— И что теперь, — меланхоличным тоном сказал Мгла. — Мы в ловушке. Эти твари загнали нас в нее, как крыс.
— Замолчи, — ответил Эндре и повернулся к Кайлани. — Ты в порядке?
Охотница не ответила. Эндре коснулся ее руки, но девушка оттолкнула его и вновь заскулила на одной ноте. У рыцаря появилось сильнейшее желание ударить ее.
— Ты не ранена? — спросил он.
— Как бы она ума не лишилась, — заметил Мгла. — Для нее, видать, такие вещи в новинку.
Эндре не ответил. Вьюга стала еще свирепее, и он начал мерзнуть. В одной рубахе и штанах долго на таком морозе не выжить. Да и Кайлани в домашнем платье замерзнет очень быстро.
— Нам конец, — внезапно сказала девушка, наблюдая за ковыляющими по двору фигурами. — Нам не спастись.
— Ты же маг, — ответил Эндре. — Придумай что-нибудь.
— Их слишком много.
— Жги их по очереди. Они будут гореть, и нам станет теплее.
Кайлани промолчала. А потом они услышали грохот внизу, под крышей — упыри забрались в дом.
— Откуда они взялись, будь они прокляты? — пробормотал Эндре. — И сколько их! Десятка четыре, не меньше...
— У тебя есть идеи? — спросил Мгла.
— Ни одной стоящей, — ответил рыцарь.
— Дымом пахнет, — сказала Кайлани.
Эндре потянул носом — к запаху мертвечины действительно примешался запах гари.
— Проклятье, только этого не хватало! — пробормотал он, чувствуя, как темный панический ужас холодит его тело хлеще вьюжного ветра. — Эти уроды подожгли дом.
— Я же говорил, что это ловушка, — заметил Мгла.
— Мой камень остался внизу, — сказала Кайлани. — Я не могу подпитаться Силой.
— Превосходно, — Эндре, чтобы хоть как-то совладать с нахлынувшим страхом, начал чистить пучком соломы лезвие меча. — Тогда нам остается только умереть.
— Эй, не сметь! — отозвался Мгла. — Я не затем выбрал тебя, чтобы ты позволил себя прикончить каким-то там упырям. У нас еще много дел впереди!
— Постой, — Эндре встал, оглядел двор. Он внезапно опустел — почти все упыри набились в мызу, и лишь несколько страшных фигур продолжали бесцельно бродить по двору. — Я, кажется, понял, в чем дело.
— И что ты понял, позволь тебя спросить?
— Старая легенда. Мне ее кормилица в детстве рассказывала. Она говорила, что в конце времен мертвецы восстанут и будут выгонять живых из домов, чтобы завладеть ими. — Эндре посмотрел на Кайлани. — Оставайся здесь. Я осмотрюсь.
— Нет! — Охотница схватила его за руку. — Я боюсь оставаться одна!
— Я не надолго, только гляну, что и как — и обратно. — Эндре вложил меч в ножны, закрепил клевец в петле перевязи и спрыгнул с крыши в снег.
Странно, но еще оставшиеся во дворе упыри даже не обратили на него внимания. Один из них уже вооружился большим колуном, которым Эндре еще накануне колол дрова для бани и, встав у рубочной колоды, бестолково поднимал и опускал этот колун, будто дрова рубил. Еще один мертвец ходил вокруг колодца. Убедившись, что его не заметили, Эндре крадучись двинулся вдоль стены и заглянул в окно.
То, что он увидел в горнице в свете горевшего в очаге пламени, поразило его до глубины души. Мертвецы, напавшие на Сорочий Приют, расселись за столом, за которым они с Кайлани еще недавно ужинали и беседовали. Сидели чинно, будто большая крестьянская семья, собравшаяся пообедать. Те, кому не хватило места за столом, сидели вдоль стен на корточках, неподвижные и страшные. На полу дымили догорающие останки их собратьев, подожженных магией Кайлани, и кое-где деревянный пол мызы начал уже тлеть. Эндре смотрел на эту жуткую картину и понимал, что эти мертвецы вернулись домой — так им думается, если только восставшие из мертвых сколько-нибудь способны думать. Теперь они нашли приют для себя и не покинут его никогда.
