения образуется водоворот. На местном диалекте — "пропой". Все про одно думают, а на самом-то деле...
После войны город переименовали. Лично товарищ Сталин. Нужно было почётное название гвардейской дивизии давать. "Гвардейская Пропойская дивизия"... Как-то... Только ходи и всем рассказывай про водоворот при слиянии рек.
Ещё отсюда выйдет Лжедимитрий Второй. Это про него и его окружение один из бывших тогда в его лагере под Москвой поляков писал в Варшаву:
"Русские режут друг друга с таким зверством и таким воодушевлением, что я с ужасом думаю о том, что случится с нами, когда они заметят наше присутствие".
Польское нашествие глазами поляка.
Так что, польский гарнизон из Московского Кремля уходил. Было дело. Когда заметили присутствие. Когда нашлись Минин с Пожарским. Хоть кто-то, кто мог гарантировать полякам хоть какую-то безопасность вне крепостных стен. Да и то половину наши всё равно перерезали.
Очень хорошо — добрались без приключений. А то я, грешным делом, думал, что нас, вместе с опознавателем, могут и по дороге...
На постоялом дворе новая проблема. Не с Ивашкой, так Марьяшкой. Оживает красавица.
Нет, этот народ можно любить, можно нет. Но бояться надо обязательно.
Как я теперь европейцев понимаю! Такую нацию можно в землю втоптать, в дерьмо по ноздри вбить. А они и там размножатся, вылезут и всё своё... дерьмо по округе разбросают. В качестве органического удобрения. Или — как вам будет угодно.
Пока у русских баб такая терпелка сочетается с такой выживалкой... "трепещите гады".
Только улеглись, она ко мне:
— Ты меня не любишь, я тебе противна, ты теперь мною брезгуешь...
Черт возьми, детка, после того как я из тебя занозы выковыривал... И мне же — туда же? Спи.
Опять слезы. Выла бы в голос — надавал бы оплеух и дело с концом. А то скулит "а слезы льются и капают". Ну, стал утешать, поглаживать, успокаивать. Ей же сейчас не "это" нужно. Тут чистая психология: чтоб был защитник рядом.
Один страх, ни желания, ни страсти или, уж тем более, любви. Страх слабого и битого остаться одному. Без внимания единственного, кто к ней хоть как-то по-человечески. У меня у самого что-то подобное было к Хотенею.
Объясняю, что ей пока нельзя: больно будет, инфекция...
— Ванечка, миленький, а давай как тогда. Когда половцы мимо ехали.
Как вспомнил... серых всадников в чёрной ночи... Приняла за согласие. Развернулась под телегой, опоясочку на мне распустила, докопалась и начала. Потихонечку. Только поглядывает — всё ли правильно делает. Давай-давай, детка, все правильно. Только не кусайся. И не части. А я пока подумаю чего дальше делать.
Дальше получается Кричев. Потом ещё немного и Смоленск.
* * *
На Руси три самых больших города: Киев, Смоленск, Новгород. Именно в таком порядке.
Всего-то городов сотни две с половиной. Варяги так Русь и называли: Гардарик — "страна городов". Но типовой город на Руси: 100 — 150 дворов. 700 — 1000 душ. Конечно, есть ещё посады, есть пригородные селища. Когда враг подходит и всё вокруг выжигает — население утраивается. Но так-то народу немного.
В столице, в Киеве — тысяч пятьдесят. В северной столице, в Новгороде — половина. Между ними Смоленск. И по географии, и по жителям — тысяч сорок.
В Киеве князей травят, забивают до смерти. В Новгороде вышибают, порог указывают.
А в Смоленске — Ростик, Ростислав Мстиславич.
Вокруг шум, гром, война, пожары, набеги, мятежи.
А в Смоленске — Ростик. И тишина с покоем.
Два родных брата — Изя Волынский и Ростик Смоленский.
Изя бегает, бьёт, его бьют — он подымается, его ловят — он уворачивается, меж пальцев протекает, его травят — он чудом уходит, его изменой взять пытаются — конь добрый выносит. Письма пишет — литературная классика, битвы ведёт — одна другой славней. Церковный раскол устроил, анафему получил. На самый верх взлетел — стал Великим Князем Киевским.
И всегда, во всякую тяжёлую минуту, рядом с ним Ростик.
Помог, вытащил брата и назад в Смоленск. Ни блеска, ни чуда чудесного. До войн не любитель. Но как Изю бьют — Ростик с дружиной уже тут
Нет у него желания блистать. Есть желание "устроить землю". Не "Святую Русь" вообще — на то брат старший есть. А вот свою конкретную землю — Смоленскую.
Ростик в мать пошёл, в Христину, дочь шведского короля. Характер спокойный, нордический. Не блескучий как Изя — методичный, занудный, благочестивый. Долбит и долбит. И выдалбливается не худо.
