Вздохнув, Его Величество призвал себя к спокойствию и в сопровождении Гевлина отправился в парадную залу, изо всех сил желая увидеть там лорда Гайтуса.
* * *
На королевском пиру собралось множество гостей: от лордов и их леди до состоятельных купцов, отобранных главой городской гильдии. Перед появлением короля они прохаживались по зале, приветствуя друг друга, занимая время разговорами об охоте, наследных отпрысках и снежной зиме. Залу наполняли пустые речи и натянутые улыбки.
Когда старший распорядитель торжественно объявил о прибытии Его Величества и королевы-матери, знатные гости замерли в низких поклонах. Никлос и Систения вошли в залу через широкую арку, над которой висели гербы всех землевладельцев королевства. Неторопливо прошествовав к помосту, возведенному в средней части залы, они расположились на своих тронах, а по правую руку от них встал распорядитель, чтобы громко произносить имена и титулы гостей, поочередно представляемых королю и преподносящих ему праздничные дары. Лишь затем им позволялось опуститься на скамьи за пиршественным столом.
Улучив краткий миг до начала церемонии, Никлос взглянул на мать, но она только печально покачала головой, признавая отсутствие благих вестей.
Худоба Систении, всегда отличавшая ее сложение, теперь сделалась еще более заметной. От волнения королева уже несколько дней не могла принимать пищу, хотя верные прислужницы и умоляли свою госпожу отведать пусть самую малость из приготовленных для нее яств.
Облачилась Систения в богатый наряд из красного бархата с золотистой оторочкой и свободными рукавами из расшитого узорами розового шелка, однако ключицы ее слишком выдавались вперед, указывая на истощение. Ожерелье из ярких драгоценных камней подчеркивало бледность королевы, а убранные за спину светло-русые волосы открывали заострившиеся скулы. Никлос перенял ее черты и болезненность, лишь глаза у него были от короля — зеленые, а не голубые, как у матери.
Систения ждала Гайтуса с короной до последнего мгновения. Приготовления к коронации проходили тайно, даже приглашенного храмовника из Брадоса укрыли в одной из галерей до начала пира, и теперь недоставало лишь самой реликвии, но лорд не вернулся в назначенный срок. В отчаянии Систения подумывала остановить празднование, если он все же явится до того, как с небосвода исчезнет звезда Эрне и гости разойдутся.
Незадолго до Излома зимы королеву-мать посетил казначей, горестно умолявший ее не предаваться расточительству. Согласно его донесению, казна неумолимо опустошалась, а доходов недоставало. Систения же не хотела повышать королевский налог до страдной поры, а то и до самой осени, чтобы снискать для Никлоса народную приязнь. Пусть бы ее сын славился как щедрый и милостивый правитель.
Королева хорошо помнила время, когда случилось восстание в Салнире. Гредвир сильно гневался, немедля отправился к южным границам, а когда возвратился, потерпев поражение перед лицом салнирской отваги и находчивости, сказал, что если королевство подгниет с самых низов, то величие правителя обратится в прах, и он не сможет удержать даже стены собственной крепости. С этой правдой Систения жила после кончины супруга, стараясь расположить к сыну и крестьян, и господ. Раздавая вознаграждения и милости, она едва не навлекла на себя и Никлоса нужду, и теперь необходимо было приурочить коронацию к одному из празднований, чтобы избежать лишних растрат. К несчастью королевы, ее надежды на Излом зимы не оправдались. Оставалось лишь дожидаться весеннего Праздника Цветения, когда народ привечал вступление в новый год.
Гости тем временем подходили к трону, кланялись и предлагали подношения королю и королеве-матери. Лорд Роверик, представленный их величествам одним из первых, передал в королевские погреба бочки с вином, которые он купил у приглашенных на ярмарку в Анжен торговцев. От внимания мужчины не ускользнули подрагивающие от напряжения губы короля и крепко стиснутые руки Систении. Все это удивило лорда. Ему думалось, что после приветственной церемонии начнется коронация, а ей полагалось вызывать у их величеств радость вместо беспокойства. Лорд вспомнил и о том, что не встретил Кристиана в столице, хотя маг обещал навестить его перед пиром. Все эти события так насторожили Роверика, что ему захотелось поскорее возвратиться в свой замок.
Виллен, вопреки ожиданиям короля, приветствовал его одним из последних среди знатных владетелей земель. Луана ступала подле него, и, по общему признанию, девушки красивее нее не нашлось бы в парадной зале в тот вечер. Мать ее в молодости тоже считалась красавицей, но умерла, произведя на свет наследника — брата Луаны — а новой жены Виллен брать не стал.
Его Величество в ответ на дар лорда преподнес ему альтийский клинок в ножнах, чем вызвал изумленное перешептывание в рядах гостей. Виллен произнес благодарность королю, но Роверику, сидящему неподалеку, почудилось, будто лорд усмехнулся. Никто, впрочем, не приметил, с каким злобным презрением смотрел на Виллена главный мастер Гевлин, уже предвкушающий скорые вести о несчастье, произошедшем с лордом.