— Святые праведники! — пробормотал он, вытирая пылающее лицо горстью снега. — Никогда бы не поверил, если бы сам не увидел.
Мертвец, круживший у колодца, наконец-то нашел дорогу и теперь ковылял к дверям дома. Он прошел совсем близко от рыцаря, но словно и не чувствовал его. У Эндре появилась совершенно безумная мысль. Если только он прав, то опасности для них с Кайлани больше нет никакой.
Он вошел в горницу следом за мертвецом. В ноздри ударил такой запах смерти, что Эндре едва не вырвало. Но он сумел овладеть собой. Очень осторожно, стараясь не дышать, он подошел к очагу, быстро снял с решетки одежду, свою и Кайлани, прихватил с лавки панцирь и латные перчатки, не забыл сумку охотницы и так же крадучись пошел к двери. Упыри не обращали на него никакого внимания. Всякая жизнь, казалось, оставила их.
Выйдя на двор, он тяжело вздохнул и стер ладонью ледяной пот, заливающий ему лицо.
— Впечатлен? — спросил Мгла. — Это только начало.
— Не знаю, о чем ты говоришь, но не хотел бы я еще увидеть подобное, — искренне ответил Эндре. — Но неважно. Мы живы, и самое время уходить отсюда.
— И девка с нами?
— Да. Я не могу бросить ее одну.
— Я знал, что ты хороший человек. Тогда поспешим. Мертвецы могут вспомнить, что хозяева дома еще живы...
Они стояли на холме под ветром и смотрели, как пылает Сорочий Приют.
— Интересно, хоть один из них покинул дом? — спросил Эндре, не дождался ответа и добавил: — Во всяком случае, теперь они точно упокоились навсегда.
— Спасибо тебе, — произнесла Кайлани, не глядя на него. — Если бы не ты... Прав был Варнак, я всего лишь трусиха.
— Ты молодец, — Эндре не удержался, наклонился и коснулся губами ее щеки. — Ты спасла мне жизнь в Златограде, и я этого никогда не забуду. Пойдем, тут холодно. Скоро рассветет, надо найти спокойное место, где можно отдохнуть.
— Спокойное место? Думаешь, еще остались такие?
— Думаю, да.
Кайлани улыбнулась, и они пошли по дороге на восток, к лесу.
* * *
В малом зале Императорского Совета на этот раз были лишь три человека, если не считать закованных в сталь гвардейцев, застывших у дверей как изваяния.
Первый из них, красивый светловолосый юноша лет двадцати, облаченный в простой, но изысканный костюм из синего бархата с серебряной вышивкой, сидел в кресле и, похлопывая себе охотничьим стеком по высоким сапогам с пряжками, наблюдал, как спорят два его собеседника, и этот спор доставлял ему удовольствие.
Одним из двух спорящих был имперский коннетабль Маций Роллин, герой Двадцатилетней войны, могучий седеющий мужчина с рябым, темным, будто вылепленным из глины лицом и яростными серыми глазами. Впрочем, как и большинство военных, Маций не был особо красноречив. Говорил большей частью третий присутствующий в зале — длиннолицый, черноглазый, стриженный в скобку человек лет сорока, облаченный в простую серую мантию. Он говорил тихим и равнодушным голосом, однако его глаза начинали грозно сверкать, если коннетабль фыркал или непочтительно усмехался, слушая его.
— Вы не понимаете всей серьезности происходящего, господин коннетабль, — говорил длиннолицый, — и, кажется, даже не желаете понять. Речь идет о судьбе империи. Если все то, что мне сообщают в последнее время, окажется правдой, нашу хранимую богами империю ждут ужасные испытания.
— Вы опять обо всех этих языческих культах, с которыми не можете покончить?
— Мы почти покончили с ними, — спокойно возразил инквизитор, выделив голосом слово 'почти'. — Но язычники хитры и коварны. И еще, они считают, что пришло их время.
— Ну-ну, не пугайте нас, досточтимый отец Гариан, — вступил, наконец, в разговор юноша в синем костюме. — Империя сегодня сильна как никогда. Вы же говорите о кучке еретиков, которые непонятно почему до сих пор оправляют свои языческие обряды.
