"Рота, подъем!".
Шевелиться начали.
"Дети в школу собирались.
Мылись, брились, похмелялись".
Последнее слово производит на Ивашку волшебной действие: глаза открылись. "Во... Хозяин...". Я те дам "во"! Быстро бегом все к колодцу. Одеваться потом.
Хорошая вещь дрючок берёзовый. Производит мгновенную актуализацию голосовых команд. Почему дрессировщики крупных хищников в них всегда палкой тычут? Потому что тигр или там, лев считает палку частью человеческой руки. Он её грызёт, человеку не больно, а ему невкусно. Вот и думает себе большая кошка:
— На кой черт мне этот урфинджусовый солдатик? Лучше уж я через огненный обруч прыгну. И дубовую головёнку откусывать, а потом занозы по всей гортани вынимать... Ну и зачем мне такая гастрономия?
Три ведра из колодца одно за другим. По одному на каждую больную голову. Лепетать начали. Николай-то меня полночи у ворот в Городище ждал, потом сюда прибежал. Сам белый, губы трясутся. "Поймали, убили, разбегайся кто куда". Ивашка его и приложил, серебро отобрал, к нашему убрал. Тот возражать начал. Ещё приложил. Марьяша выть приспособилась. По мне как по покойнику. И ей досталось. На крик дед пришёл, сгоняли деда за хмельным. Сели меня отпевать-поминать. Ещё приложил обоих. Чтоб не ныли. Поскольку как, куда — без меня...
Марьяша ластится начала. К обоим сразу — боится. Кто её до отцова дома доведёт, кто её защищать-сопровождать будет? И как? По Степковски? Дед, на это поглядел да и ушёл. Но, напоследок, ещё принёс. Дальше оно как-то само собой...
Некогда. Подробности — потом. Бегом одеваться. Барахло собрать. Четвёртое ведро — на себя. Что-то и я несколько... головой торможу. Только оделся — бабка-хозяйка вышла.
— Нам бы, бабуля перекусить по-быстрому, да скажи деду — пусть посчитает, сколько с нас. Съезжаем мы.
Бегом-бегом. Коням овса напоследок, узелок княжны... как бы так заховать, чтоб и свои не нашли. Горячего ждать не будем — давай чего есть из "недоеденного". А кто мявкать будет, вроде Николашки спросонок, того самого в телегу запрягу и дрючком такую... рапсодию по рёбрам сыграю...
Мы собрались довольно быстро. Не за сорок пять секунд, конечно. Но и нам-то не из постели в строй с личным из пирамиды, а в обоз, который ещё надо сделать полностью запряжённым, увязанным и упакованным.
Начал деду серебро совать — он не берет:
— Нам теперь без надобности. Не для кого.
И вдруг, с надеждой:
— Слышь, Иване, оставайся у нас. Ты ж сирота. Будешь нам со старой вместо сына. Или внука. Делу извозчицкому выучу. А после... и дом тебе отойдёт.
Старуха рядом стоит, мне в лицо заглядывает. Мои уже и ворота открыли. И замерли.
Ох и тяжко... "нет" говорить когда так... от души сказано. Поклонился. Как учили — большим поясным.
— Спасибо. Сколь жить буду — буду помнить слово доброе. Только мне мои дела-заботы сделать надо.
— Эх, малец, какие у тебя такие дела-заботы?
— Так ведь я не один на Руси сирота. Выросту — всех соберу. Кормить-учить-растить буду.
— Ишь как задумал. Только не выйдет ничего у тебя. Ни князья, ни церковь христова такого поделать не могут. Чтобы всех сирот на Руси... никакого серебра не хватит.
— Поглядим. А я вам одно скажу: решили вы правильно — без малой души в доме — дома нет. И жизни нет. Позволь совет: к осени, как душа чуть меньше болеть будет, присмотрите себе мальчонку. И дело благое, и вам — смысл и радость. А я, коль жив буду, в гости приеду.
Поклонился ещё раз, и вывели возы на улицу. Ну, давай, выноси залётные, пока... не залетели по-крупному.
Через четыре года по указу князя Владимирского Андрея Юрьевича по прозванию Боголюбский об основании града сего, Всеволожском именуемым, было мне дозволено и велено собирать по всей Руси сирот и вдов, и прочих немощных, и калечных, и маломощных, и кто пропитание себе сыскать не может, дабы дать им кров, и корм, и защиту. Многие из "вятших" в те поры, на нас с князь Андреем глядючи, ухмылялись за спиной да у виска пальцем крутили. А многие, когда сей указ я к делу применять начал, волками выли и на меня кидались. За сие право на Руси немало и слез, и пота, и крови пролито. Но вот, стоит град мой Всеволжск. Сими сиротами, да вдовами, да немощными я Русь Святую перевернул и гоню-подгоняю. И впредь тако же будет. А началось-то всё вот отсюда: с доброго слово родителей, кои сына единственного потеряли.