Когда все до единого гости разместились за столами, началась праздничная трапеза, за которой короля и лордов развлекали музыканты, забавники и песенники. В Веллуре для каждого праздника народ пел особые песни, и в такие времена, как Излом зимы, по всему королевству вокруг вечерних костров собирались звучные хоры. На пиру в Сокте песенники услаждали слух господ в размеренной и ненавязчивой манере, а за стенами замка те же песни громко и весело распевали горожане на улицах и площади Брадоса.
Гости пили вино, переговаривались, смеялись. Никлос же на своем троне походил на дух, прибившийся к миру людей. От неопределенности и ожидания его бросало то в жар, то в холод. Изредка у него начинала кружиться голова, и он сделался очень рассеянным, будучи не силах долго удерживать взгляд в одной стороне или размышлять о важных вещах. Он едва прикоснулся к пище, несмотря на увещевания королевы-матери, которая, впрочем, тоже не испытывала голода.
Столь странное их поведение не могло укрыться от гостей, и те осторожно обменивались друг с другом догадками о возможных причинах. Роверик, так и не увидевший коронации, решил, что тем и озабочен правитель. Верно, в пути с Гайтусом случилось нечто неприятное, иначе он присутствовал бы на пиршестве, и на челе Никлоса блистала бы священная корона.
Виллен, в отличие от короля и Систении, казался весьма довольным. Он отпускал многочисленные шутки, беспрестанно обнажал в улыбке белые зубы и прикладывался к своему кубку. Никлоса это отчего-то обижало, хотя подобное поведение лорда и указывало на сдержанность Луаны, не выдавшей ему королевский секрет — а иначе, по мнению юноши, Виллен был бы опечален.
Сама девушка всего дважды взглянула на Его Величество с самого начала пира, что беспокоило юношу наравне с отсутствием Гайтуса. По счастью, король не слышал разговора, состоявшегося между Вилленом и его дочерью утром того же дня в одной из галерей Сокты, а не то сердечные муки и вовсе стали бы для него невыносимыми.
— Отец, — говорила тогда Луана, — сколько еще мне терпеть мучения в беседах с Никлосом? Он довольно мил и любезен, но не пора ли вам подыскать мне достойного супруга? Мне хочется владеть своим замком и землями и получить в мужья лорда, имеющего влияние при дворе.
— Как это славно! — захохотал Виллен. — Ибо я желаю для моей прелестной дочери того же. Однако сперва нужно проявить терпение. Вскоре наступят смутные времена, Никлосу и его матушке придется уступить трон по закону силы, а мне, вероятно — подавить недовольство некоторых лордов. Когда сражения поутихнут, ты выберешь себе супруга и земли по душе — королю никто не посмеет отказать.
Держа в уме обещание отца, Луана на пиру украдкой рассматривала знатных господ — землевладельцев и их сыновей — и едва ли вспоминала о Никлосе.
Пиршество продолжалось до полуночи, пока звезда Эрне не пропала с небосвода до следующей зимы. Его Величество в расстроенных чувствах повернулся к матери, и отчаянная горечь в ее глазах больно уколола его в сердце.
Слуги с канделябрами в руках уже провожали гостей до покоев, отведенных им в замке на эту ночь, за стенами Сокты еще раздавались песни и горели огни, а Гайтус так и не появился, с короной или без нее.
Глава 15 ↑
Отряд, возглавляемый лордом Гайтусом, добрался до столицы уже в темную, вечернюю пору. На небе горела луна, изредка застилаемая лоскутными облаками, которые ветер гнал на восток. Эрне по-прежнему светила ярким белым светом, и другие звезды блекли в сравнении с ней, а горожане то и дело задирали головы, выискивая ее взглядом среди крыш.
Около Брадоса примостилась небольшая деревушка, однако, путники миновали ее, не придерживая коней. Только Браско с грустью посмотрел на приземистую, крепкую хижину, выпускающую из каменной трубы серый дым. Он шел из очага, сложенного дедом и братом мечника, и вокруг него, должно быть, собралась за вечерней трапезой семья Браско.
Городские ворота все еще были открыты, и за ними повсюду ощущался праздник. Узкие улицы заполнились людьми всякого рода: ремесленниками, подмастерьями, купцами, кнэфами, воинами, слугами из домов побогаче, бродягами. Все они стремились к площади или от нее, заглядывая в таверны. Торговцы прохаживались с лотками, предлагая карамель и печеные яблоки на палочках в обмен на пяток медных монет. Встречались и женщины с корзинами — помощницы пекарей, которые разослали их продать оставшиеся в пекарнях пироги, сработанные после полудня.
На стенах нижних ярусов домов крепились факелы, разгоняющие тьму, но их все же недоставало, и пятна света на улицах перемежались полосами черноты. Пахло смолой, дымом, копыта лошадей цокали по мостовым, откуда-то доносилось пение. Вдалеке выбрасывал в воздух искры костер, разведенный на площади. Каждый год он устраивался на том же месте, а сажа от него после смывалась тающим снегом и дождями.