— Государь, — Глава Серых Братьев Гариан поклонился человеку в кресле, — мы делали и делаем все возможное. Но еретическая зараза слишком глубоко укоренилась в стране. В центральных провинциях мы истребили еретиков, однако в дальних глухих районах скрывается еще немало врагов нашей веры. И они по-прежнему творят зло. Я не пугаю вас, и не собирался этого делать. Однако вести из Кревелога и Йора достоверны, в этом нет никаких сомнений.
— Восставшие мертвецы? Ха! — Маций состроил презрительную гримасу. — Разве не ваше дело, святой отец, бороться с врагами сверхъестественными в то время, когда имперская армия защищает нас от врагов из плоти и крови?
— Все верно. Но то, что происходит, имеет и обратную сторону медали, коннетабль. Люди, охваченные ужасом, бегут из зачумленных мест. Беженцы сеют панические слухи и создают иные осложнения. Только в Кревелоге уже три повета обезлюдели. Добавьте к этому убийство князя Трогорского, и вы поймете, что мы имеем дело с тайным и очень опасным заговором.
— Да, конечно, великая зима и все такое, — сказал юноша в синем. — Но, помнится, арафаны тоже считали, что их боги судили им завоевать Вестриаль. Чем это закончилось?
— Арафаны не поднимали мертвецов из могил, государь.
— То есть, дорогой Гариан, вы предлагаете нам начать гражданскую войну?
— Нет, государь. Я всего лишь предлагаю объединить силу веры и силу оружия. Если разместить в провинциях дополнительные силы и поручить командование ими прославленным и опытным военачальникам, — тут Гариан посмотрел на коннетабля, — Серые Братья получат дополнительную опору и помощь. И тогда мы окончательно покончим с еретической чумой.
— В Кревелоге есть свой герцог, — заметил Маций, — пусть он и наводит порядок.
— Герцог Иган молод и неопытен. Мои собратья помогают ему, но сил у них недостаточно. А ситуация в Кревелоге очень сложная. Сначала появляется некто, называющий себя восставшим из мертвых бастардом герцога Маларда, затем гибнут несколько лучших магов Капитула, а после злодейски умерщвлен брат герцога. Все это звенья одной цепи, государь.
— Хорошо, мы отправим дополнительные войска в Кревелог, — ответил император Артон. — Но все это вы могли бы сказать на большом совете, Гариан.
— Государь, есть еще одно обстоятельство, которое я не рискнул доверять даже вашим ближайшим сподвижникам.
— Вы не доверяете им?
— Речь идет о священной тайне, которая хранилась веками. Только узкий круг избранных может знать о ней.
— Что за тайна?
— Пророчество о последнем царе. Царе-Спасителе.
— Ох уж эти прорицатели! — Маций развел руками. Император легонько хлопнул своего полководца стеком по спине.
— Погодите, Маций, — сказал он. — Нам интересно послушать о царе-Спасителе. Ну же, Гариан, расскажите нам.
— В конце времен, когда силы Зла почти захватят мир и всякая надежда в человеческих сердцах иссякнет, праведный царь сумеет поразить Зло в самое сердце и объединит весь мир под своей ладонью, — сказал инквизитор. — Таким царем будете вы, государь.
— С чего вы так решили?
— Все пророчества указывают на вас. Ваше правление пришлось на Finem Millenium — конец времен. Вы сильнейший из земных владык. Вы исповедуете истинную веру, и служители этой веры готовы поддержать вас. Достаточно, чтобы понять, о ком говорят пророчества.
— Вот как? — Артон был взволнован, но старался не показать своего волнения. — И чего же требуют от меня эти ваши... пророчества?
— Нанести удар, который окончательно покончит со злом, веками терзающим наши земли.
— Говорите, Гариан.
— Ныне, когда тысячелетие подходит к концу, еретики готовятся провести свой главный обряд. Они призовут темные силы, которые позволят им властвовать над миром еще тысячу лет. Место и время проведения этого обряда изменить нельзя. Мы не знаем, когда нечестивые соберутся на великий шабаш, но вот место, где это произойдет, нам известно. И мы можем помешать им. Если их гнусные идолы будут низвергнуты рукой Спасителя, конец времен не наступит.