В Киеве и в Новгороде местные, "земщина", с пришлыми, "княжьими", режутся вдрызг. Вырезают себе права и вольности.
А в Смоленске Ростик сам земщину собирает, сам им права даёт.
В Киеве князья в детинце, во Владимировом городе, как в осаде.
В Новгороде князей из города вышибали долго и кроваво. Вышибли, наконец, в Городец.
А в Смоленске Ростик сам попросился. И без крови и пыли ушёл в построенное себе Князево Городище. Зато и место выбрал, каких на всей Руси два-три всего.
Смядынь. Речка, на которой люди Святополка Окаянного убили брата его Глеба.
Два святых, два княжича, два мученика, два целителя и покровителя "Святой Руси", всего рода рюриковичей, воинских побед дарители — Борис и Глеб. Столпы, на которых Русь держится. И на святом месте — Ростиково подворье.
Рядом, на месте убийства, Ростик ставит монастырь.
Смядынский монастырь. Потом в нем Афанасий Никитин своё "Хождение за три моря" напишет. И похоронен там же будет. А пока Ростик подымает обитель. Не Киевская лавра. Нет ещё мощей князей-братьев — в Вышгороде они. Но монастырь уже славен. Пожалуй, как Смоленск, как сам Ростик среди князей: на всю Русь — второй.
Ростик хоть и не блескучий, как его старший брат, но очень не дурак. Уговорил митрополита установить в Смоленске новую епархию. И с первым епископом, с Мануилом — никаких особых проблем.
Когда Изя заварил кашу с церковным расколом, Ростик сам сильно поддержал. А епископ смоленский Мануил Кастрат — ни в какую. Голоснул неправильно.
Счёт был "шесть : три" в пользу автокефальной Русской Православной. Три здоровенных епархии: Новгородская, Ростовская и Смоленская из-под митрополита Киевского ушли. Какие крики были! Измена, Мануил сам в митрополиты метит...
Ростик смолчал. Потом поговорил с епископом. "Нет" так "нет". И, при формальном расколе, не стал наезжать на епископа, а повернул так, что тот и в расколе не замазан, и дела делает в пользу Киева.
А сам митрополит-раскольник? — Климента Смолятича Ростик из глубокого заруба вытащил. Крепко инок в свои подвиги ушёл, не хотел и видеть мир этот грешный. Такая схима глухая, что ни страхи, ни прелести мирские уже никакого смысла не имеют.
Изя сколько не бился — без толку. Пришёл Ростик и спокойно поговорил.
Оба знали: митрополичья шапка нынче на Руси — венец терновый. Киев — Голгофа. Втравить одного из наиболее образованных и благочестивых монахов Руси в эти княжеские разборки... Ростик нашёл слова. Не прельстил, не запугал — поднял Клима на подвиг.
Стал Климент вторым митрополитом Русским из славян, первым иерархом первого русского раскола, первым главой первой Русской православной церкви.
И снова: Изе за это до конца жизни анафема из Царьграда. По всему миру православному анафему поют, Изю проклинают. А в Смоленске — тишина.
Благочестив Ростик, истинно верующий, церкви надёжная защита и опора. Вклады в церкви и в монастыри, помощь во всем. Но чувства меры не теряет.
Смоленск город торговый. Вера торгу не помеха. Просят купцы заморские — и в Смоленске ставят вторую "немецкую", католическую, церковь на Руси. Во внутреннем, не в пограничном княжестве.
Это не Андрей Боголюбский, который зазывал к себе купцов иудейских и мусульманских и убеждал их принять веру православную. Пока не крестились — не отпускал. Всё уговаривал. Как именно — история умалчивает. Но и так понятно, какие у самодержавного государя для прохожего купца аргументы есть.
И в части управления подведомственной территории Ростик внедрял прогрессивные методы.
Надумал он привести в известность пространство всех земель и угодий, находившихся в пользовании смолян, а также количество городов, погостов, сел, промыслов, состояние торговли, с тем, чтобы на основании собранных данных точнее и равномернее распределить сумму налога, какую могло бы платить ему Смоленское княжество. Для того он собрал в Смоленске вече, состоявшее из представителей всех городов и селений; результатом этого совещания лет десять назад стала известная "уставная грамота", данная смоленской епископии.
Кто не понял: князь сам своих податных собрал на совет. Да не колоколом вечевым, а своим княжьим зовом. Сам вече собрал. Не по-новогородски — с криком и мордобоем. В Новгороде даже решение вечевое определяется по крику — кто громче. А Ростик голоса не повышает. Собрал и сам большие права дал. Делом, а не болтовнёй заставил заниматься. И результат "подпёр" не только своим "благородным" словом, не только общим "земским" согласием, а и силой церковной. В грамоте "епископской" прописал налоги княжеские.