Едва Гайтус и его соратники оказались в стенах города, им пришлось замедлить ход, чтобы влиться в людской поток. Направляя лошадей друг за другом, они двинулись к казармам магов, расположенным в полусотне шагов от площади. Оружие мечники, мастера и Грут могли раздобыть только там, ибо строения, отведенные под нужды простых королевских гвардейцев, находились во внешнем дворе Сокты, в опасной близости от короля и пребывавшего на пиру Гевлина. Освальду не слишком хотелось объяснять командиру гарнизона, для чего им с Браско понадобились лишние мечи и арбалеты, и куда они подевали свои собственные. Ламберт, в свою очередь, не был уверен, что в оружейной мастеров их с готовностью одарят подходящими клинками, но отсутствие Гевлина внушало надежду на благополучный исход.
Пробираясь верхом через толпы охваченных весельем горожан, путники старались не выпускать из виду Кристиана, хотя, вопреки их ожиданиям, молодой человек вел себя вполне миролюбиво и даже на зависть остальным разжился большим пирогом, начиненным кроличьим мясом. Он предложил купить еще один для Тессы, но девушка отказалась, чтобы не обидеть соратников. Браско пробурчал нечто вроде 'мог бы и меня спросить', однако маг его будто бы не услышал. Тогда мечник мстительно заметил, что сухой кусок скорее в горле застревает. Кристиан и бровью не повел, а просто достал свою флягу и вытянул руку в сторону колодца, мимо которого проезжал отряд. Оттуда выскользнула струйка воды, и вскоре маг уже сделал несколько глотков из нагретого сосуда. Браско только крякнул от неудовольствия.
Ворота в казармы мастеров охранялись стражниками, набранными из гвардии Его Величества. Узрев знакомых магов, они пропустили их, не расспрашивая ни о чем. Во дворе Ламберт спешился и немедля отправился к оружейнику, который обыкновенно ковал мечи и ладил арбалеты для наделенных магическим даром воинов. Вскоре выяснилось, что тот кузнец — сердитый, жилистый мужчина, уже в летах, но по-прежнему могущий поднять молот — наотрез отказался оделить молодого мастера сразу пятью клинками без приказа Гевлина. Отчаявшись договориться с ним, Ламберт привел его к отряду, где сварливый оружейник высказал остальным путникам, что он думает об их неразумной просьбе.
Некоторое время продолжалась перебранка, и воины остались бы с пустыми руками, если бы Гайтус в сердцах не предложил написать для главного мастера бумагу, заверенную родовой печатью. Лишь тогда кузнец недоверчиво посмотрел на него и проворчал, что лорд, хоть он и не маг, может выбрать себе оружие, да только меч у него уже имеется — стало быть, пусть укажет на арбалет, какой ему по нраву. Мастера же получат свои клинки, но другим странникам следует отправиться в казармы при замке и попытать счастья там.
Произнеся такую речь, мужчина обвел отряд гордым взглядом. Устав препираться, Гайтус уже намеревался пригрозить ему мечом, но тут дошло до нелепого: вмешался Кристиан, хотя всем было ясно, что полученное оружие не замедлит обратиться против него в случае обмана или опасности. Молодой человек наклонился к оружейнику и что-то тихо сказал ему, от чего тот изменился в лице, пожевал губами, поразмыслил немного, и кивком пригласил мага пройти за ним к одному из строений.
Кристиан спокойно спешился и отвязал от седла ножны с мечами: он не решился оставить их рядом с Тессой, когда усаживал ее на Регена. На возмущенный окрик Освальда он насмешливо ответил, что скоро вернется с оружием для путников, а если вздумает бежать, то они несомненно увидят, как он взбирается на крыши казарм, и успеют снарядить погоню. Скрывшись из виду, он, конечно, не слышал нелестных слов, какими отозвались о его дерзости лорд и его соратники, однако догадался о них.
Прошло некоторое время, прежде чем маг возвратился. Мечники уже начали проявлять беспокойство и высказали намерение последовать за Кристианом, чтобы сопроводить его на обратном пути, когда мужчина внезапно появился из скрытого темнотой дверного проема. Ножны он перебросил за спину, а в руках нес холщовый мешок, в котором что-то бряцало при ходьбе. Оружейник не отставал от него, держа на весу два больших, хорошо отлаженных арбалета.
— Пожалуйте, — кратко вымолвил маг и опустил свою ношу на землю. Оружейный мастер остановился рядом с ним.
Освальд переглянулся с лордом, торопливо спешился и заглянул в мешок. Присвистнув от удивления, он извлек оттуда меч в добротных деревянных ножнах, обтянутых тонкой коричневой кожей. В свете факелов мечник изучил клинок и одобрительно цокнул языком — сталь вполне годилась для битвы.
В неожиданном порыве щедрости оружейник отрядил им пять мечей, как они и просили, да еще связку арбалетных стрел. Теперь все, кроме Лекена, не обученного военному ремеслу, могли сражаться. Арбалеты взяли себе Грут — взамен украденного разбойниками — и Браско.
Простившись с оружейником, досадливо отмахнувшимся в ответ на их благодарности, путники покинули казармы. Когда они проезжали через ворота, младший мечник спросил у Кристиана:
— Отчего это старик так раздобрился? Ты ему заплатил?
