Иган развел руками и захохотал. Члены Большого совета подхватили этот смех.
— Господь всемогущий! — простонал Иган, обмахиваясь расшитой перчаткой. — Вот вам, милостивые государи, и ответ на вопрос, кем нам приходится править! Толпа суеверного тупого сброда, которая пугается звуков, издаваемых собственной задницей. И где же они видели мертвецов, полковник?
— По их словам, в их деревнях мертвецы поднялись из могил этой ночью и начали ходить по улицам, — начальник стражи помолчал. — Я, конечно, понимаю, ваша светлость, что оно все дико звучит, но вид у этих людей очень испуганный. Их очень много. За Святыми воротами столпился целый табор, умоляют пустить их в город.
— И ты полагаешь, что мы на это согласимся? Пустить толпу немытого мужичья в Златоград? С их нечесаными женами и крикливыми выродками? Да они нам вшей и кровавый понос сюда занесут!
— Однако Господь велит нам проявлять милосердие везде, где есть в том нужда, — заметил Кассиус Абдарко, вставая и опираясь ладонями в стол. — Прояви милосердие, и воспоют о тебе славную песню — так говорит Писание.
Иган почувствовал еще большее раздражение. Сегодняшний день удачным не назовешь, как ни верти. Спал он плохо — всю ночь его мучили кошмары. Снились языки пламени и кровь, которая сочилась из стен и марала его одежду. Утром, едва он проснулся, Болак доложил ему, что ночью в крепости умер цирюльник. Сам умер, скорее всего, со страху, никто его не пытал и пальцем не трогал. Стало ему плохо — и все. А после завтрака сразу Большой совет. Почему нельзя обойтись без этих идиотских советов, на которых каждый кретин пытается показать себя умным и разбирающимся в государственных делах? А теперь монсиньор Абдарко решил поиграть в народного заступника...
— А разве в Писании не сказано: 'Воин пускай держит меч, а земледелец идет за своим волом по борозде?', — сказал он не без сарказма. — Место крестьян в полях, и уж никак не в столице. Тем более сейчас, когда припасов и так немного.
— Не следует ссылаться на Писание, чтобы оправдать свою черствость, — ответил инквизитор. — Ваши подданные в беде, и долг герцога позаботиться о них.
— Истинно так, — вздохнул Иган. — Но беженцев слишком много, и нам придется их кормить, монсиньор.
— Церковь возьмет на себя заботу о них, — ответил Абдарко. Раздражение Игана стало еще больше. Инквизитор изображает из себя благодетеля сиволапых, хотя не может не понимать, что герцогу совсем не нравится идея впустить в столицу толпы грязных и голодных мужепесов. В Златограде и без того хватает всякого отребья. Тогда почему Абдарко это делает?
— Надеюсь, монсиньор знает, что делает, — небрежным тоном ответил герцог, поигрывая цепью на своей груди. — Пусть будет так, как сказано. Дозволяю пропустить беженцев в город. Известно ли, откуда пришли эти люди?
— Да, ваша светлость. Почти все они из поветов Фришка и Боденталь, и несколько семей из Банова.
— Банов, Фришка, Боденталь, — сказал Банаш. — Это же земли князя Трогорского. Странно, что все это началось после смерти князя и его семьи.
— Истинно так, твоя милость, — согласился начальник стражи. — Сами беглецы говорят, что они из Трогоры.
Иган вздрогнул. Волос и лица будто горячий ветерок коснулся. Из Трогоры. Если все, что говорят сиволапые, правда, в Трогоре мертвецы восстали из могил. Не лежится им там спокойно. Но если так, то и Рорек...
— Надо проверить эти слухи, — заметил он, повысив голос. — Пусть ваши люди этим займутся, монсиньор Абдарко.
— Что с вами? — раздался у уха герцога встревоженный шепот Болака. — Вам нехорошо?
— С чего ты взял? — шепнул в ответ Иган.
— Вы так побледнели...
— Разумеется, мои охотники отправятся в Трогору и на месте разберутся, что происходит, — ответил инквизитор. — Таков наш долг, и мы им никогда не пренебрегаем. Обстоятельства случившегося нас тревожат даже более, чем вас, светскую власть. Его светлость может быть спокоен — мы тщательно расследуем все обстоятельства этого странного дела.