Сколько всего нужно было сделать в Смоленске — ничего не успел. Нужно было цепку с шеи снять, кузнеца толкового с инструментом присмотреть, неболтливого — не сделал. Ох, чует сердце: оно мне ещё аукнется... Хотел Ивашке нормальный доспех построить — пролетел. Разве что саблю ему одну отдать? С поясом. Хоть один будет оружный. Хотел по торгу походить, цены прикинуть, людей послушать — мимо. Мне бы книжку какую почитать — я-то ныне малограмотный. Только с буквами в Киеве успел разобраться. Где ещё книжками разжиться как не в Смоленске...
Вместо этого: "аля-улю, гони гусей". Ловко княжна меня одарила: и богато, и сильно. В смысле толчка — полетел кот мартовский далеко и быстро. Цацки из княжьего семейства будут искать. Старательно. Так что надо мне искать берлогу далеко и надолго. Николая к крестному целованию не привёл. Как бы он меня... на радостях не кинул. Баню три дня истопить не смог. Но одно дело сделать надо обязательно: Николай дяде долг при мне отдаст. Во избежание...
Докатились до дядиного подворья. Ворота заперты, но внутри уже ходят. Николай опять трясётся: "Иване, не отходи далеко, не оставляй...". Поскрёбся в ворота... мышонок бледно-зеленого окраса.
Ну, мне эти ваши семейные отношения-пиететы... Дрючком прошёлся по воротам, по забору. Враз и собаки взвыли, и люди забегали. "Кто там, что там...". А то не видели... "Лягушонки в коробчёнке приехали. Жениться будем. На всех сразу".
Завели возы во двор, сам дядя на крыльцо вышел. Я тут же, на ступеньках, сел, кису Николаеву вывернул: "считай". Хорошее крыльцо — доски гладкие, плотно подогнанные — ни одна монетка не завалилась.
Штуки три дядя развернул. Вот и прикинь: из княжьей скотницы серебро, а всё равно — оловянное. Принесли долговые расписки на бересте. Николай проверил — все на месте. Я их к себе за пазуху убрал. На всякий случай. Надо ещё и самому посмотреть — как здесь принято документы составлять. Каким языком.
Новояз бюрократический во все времена особая область. Во многих странах для иммигрантов — отдельный экзамен по национальному языку, отдельный — по бюрократическому.
Николай с Ивашкой, как уговорено было, пошли вещички Николашкины из-под ареста забирать. Марьяшка у возов топчется. Мда, сидеть она пока не может.
— Зря ты Николашку с собой берёшь.
Опа. Дядя заговорил. С мальком и по-человечески. Интересно.
— Почему?
— Негожий он. Трусоват сильно. Он всю жизнь за отцом и дедом прожил. Сам никогда ничего не решал. Вот ныне решился с камкой и то... Если бы не ты... Удачи у него нет. Фарта. И ещё... Мальчиков он любит. В дороге-то баб с собой, как ты, никто не таскает. Так что... было время — сперва его... а подрос — и сам ставить раком начал... Кого послабже... Береги задницу, Ванька. А может ты и сам...? На этом и сошлись?
Вона как... Только... Что-то это как-то... не то диффамация, не то дискредитация. Или прямо: распространение заведомо ложной информации в просторечии называемое клеветой. Но не по всему спектру, а в смеси. Называется — "серая" пропаганда. Зря, дядя, зря. Мне такое толкать не надо — я этим в той своей жизни постоянно занимался. Профессионально и по разным направлениям. Вылущиванием достоверного.
Самое простое: в моем бизнесе заказчик всегда врёт. Не потому, что хочет обмануть, а потому что не понимает, что ему нужно. А уж высказать... И вообще, нормальный клиент может, поднатужившись, представить себе "front end". А мне-то надо полностью систему построить, на всю глубину. Надо — было... В той жизни.
— Спасибо, что сказал, дяденька.
— Да не за что. Я смотрю, ты парень шебутной, разворотливый. И с фартом. Давай-ка ко мне. В ученики.
Да что они все сегодня! Как сговорились. Княжна, старики, теперь вот — купчина. Как богатую невесту.
— Благодарствуем. Только мне своё дело интересно поставить.
Дядя аж поперхнулся от такой моей... наглости-неблагодарности.
"Окрасился фейсик багрянцем.
Там чуйства бушуют у скал"
Не надо на меня ваши "скалы" скалить. Я и сам могу... на мотив "Сурка":
"По морде вашей я пройду...
И мой дрючок со мною".
Дошло, руки не тянет, бороду свою оглаживает. И на мой ошейник, тряпицей обернутый, головой кивает:
— А ведь ты, малой, холоп беглый. Я ведь и шумнуть могу.
