А эта булка лежит на столе и будто говорит: 'Возьми меня, мальчик! Возьми и съешь — ты же знаешь, никто не будет бить тебя за это по рукам!'
Он взял булку и сразу надкусил. Булка была мягкая, пахнущая сдобой, ванилью и корицей. Совсем непохожая на безвкусные, отдающие плесенью и старыми тряпками хлебцы из серой муки, что он ел в приюте. Настоящая домашняя булка. Испеченная нежными руками любящей женщины. Как все те булки, которые он съел за эти дни.
Держа булку в руке и откусывая от нее понемногу, он поднялся на второй этаж дома. Здесь было тихо. Он прошел по галерее и тут почувствовал едкий неприятный запах. Пахло из открытой двери впереди. Он подошел и заглянул внутрь.
Светловолосая женщина, та самая, что пекла для него булки, стояла у большого стола, заставленного какими-то горшочками, стекляшками, хитрыми штуками из гнутой бронзы и серебра и прочим непонятным хламом. Она что-то делала, но что именно, он не видел — женщина стояла к нему спиной. Он шагнул внутрь, и тут половица заскрипела у него под ногами.
Женщина обернулась. Руки у нее были в кожаных перчатках, и она держала щипцами закопченную чашку, из которой шел вонючий пар.
— Ты? — спросила она. — Чего тебе?
Он не знал, что сказать. Просто стоял, сжимая в руке булку. Женщина смотрела на него своими удивительными глазами — правый светло-карий, левый зеленовато-голубой, — и улыбалась. Он шагнул к ней, взял свободной рукой за платье. Ткань была мягкая, приятная на ощупь.
— Мама, — сказал он.
— Что ты сказал? — Женщина перестала улыбаться.
— Мама, — повторил он. — Мама.
Чашка упала на пол и разбилась. Женщина заплакала. Присела на корточки, схватила его, прижала к себе. Он чувствовал, как содрогается в рыданиях ее грудь. И еще чувствовал тепло. Настоящее. Такое тепло, какого не испытывал никогда в жизни.
— Сыночек мой! — прошептала женщина. — Милый мой!
— Мама, — повторил он, думая о булке. И еще о веснушках на лице женщины. У него у самого такие же. Как он раньше этого не замечал?
— Повтори еще раз, что ты сказал, — попросила женщина.
— Мама, — просто ответил он. Ему нравилось, как звучит это слово.
— Хорошо, — женщина выпустила его, вытерла слезы. Он увидел, что она улыбается. — А теперь иди, мой сладкий. Маме надо работать....
— Варнак! Во имя всех богов, Варнак!
Видение исчезло. В ноздри ударил душный спертый запах — вонь плохо выделанных кож, мочи, сырости, морской соли и гниющего дерева. И лицо над ним, освещенное масляной коптилкой — это не мама. Не Наставница Сигран.
— Браск?
— Боги, ты очнулся! — Молодой сид заулыбался, и Варнак услышал, как за спиной брата всхлипнула Эрин. — Мы уж думали...
— Я в порядке. — Варнак пошевелился и почувствовал боль в суставах и спине. Огляделся, понял, что не ошибся — их бросили в трюм кога. Идиоты!
— Господин, ты был без чувств почти сутки, — сказал Браск. — Мы никак не могли привести тебя в чувство.
— Это все кармическая ловушка, — ответил Варнак, поднявшись на ноги. Голова кружилась, и тело горело огнем, но охотник не собирался сдаваться. — Инквизиторы умеют мучить своих пленников. Сутки, говоришь? Я еще легко отделался. Что-нибудь случилось за эти сутки?
— Не знаю. Нас бросили в этот трюм вместе с тобой. Что они сделают с нами, Варнак?
— Ничего не сделают. Этот пес решил везти меня в Кревелог, чтобы передать Трибуналу. Решил прикончить меня с соблюдением всех церемоний. Большая ошибка с его стороны.
— Ты собираешься освободить нас? — Глаза Браска заблестели в полутьме.
— Конечно. Не люблю оставлять свои долги неоплаченными. — Варнак некоторое время молчал, потом посмотрел на сидов. — И мне понадобится ваша помощь. Браск, ты разбираешься в картах и прокладывании курса?