— Да уж, сделайте одолжение, — Иган оглядел зал Совета, сидящих за большим овальным столом первых сановников герцогства. Боги, ну и рожи! Граф Тамич похож на старого раскормленного бульдога. У барона Сизы шея тонкая, как у черепахи. А князь Милош Борский — он-то что делает в совете? Ему восемьдесят два года, и старческое слабоумие давно превратило его мозги в навоз. Надо избавляться от таких советников. Разогнать половину Совета, посадить толковых людей, которые действительно могут принести пользу. — А сейчас я своей властью объявляю Совет оконченным. Ступайте, добрые господа. Все, кроме монсиньора Абдарко.
Сановники разошлись быстро. Инквизитор продолжал сидеть в своем кресле, немного небрежно откинувшись на спинку. Иган встал с трона, подошел ближе.
— Почему Трогора? — спросил он негромко.
— Я знаю не больше твоего, Иган. Но заметил, что тебя эта новость не порадовала.
— Клянусь божьими чарами! Чему же радоваться, Кассиус? Тому, что мертвецы разгуливают по моим землям?
— Договаривай — мой брат разгуливает, не так ли?
— Два брата. Эндре вы так и не нашли, или я не прав?
— Его ищут, — Абдарко встал и пристально посмотрел в лицо герцогу. — И найдут. Мы всегда находим того, кого ищем.
— Ла-ла-ла-ла! — Иган презрительно хмыкнул. — Кассиус, оставь свои высокопарные речи. Мы тут одни, и мне ты можешь не врать. Вы упустили Эндре. И мне почему-то кажется, что он мог отправиться в Трогору. Я знаю, что Рорек и его семья мертвы, но кто-то убил Рескула и его людей — их трупы нашли в лесу недалеко от Лесной усадьбы. Кто?
— Эндре, надо полагать.
— Моих людей убил лучник. Раны на телах от стрел и... — тут Иган снова побледнел, — и волчьих зубов.
— Один Господь знает, что случилось с ними. Но они мертвы, и будут молчать. И это значит, что у тебя одной головной болью стало меньше.
— Нет, святой отец. А знаешь, почему? Святое Серое братство, — тут Иган ткнул инквизитора пальцем в грудь, — последнее время не совсем честно играет. Вы ведь знали о том, что Эндре жив. Знали, или нет?
— Нет.
— Хорошо, пусть так. Но поставим вопрос по-другому — ведь он не просто так появился в Златограде именно в тот момент, когда решался вопрос о передаче престола?
— Понимаю, что ты хочешь сказать, — Абдарко хмыкнул. — Ты думаешь, что это мы нашли Эндре в Глаббенберге, тайно сговорились с ним и пригласили сюда, чтобы он занял престол Маларда. Чушь. Эндре умер шесть лет назад. Об этом знает весь Кревелог, и человека, называющего себя Эндре, вся знать восприняла бы или как самозванца, или как упыря. И ты полагаешь, князь Свирский, что Серое Братство поставило бы себя в смешное положение, поддержав такого кандидата в герцоги?
— Но Борзак...
— Брат Борзак мертв. И Братство будет мстить за его смерть. Так что у нас с тобой один общий враг, Иган. Успокой свое больное воображение и не пытайся судить о том, чего не знаешь.
— Ты дерзишь мне, Кассиус.
— А ты говоришь нелепости, твоя светлость, — инквизитор сжал запястье молодого герцога. -Мы знаем, что мы делаем. И мы на твоей стороне, Иган. Ты должен радоваться этому. Тот, кого поддерживает Серое Братство, преодолеет любые испытания.
— Испытания?
— Для Кревелога и всей империи настали трудные времена, Иган. Но Братство знает, что делает. У нас великая цель, и мы достигнем ее. Не стоит в нас сомневаться.
— Значит ли это, что своей цели вы будете добиваться втайне от меня?