— То есть, я должен буду отправиться в главное капище еретиков?
— Не один, государь. Рядом с вами будем мы, ваши преданные слуги.
— Любопытно, — Артон перевел взгляд на коннетабля. — А вы что думаете, Маций?
— Это безумная затея, мой император.
— Безумная? — Инквизитор засверкал глазами. — Есть пророчество, которое высечено в тайных святилищах, которым тысяча лет: 'Вот слово Мое к вам, устрашенные и раскаивающиеся злочестия своего — молите о Спасителе, который встанет за вас на великую битву, молите денно и нощно. Молите о том, кто явится вам и мертвое вернет во прах, а живое сохранит. Молите о том, кто, подобно мечу, рассечет небо на золотых крыльях и вернет вам надежду.' Разве не о нашем государе это сказано?
— И как же мы это сделаем? — Артон был неожиданно серьезен.
— Ваша власть отдавать приказания, государь, которым мы будем подчиняться беспрекословно. Главное капище еретиков находится в горах на севере Йора. Не так давно наши агенты проникли туда и смогли найти полный текст пророчества, о котором я упоминал. Именно там будет совершен обряд Призыва Тьмы.
— Это очень опасно, — сказал Маций. — Я не...
— Государю суждено победить, — перебил инквизитор. — Со Спасителем пребудет сила Всевышнего, а ее не обороть никакому злу!
— Хорошо, Гариан, нам понятна ваша мысль, — сказал Артон. — Мы подумаем над вашими словами.
Эта фраза означала, что аудиенция окончена. Инквизитор поклонился и, глянув высокомерно на Мация Роллина, вышел из зала.
— Вы тоже свободны, коннетабль, — добавил император.
— Государь, я бы хотел...
— Предостеречь меня? Не стоит, добрый Маций. Мы еще ничего не решили. Завтра мы соберем большой совет и примем окончательное решение. Ступайте.
— Да хранит вас небо, государь.
— И вас, Маций.
Коннетабль вздохнул и покинул зал, бормоча что-то непочтительное в адрес Серых Братьев. Артон остался один. Встав у окна, он смотрел на серое зимнее небо, нависшее над заснеженным Азурандом.
— Власть над миром — это хорошо, — сказал он после долгого молчания. — В этом есть своя прелесть. Стоит попробовать.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. КТО ВЕРНЕТ ВАМ НАДЕЖДУ
Глава 1
Великий заклинатель Братства Антоний Госсен шел по Гостевой галерее резиденции своего ордена и, как всегда с ним бывало в такие минуты, всем своим существом ощущал внимательные взгляды, направленные на него с портретов. Тридцать шесть портретов en pied по обе стороны галереи, создания великого художника фра Леодари, несомненно, сохранили в себе частицу жизненной силы тех, кто был на них изображен — командоров Серого братства. Фра Леодари был не только художником, но и магом — непревзойденным до сих пор. Говорят, он брал череп умершего, ставил на подставку и, глядя на череп, писал портрет. Видел лицо, которое давно истлело. Именно так он написал большинство этих портретов. Есть ли в них сходство с ушедшими, нет ли — одному Всевышнему известно. Но лица командоров на портретах как живые. И взгляды у них живые.
Брат Госсен принадлежал к священному братству, которое они когда-то возглавляли. Он был их наследником, преемником, продолжателем их дела, и они имели право судить его и выносить приговор его поступкам. Их взгляды, направленные на него из красноватого полумрака анфилады, не были равнодушными — в них был весь спектр чувств, знакомых живым.
Брат Донато Форджас, основатель ордена и его первый командор, изображенный на портрете в одеяниях агаладского мага, которым он и был до Просветления, с черепом и чашей чистой воды — символами жизни и смерти, — в руках, смотрел на Госсена сурово и осуждающе. Он будто бы говорил: 'Я всю свою жизнь предавался жесточайшей аскезе, умертвил в себе все греховные желания, а что сделал ты, брат Госсен? Чем ты заслужишь милость Господа и признание твоих предшественников?'. Зато во взгляде третьего командора Братства, вендаландца Авенира к'Асти, напротив, читались одобрение и поддержка. Может быть потому, что Антоний и Авенир были земляками — оба из Вендаланда.