— Конечно, меня отец учил.
— Молодец, — похвалил Варнак и посмотрел на забранный решеткой люк над головой. — Готовы?
* * *
На корабль налетел порыв ветра, захлопал в парусах, заскрипел реями. Рыжий Чилтер выругался и запахнул поплотнее овчинный плащ. Мало удовольствия сидеть на палубе под таким ветром, да еще когда все спят. И душа горит, требует выпивки. Ихрам, пес проклятый, даже не разрешил ему взять с собой флягу с сивухой для согрева. Или впрямь думает, что полудохлому колдуну и двум сосункам-сидам будет легче сбежать из трюма, запертого на засов, если он пропустит стакан-другой? То-то и оно, что сам никогда не сидел в тюряге и не видел, как там охранники закладывают за воротник, пока начальство не видит.
А еще Чилтеру было не по себе от того, что на корабле остался один из этих иссушенных аскезой святош. Вся эта компания села на ког в Патаре, и все плавание Серые сидели в капитанской каюте тихо, как мыши, но одно их присутствие напрягало весь экипаж. Хвала небесам, Старший из Братьев и один из его людей еще днем сошли с корабля в Пойханде. Ихрам провожал его так, будто этот проклятый монах с кислой рожей чуть ли не сам император. Наверняка Серый заплатил ему за работу кучу монет. И поделиться с командой проклятому Ихраму даже в голову не придет. Ууууу, жлобяра! Опять будет втирать команде про необходимость ремонта этой посудины, а сам в Патаре преспокойно пропьет инквизиторские денежки в каком-нибудь кабаке со шлюхами и скоморохами.
Скорее бы добраться до Патара, а там наняться к другому капитану. Патар живет за счет контрабанды, и не все капитаны такие хитрожопые жмоты, как этот сукин сын Ихрам...
— Эй, ты!
Чилтер вздрогнул: ему показалось, что голос идет откуда-то из-под ног. Потом понял — это сидка. Она смотрела на него из-за крупной решетки люка.
— Чего тебе? — буркнул Чилтер.
— Хочу поговорить с тобой, моряк.
— Нельзя. Пошла прочь, остроухая.
— Смотри, пожалеешь потом, — сидка перешла на хрипловатый манящий шепоток. — Я ведь хотела тебе предложить кое-что стоящее.
— Что ты мне можешь предложить, лиса?
— Себя.
— А? — не понял Чилтер.
— Ваш капитан сказал, что когда мы придем в Патар, нас казнят. Я не боюсь смерти, потому что знаю, что моя душа будет жить вечно. Но вот тело...
— А что тело?
— Моряк, не глупи. Я девственница. Хочется перед смертью узнать, что такое мужские объятия.
— Ну, ты и сучка! — Чилтера будто жаром обдала. С тех пор, как он шесть месяцев назад поимел за несколько медяков старую безобразную шлюху в порту Патара и подцепил от нее дурную болезнь, женщин у него не было. А эта красотка сама себя предлагает.
— Сучка не сучка, но последнее слово за тобой, арадо.
— И как же нам это дело устроить? — Чилтер уже чувствовал, как оживает его мужское достоинство. — Хочешь, чтобы я открыл люк? Не дождешься.
— Дело твое, — Эрин всхлипнула. — Не повезло мне.
— Там у тебя два мужика в трюме, красавица, — с подозрением сказал Чилтер. — Чего бы с ними не развлечься, а?
— Один из них мой брат. Если бы ты знал наши законы, понял бы. А колдун вторые сутки не подает признаков жизни. Похоже, вы ему шею сломали, когда скидывали в трюм.
Чилтер вздохнул, огляделся. Палуба была пуста. Рулевой на корме занят своим делом и ничего не увидит — у него сейчас одна забота, удержать корабль на курсе. Ветер крепчал, и пламя в светильниках на концах рей колебалось все сильнее. Проклятый холод пробирает до костей, в такую ночь нет ничего лучше стакана водки с пряностями — или общества молоденькой красавицы, пышущей жаром. Склянки пробьют нескоро, время еще есть. Чего бояться? Колдун лежит бездыханным, а братец этой красотки — долговязый мальчуган. Пригрозить ему ножом, и всех делов...