— Это наше право, дарованное нам Богом и законами империи. Мы уважаем светскую власть, герцог, но и власть должна платить нам тем же. И доверять нам. Для пользы дела. Высшие силы не любят тех, кто недоверчив и излишне любопытен. Ты уже вспоминал сегодня слова из Писания. Так и мне позволь напомнить тебе притчу о жене купца. Помнишь ли ее?
— Смутно.
— Жил-был в одном городе богатый и преуспевающий купец. И была у него молодая жена, больше всего на свете любившая роскошь и праздность, — начал инквизитор, — и время свое она проводила с такими же богатыми и праздными женами в забавах и увеселениях, пока муж ее добывал состояние трудами своими. И вот однажды жена спросила мужа: 'Скажи мне, муж мой, откуда ты берешь столько денег, что хватает их на все — и на дом наш, и на слуг, и на вкусную пищу, и на наряды для меня?' На то отвечал купец: 'Надо ли тебе знать это, женщина? Пользуйся тем, что есть у тебя и благодари Бога за милости его'. Но женщина была любопытна и настойчива, и однажды купец, уставший от ее расспросов, сказал ей: 'Хорошо, есть у меня секрет, который открыл мне сам Бог. Всякий раз, когда прихожу я утром в свой магазин, я говорю: 'Помоги мне, Боже мой, продать сегодня товара на один золотой, и не больше!' Молитва эта чудодейственная — Бог, видя мою скромность, помогает мне, и каждый день я продаю товара не на один, а на десять золотых'. Жена запомнила слова мужа и рассказала о них своим подругам, а те передали их своим мужьям. Так все купцы в городе узнали волшебные слова успеха, и удачливый купец очень скоро обеднел, и дело его пошло прахом. — Инквизитор помолчал. — Сия притча учит нас, что любопытство большой грех. Человеку пристало пользоваться дарами Божьими и не интересоваться, откуда они.
Иган понял. В словах главы Капитула была угроза. Кассиус Абдарко намекнул ему, великому герцогу Кревелога, что Серое Братство обладает куда большей властью, чем его собственная. И задавать Братству ненужные вопросы опасно. Очень опасно.
— Я вспомнил эту притчу, — сказал он, поднеся к лицу надушенный платок. — Прекрасная, мудрая история. Но мы говорили о моем брате... или братьях.
— Князь Рорек мертв, — ответил инквизитор. — Пусть его призрак не беспокоит тебя. Что же до Эндре, мои люди найдут его. Братство не потерпит, чтобы наши враги ходили по земле — живые или мертвые, неважно. Умерший должен покоиться в своей могиле. Упокоится и принц Эндре. Даже не сомневайся.
— Я всего лишь хочу, чтобы вы держали меня в курсе событий.
— Конечно, ваша светлость. И еще хотел бы сказать тебе...
— Что именно?
— Наверное, великому герцогу Кревелога негоже далее оставаться холостым. Тебе пора найти герцогиню. Не любовницу, а герцогиню. Дамзель Соня прелестна, не спорю, но она всего лишь танцовщица, — тут инквизитор сухо улыбнулся. — Подумай над этим, ваша светлость.
— В твоих словах есть здравое зерно, Кассиус, — ответил Иган, с трудом пересиливая гнев. — На досуге я поразмышляю над ними.
— Это было бы чудесно. Мы сообщим о результатах расследования, — Абдарко поклонился и, не дожидаясь разрешения герцога покинуть зал, вышел в парадные двери.
— Болак! — в ярости крикнул Иган.
— Ваша светлость? — Камердинер вбежал в зал, подобострастно заглянул в глаза. — Что угодно вашей светлости?
— Пошли за Соней, — сказал Иган. — Я хочу ее видеть. Немедленно. И пусть накроют стол в Розовой комнате. На двоих.
* * *
Сквозь покрытые ледяными узорами слюдяные стекла угадывались утопающие в морозной дымке башни Градца. В правой башне, почти на самом верху, горел огонек. Чем больше сгущались ранние зимние сумерки, тем заметнее он становился.
— О чем ты думаешь? — Прохладная мягкая рука Сони легла ему на плечо.