А ещё Ростислав много заботился о собирании и списывании книг и рукописей. В самом Смоленске, в других городах и селениях появились книгохранилища светской и духовной литературы. Ну кто скажет что "библиотечное дело" — из первых княжеских забот? А вот. И грамотных ныне в Смоленске поболее, чем и в Новгороде.
Любят в Смоленске Ростика. И он Смоленск любит. И бережёт.
Когда Ростик первый раз сел в Киеве, Гоша Долгорукий снова полез на великокняжеский стол. Но в поход пошёл не южными путями через Северские и Черниговские земли. Пошёл верхом, через волоки верховые прямо на Днепр. К Смоленску.
Ростик тогда бросил эту шапку Мономахову с Великим Княжением Киевским — побежал к дому своему. Уступил Гоше и столицу, и титул, и власть.
Ростику власть не надо, ему дело надо делать. А столами мерятся...
Зато везде вокруг городов русских посады в междоусобицу пожгли-пограбили, а в Смоленске стоят целенькие. И разрастаются.
Одно дело — через каждые год-два заново подворье отстраивать. Этак ни на что другое и ни сил, ни времени не хватит. А совсем другое в отцовом-дедовом доме по накатанному да по накопленному дело своё вести.
Когда галицкие с волынскими Изю Черниговского из Киева кышнули, Ростислава снова позвали в столицу. А оно ему надо? Вячко Туровский вон, понимал, что эту кашу не расхлебать, силком тянуть пришлось. А Ростик сам пошёл. Хоть и видел все эти столичные прелести с изменами и отравлениями. Помолился, попостился, к иконам приложился. Но пошёл. Хотя смоляне очень не хотели его отпускать.
И стал этот спокойный, несколько занудный, но вполне чувствующий, понимающий и действующий человек самым главным князем на Руси. И самым сильным. Под его покровительство попросились и Рязанский князь, и Выжицкий. Витебск удачно разменяли с тамошним князем. На пару городков, откуда не дёрнешься.
В Смоленске один сын, в Новгороде — другой. В Киеве — сам. Только и остались берладники да Изя Черниговский.
Главный торговый путь на Руси: "Из варяг в греки". Весь у Ростика в руках. Денежка капает не маленькая. Не надо всё в киевскую казну. Можно старшему сыну в — Смоленскую, можно второму, Святославу — в Новгородскую. Но каждый день по кап-кап. От Финского залива до Днепровского лимана.
Ещё одного сына, Рюрика, удачно на половецкой ханской дочке женил. И со Степью мир.
Тридцать лет обустраивал Ростик Смоленскую землю, теперь вот Киевской занялся. Без громких побед и поражений. День за днём, долбит и долбит. Крови не боится, но и не ищет. Живёт мирно, но от своего не оступится.
За тридцать лет смоляне привыкли: если князь — значит Ростислав Мстиславич. Просидеть бы Ростику в Киеве столько же — и вся Русь к такому же привыкла, так же устроилась. Пожалуй, и получше, чем при Мономахе.
Но... Редко когда сходится вместе: и человек хороший, и правитель разумный, и живёт долго. Здесь не сошлось. Не получилось у Ростислава Мстиславича...
* * *
А у нас с Марьяшей получилось. Ух как хорошо получилась! А то я как-то со всей этой суетой и нервотрёпкой забывать стал: какая она — регулярная жизнь. Богатая девочка, умненькая. Чего не знает — инстинктивно. И получается у неё правильно. У неё. Поскольку фелляция — её труд. Я тут так, пассивный объект воздействия.
Вот только сразу целоваться не надо. В "снежки" мы играть не будем. Пока. Так что проглоти-ка всё, что собралось, губки вот уголочком платочка вытри. Пойдём-ка, я тебе помогу умыться и ротик прополоскать. И сам колодезной водой лицо горящее...
Рано мне ещё в дела родственников лезть. Я, конечно, рюрикович. Но они про это не знают. Так что в Смоленске на княжье подворье... Не полезем. А вот посмотреть как живут, чем дышат... Как получится.
Всё на сегодня, спать. И ты, Ивашко, лежишь под соседним возом, и вид делаешь, будто спишь. А дальше цирка никакого не будет. Нечего вид делать. Дрыхни.
Через два дня мы выкатились к Смоленску. Слава богу, без новых приключений.
Ивашко не пьёт, Марьяшка не блудит. Один Николай... Смотрит тупо перед собой и на слова реагирует через раз. Понятно: сотрясение мозга. Тошнит постоянно и говорить не хочется.
Пришлось на последней ночёвке показать его товар. Ух как он взвился! Тючок обнимает, целует. Натурально — целует. Потом заволновался: не подмокло ли. Давай перематывать, каждый кусочек чуть ли не носом. Смотал и скис.