А народу у него на дворе не мало. И мужиков да парней здоровых... на нас всех хватит. Вдох-выдох, общая оценка путей быстрого отхода при наличии сильно превосходящего противника.
— Николай говорил, что это подворье ещё дед твой ставил.
— Ну.
— Жаль будет. Когда всё дымом пойдёт...
Дядя аж бороду в рот запихнул. Проморгался.
— Проваливай.
Вот и поговорили. Так, мои Николашкино майно погрузили, увязали.
"Бывайте здоровы, живите богато.
А мы уезжаем до дому, до хаты".
До какой именно — точно не знаю. Точно знаю — не моей. Ходу, ребята, ходу. Вниз, на паром, за Днепр.
* * *
Хорошо что здесь Днепр маленький. Не Запорожье, даже не Киев. Снова вверх... Тут где-то трасса будет. Москва-Минск называется. Когда-нибудь. А до неё две дороги — Старая и Новая Смоленская.
"По Смоленской дороге столбы, столбы, столбы...".
Кутузов их обе у Бородино пытался перекрыть. За что и поплатился левым флангом русской армии. Шевардинский бой. И пришлось солдатикам срочно окапываться в чистом поле. Багратионовы флеши.
* * *
Всё будет. Но — потом. А пока дорога — Дорогобужская. Туда, где Днепр на север поворачивает. Ходу, ходу. Рысью — марш.
Только часа через два, когда кони уже были в поту, у меня прошло ощущение: "старший брат" смотрит на тебя". Сделали привал, думал быстро получится — перекусим и вперёд... Размечтался — Марьяшу растрясло. Сидеть нормально она с самого начала не могла, всё как-то пыталась бочком пристроиться. Ага. На идущей ходкой рысью телеге. И дорога... отнюдь не асфальт.
Пришлось собрать костерок, подогреть воды. Чайников тут нет, всё в котелке. Поставил, нагнул, промыл, смазал. Услышал кучу всякого... Что я самый-самый, единственный, что она так испугалась..., что они на неё напали, а она отбивалась. Снова по кругу: "ах я дура", "все мужики — сволочи", "а ты... бросил-оставил, одинокую-беззащитную". Пришлось цыкнуть малость. Отчёт пошёл ближе к реалу.
"Напилася я пьяна
Не взглянула с кем спала".
"Пьяная баба себе не хозяйка". Русская мудрость. Народная, многократно проверенная.
Только... Судя по точности и детальности изложения пикантных подробностей — не такая уж она и пьяненькая была. Просто никак не могла решиться — кого из мужиков выбрать. В качестве провожатого в дальнейшую дорогу. Вот и пыталась сразу с обоими. Пока один нижнюю половину... исследует, другой использует радостно предоставленную верхнюю. Только одно оказалось для Марьяшки неожиданностью — кроме двух, знакомых по общению со мною отверстий, у неё ещё одно действующее оказалось. Ну а уж когда мужики сразу с двух сторон вставили...
Характерно, что за всеми стонами-жалобами такой... шлюховатый интерес проскакивает. Типа: а нельзя ли повторить? Мягче, осторожнее, может с другими, в другой обстановке... Но когда её с обеих сторон... ей — интересно. Скурвилась моя боярыня-хуторянка. По моей вине. Сам же сбил ей все ограничители. Показал варианты и степень удовольствия. Теперь она краёв не видит. Мало того что это, в её представлении, единственный способ добраться более-менее целой до отцовского дома, так она уже и кое-какой вкус и навык приобрела.
Навык она мне тут же и продемонстрировала. Как только я санитарную обработку закончил, она, не вставая с колен, ко мне личиком развернулась. И так это по-хозяйски все моё достала и всосала. И правда, чувствуется Ивашкино влияние. Раньше как-то мягче она всё это делала, нежнее. Не столь по-солдатски.
Тут Ивашко с Николаем подошли. Получился такой маленький военный совет при совмещении приятного с полезным. Уступил место Ивашке, и пошли с Николаем лагерь собирать. Тот тоже было дёрнулся. В очередь на обслуживание. Пришлось выговор мужику сделать. За нанесение вреда имуществу общего пользования. Как-то моя Мальвина быстро в общедоступную Белоснежку превращается.
Тут и эта парочка подвалила. Ивашка такой... довольный. И эта... облизывается. Ну ещё бы — столько мужиков и все в неё. Гарантированная занятость с кратно резервированной защищенностью.
Пересадил Николая к себе и начал выяснять. Как-то он крутит:
— А куда едем? А зачем? А давай в Ростов — у меня там знакомец... А в Луках можно хорошо расторговаться...
Потом дошло — боится он. Он-то купец. Купи-продай. А в дебрях лесных, куда мы путь держим, ему только и остаётся "шишки лущить". Это у них такая идиома для обозначения совершенно не торгового дела.