— О наступающей ночи, — Иган обернулся и посмотрел на нее. Соня улыбнулась. Герцогская мантия, которую она набросила на плечи, не скрывала ее прелести. Иган наклонился и поцеловал ее. У губ девушки был вкус вина. Красного 'ре-плессада'. Иган сам предпочитал белый брассек, но и ре-плессад ему нравился. Может быть, потому что Соня любит это вино — красное и густое, как кровь. И в нем живет алая искра, похожая на маленькую и беззащитную жизнь.
— И что ты думаешь о наступающей ночи? — промурлыкала танцовщица.
— Что она будет холодной. И мы проведем ее вместе.
— Конечно, мой принц.
— Пойдем.
Он стащил с нее дурацкую мантию, опрокинул на постель, вдохнул горьковатый запах волос, навис над Соней, разведя в стороны ее податливые руки. Какое же счастье видеть эту чудесную, озорную, непристойную улыбку на ее губах! Особенно после того, как побываешь в обществе этих благородных идиотов. После того, как поговоришь с Абдарко...
— У тебя кровь на шее, — сказала Соня.
— Знаю, — Иган коснулся пальцами царапины. — Пора бы ей зажить.
— Позволь мне, — Соня медленно и сладострастно слизала капельку крови, выступившую на порезе. — Ммммм, напиток богов! Кровь герцога так пьянит. У нее пряный вкус.
— Я готов позволить тебе выпить мою кровь до капли.
— Это было бы неразумно, — Соня сверкнула глазами. — У твоей крови замечательный букет, но вкус твоего семени мне нравится больше.
Иган вздохнул, привлек девушку к себе.
— Мой принц, — прошептала она, когда Иган вошел в нее. А потом застонала и вцепилась ему в плечо зубами. Эта боль понравилась ему. Он может чувствовать боль так же, как чувствует удовольствие от близости с женщиной. Это жизнь.
Интересно, проклятый Эндре чувствует боль? Стонет ли от удовольствия, когда молодая и красивая женщина умело и нежно водит языком по его возбужденной плоти, когда он изливает свое семя в ее утробу? Или же мертвецы способны чувствовать лишь злобу и ненависть? Или ими владеют страсти, о которых живым просто неизвестно?
— Я живу, — вздохнул герцог, глядя в наполненные слезами глаза Сони.
— Мой принц! Не торопись. Вся ночь впереди...
На ее губах темнела кровь. Его кровь.
Я хочу, чтобы эта боль и это счастье никогда не кончались, подумал он. Никогда...
Соня закричала, извиваясь под ним — а потом стало тихо. На башне Градца ударил колокол. Потом еще, и еще.
— Я люблю тебя, — шепнул он. — Небесные владыки, как я тебя люблю!
— Мой принц желает говорить о любви?
— Больше чем когда-либо.
— Тогда пусть ляжет на спину и закроет глаза, — Соня положила руку ему на грудь, прижалась разгоряченным телом. — А я буду петь для него. Одну очень старую песню, которую когда-то слышала от моей мамы. О самой нежной, самой преданной, самой бесконечной любви. О любви простой танцовщицы и прекрасного принца.
Иган вздохнул, покорно закрыл глаза. Соня прижалась к нему и запела. Тихо, еле слышно. Это была песня на неведомом языке, который Иган никогда прежде не слышал. Он не понимал слов, но голос Сони и мелодия были так прекрасны, что сердце сладко заныло, и слезы потекли у него из глаз. Такого счастья, такого блаженства он не испытывал никогда.
Песня Сони была услышана.
На рыночной площади вожак стаи бродячих псов настороженно повел ушами. Едва уловимый звук, недоступный человеческому слуху, доносился со стороны герцогского замка. И этот звук был страшен. Он леденил кровь сильнее зимнего ветра, сильнее ночного мороза.
Пес оскалился и зарычал. Звук не исчезал. Он все больше терзал слух пса, и терпеть эту муку он больше не мог — начал скулить. Прочие псы тоже услышали ЭТО: сбившись вокруг вожака и позабыв о вмерзших в снег отбросах, они слушали ночь, из которой лилась жуткая песня, пока их ужас не прорвался дружным тоскливым воем, и собаки выли до тех пор, пока не стихла песня смерти, а потом подоспевшая стража разогнала собак.