— Колеблешься? — промурлыкала Эрин. — Какой же ты после этого мужик? Не хочешь лезть вниз, открой люк, я сама к тебе поднимусь, а потом вернусь обратно.
— А ты умеешь уговаривать, — Чилтер шумно вздохнул. — Ладно, красотка. Только скажи своему братцу, чтобы не путался под ногами, не то прирежу его, как куренка.
— Ему наплевать. Он трус.
Чилтер еще раз оглядел палубу. Никого. Осторожно, чтобы железо не лязгнуло, он сдвинул засов, приподнял крышку и протянул девчонке руку.
— Хватай, лиса, — предложил он, усмехаясь. — Обещаю, мы...
Договорить он не успел: могучая ручища схватила его за горло и сбросила в люк. Чилтер тяжело грянулся о дубовый шпангоут, а потом его схватили за голову и рванули так, что шейные позвонки моряка сломались с громким треском.
— Благослови Митара всех любвеобильных идиотов, — сказал Варнак, забирая с трупа широкий морской нож и шерстяной шарф, которым он обмотал левую руку. — Что с тобой, Эрин?
— Мне... стыдно, как я с этим говорила, как шлюха какая-то, — призналась девушка, стуча зубами, будто в ознобе. Браск понял, обнял сестру, зашептал ей на ухо что-то успокаивающее.
— Будьте тут, — велел Варнак, подпрыгнул и, уцепившись за края люка, выбрался на палубу.
Ступеньки трапа предательски скрипели под его шагами, когда он поднимался на корму, но шум моря все заглушил. Темная фигура рулевого была прямо перед ним, он стоял к Варнаку боком. Рулевой успел заметить движение справа от себя, повернулся и, как показалось Варнаку, открыл рот, чтобы крикнуть, но охотник его опередил. Ударил молниеносно, прямо под ребра, в сердце. Сбросив труп рулевого за борт, Варнак так же крадучись спустился обратно на палубу.
Кормовая надстройка была прямо перед ним. Варнак подкрался к двери и вытянул левую руку ладонью вперед. Невидимая руна на руке сразу начала греться. В каюте двое. Один слева от двери, второй прямо перед ним. Варнак попытался вспомнить расположение обстановки в каюте Ихрама. Просунув нож в щель между фрамугой и дверью, он поднял крючок, которым запиралась дверь и, толкнув дверь, ворвался в каюту.
Серый сидел за столом спиной к Варнаку и читал какой-то пергамент при свете коптилки. Охотник схватил его под подбородок и взмахом ножа рассек горло, а потом шагнул к Ихраму, который, проснувшись, непонимающе таращился на Варнака мутными от вина и ужаса глазами.
— Где Этардан? — шепнул Варнак, уперев острие ножа в кадык контрабандиста.
— Я... он сошел в Пойханде. Не убивай!
— Где мои вещи?
— Серый все забрал с собой. Варнак, пощады! Я не хотел, меня заставили....
— Значит, я опоздал. Спокойной ночи, Ихрам, — Варнак всадил нож в горло капитана и повернул лезвие в ране. Отшвырнув хрипящего Ихрама, взял с лавки доспешную куртку из акульей кожи и абордажную саблю контрабандиста, а со стойки с оружием прихватил полуторный имперский меч в ножнах. После вышел из залитой кровью каюты на палубу.
— Эй, сиды! — крикнул он в трюм. — Можно выходить. Держите руку!
Он вытянул из трюма сначала Эрин, а потом и ее брата. Они смотрели на него, как на героя легенд.
— Получилось! — пискнула Эрин и бросилась Варнаку на шею. — Ой, у тебя кровь на лице!
— Не моя, — Варнак повернулся к Браску. — Сейчас я подниму команду и скажу, что у нас новый капитан. Возьми эту саблю, и если кто вздумает спорить с тобой или хвататься за оружие, руби без колебаний. Хотя не думаю, что люди Ихрама будут сопротивляться. Без капитана они те же овцы. Все понял?
— Конечно, господин, — Браск взял саблю.
Все было проще, чем я ожидал, подумал Варнак, берясь за веревку, привязанную к языку рынды. Свободу он себе вернул. Но филактерия осталась у Этардана.
А это значит, что впервые в жизни он потерпел поражение.
Глава 4
Ночью мороз немного спал и пошел сильный снег. Снегопад к утру прекратился, но Ярре подумал, что сами боги благоволят им — теперь, если кто-то вздумает преследовать их, следов не отыщет. На рассвете, перекусив поджаренной на углях колбасой, они поехали на взятых в ночном бою лошадях дальше. Вельфгрид бежал впереди, указывая путь, а Ярре все время держался рядом с княжной, наблюдая за ней.
Янка ехала молча. Ярре несколько раз пытался заговорить с ней, но девушка не отвечала. Это не нравилось Ярре, но он стал лезть княжне в душу. В конце концов, пережитое девушкой потрясение слишком велико. Как бы он сам себя вел, если бы на его глазах убили родного брата и вырезали бы всю семью, а потом и за ним бы гнались? Уже хорошо, что девчонка умом не тронулась и не расхворалась на нет. Держится молодцом. Сильная девчонка.
И красивая.
Глядя на княжну, Ярре внезапно вспомнил про Йорен. Наверное, потому что эта девочка и Йорен чем-то похожи — у обеих тяжелые светлые волосы с золотистым блеском, большие широко расставленные глаза, только у Йорен они голубые, а у княжны — зеленовато-карие. Или просто все красивые девушки напоминают ему о первой любви? Когда-то Йорен казалась ему настоящей красавицей, самой прекрасной и желанной девушкой на свете. Как она там? Дух леса обещал ему, что Йорен получит лекарство и обязательно выздоровеет. Значит, все должно быть хорошо. Жаль, что им не суждено больше встретиться. Для всей деревни Ольме он умер. А хотелось бы хоть одним глазом глянуть, как Йорен поправляется...
— О чем ты думаешь? — внезапно спросила княжна.
— Я? — Ярре вздрогнул. — Так, о прошлом,
— Я тоже. Что-то мне опять плакать хочется.
— Так поплачь. Станет легче.
— Не буду.
Еще некоторое время они ехали в молчании за Вельфгридом, который время от времени появлялся впереди, будто приглашая ехать по его следам. Лес казался бесконечным, а мороз, который ночью немного спал, опять начал крепчать.
— Ты не замерзла? — спросил Ярре.
Княжна покачала головой. Ярре пожал плечами, взялся за флягу. Она была еще наполовину полна.
— Хочешь глотнуть? — спросил он.
— Нет, — княжна даже не посмотрела на него.
— А я выпью. Что-то меня знобит.
— Куда мы едем?
— Не знаю. За Вельфгридом.
— А потом?
— Наверное, нам надо найти людей. Какую-нибудь деревню, чтобы...
— Нам нельзя показывать в деревнях, — сказала княжна. — Меня ищут, я знаю.
— Послушай, я, конечно, понимаю, что ты пережила очень тяжелую ночь, но мне кажется, что не все так плохо. Мир не без добрых людей, кто-нибудь обязательно нам поможет.
— Ты просто хочешь избавиться от меня.
— Что ты! — Ярре смутился. — Даже в мыслях такого не было.
— Если дядя послал убийц в усадьбу, он будет искать меня везде, я знаю.
— Извини, конечно, но почему твой дядя так поступил? У меня все это в голове не укладывается. Подослать убийц к брату, убивать племянников...
— Не знаю. Папа с дядей Иганом не ладили. Папа вообще не любил о нем говорить. А несколько дней назад папа ездил в Златоград и вернулся оттуда очень мрачный. Там сейчас нового герцога выбирают. Наверное, дядя Иган решил, что, убив всех нас, он получит герцогский престол.
— Жуть какая! Кто же посадит братоубийцу на герцогский престол?
— Правда выплывает не сразу, а потом уже будет поздно.
— Верно, понимаю, — Ярре вздохнул. — Знаешь, а ты ведь так и не назвала мне своего имени. Как мне тебя величать? Или просто звать 'ваша светлость'?
— Какая я теперь светлость! Янкой зови.
— Смею ли?
— Ты мне жизнь спас. Так что зови, как хочешь. Где ты так из лука научился стрелять?
— В армии, — Ярре почувствовал гордость. — Я ведь императорским лучником был. Кое-чему там меня научили.
