— Хорошо, — сказал Ярре, отбросил окровавленный нож, вытер руки снегом и, глубоко вздохнув, бросился на лед.
— Стоять! — заорал Ульфада, хватаясь за боевой топор у луки седла. — Стой, мерзавец!
Ярре бежал по льду, чувствуя, что по нему вот-вот начнут стрелять. Первая стрела пролетела над головой, вторая чиркнула по руке, разорвав полушубок, обжигая болью. Ярре вскрикнул. Он начал петлять как заяц, придерживая раненую руку. Еще две стрелы пролетели совсем рядом с ним, и тут лед под его ногами лопнул, открывая для Ярре водную могилу.
Ледяная вода остановила сердце, залила распахнутый для крика рот. Полушубок тянул на дно, как камень — извиваясь червем, Ярре сбросил его. Течение понесло его под лед, он заработал руками, пытаясь всплыть, и ударился головой о лед. Между льдом и водой была тонкая воздушная подушка — Ярре с хрипом втянул в себя драгоценный воздух, распластавшись подо льдом, начал колотить руками в ледяную корку, отчаянно пытаясь ее проломить. Но течение неумолимо уносило его, утягивало в глубину. Ярре пытался уцепиться за лед, но пальцы скользили, воздуха больше не было. В последние мгновения, охваченный слепым ужасом юноша увидел сквозь прозрачный лед суровые золотистые глаза, смотрящие на него. А миг спустя водоворот подхватил его и уволок в бесконечный мрак и безмолвие.
* * *
Он всегда считал, что человек после смерти ничего не чувствует. А он ощущает сильную боль в руке. И еще тепло. Ему тепло как в материнской утробе. После зимнего холода, после ледяной воды ручья ему впервые по-настоящему стало тепло. И это странно.
— А, ты пришел в себя! — Опять эти пронзительные, необыкновенные глаза, будто выточенные из самого лучшего кревелогского янтаря смотрят на него. Потом Ярре удается рассмотреть и обладателя удивительных глаз. Старик, с белоснежными длинными волосами, заплетенными в две косы.
Тяжелая широкая ладонь легла Ярре на лоб.
— Жар спал, — сказал старик. — Ты поправляешься быстрее, чем я ожидал.
— Поправляюсь? — прошептал Ярре. — Я мертв!
— Разве мертвые могут разговаривать? — усмехнулся старик.
— Ты...спас меня? — Тут Ярре понял, что лежит не в гробу и не в могиле, а на широкой кровати, до подбородка накрытый одеялом из звериных шкур, в бревенчатой хижине, где горят светильники, каменный очаг, и где пахнет вареной олениной и свежевыделанными кожами. — Почему?
— Потому что я так захотел. Как твое имя, мальчик?
— Ярре Кристерсон из Ольмё. И я не мальчик.
— Все, кому меньше пятидесяти лет, кажутся мне мальчиками. Так что не обижайся. Зачем ты убил оленя?
— Мне нужна была его желчь.
— Да? Оказывается, тайны древних целителей еще не позабыты в вашем мире. Это хорошо. Но твоя болезнь не лечится желчью белого оленя.
— Я не для себя ее добывал. Для девушки. Ее зовут Йорен, она...
— Помолчи, — старик коснулся пальцами губ Ярре. — Я понял тебя. Ты хотел помочь страдающей женщине, хотя сам был на волосок от смерти. Это похвально.
— Был?
— Я ведь тоже умею неплохо врачевать, сынок.
— Что? — Ярре не поверил своим ушам. — Ты хочешь сказать...
— Твои легкие были сильно разрушены чахоткой. Но я думаю, что ты скоро будешь совсем здоров.
— Боги! — Ярре всхлипнул. — Кто ты, отец?
— Я Бьеран.
— Бьеран-Медведь? — Ярре вздрогнул. В детстве мама часто рассказывала ему сказки, и Ярре больше всего любил слушать истории про таинственного Бьерана, Духа Леса. — Сам Бьеран?
— Ты удивлен? Не стоит удивляться. Духи не всегда выглядят так, как их себе представляют люди.
— Мне нечего сказать тебе, господин.
— Тогда давай поедим немного. — Бьеран вооружился большой ложкой, снял крышку с котла над очагом и наполнил миску жирным коричневым оленьим супом. — Надеюсь, тебе понравится мое варево.
— И все же — почему ты спас меня?
— Почему? — Старик поставил миску на стол, сел рядом с Ярре. — Потому что увидел твою душу. Ты забыл о своей боли ради чужой. На это способны очень немногие люди. Ты искренне хотел помочь. Ты хороший человек, и этим все сказано.
— Так просто, — прошептал Ярре, польщенный словами старика. — Но ведь желчь, я так и не отдал ее аптекарю!
— Не волнуйся. Йорен получит лекарство и выздоровеет, я обещаю тебе. Но в деревне тебе больше показываться нельзя.
— Почему?
— Потому что для всех ты умер. Ульфада рассказал барону, что ты утонул в ручье. Представляешь, кем тебя будут считать, если увидят?
— Все верно, — Ярре попробовал пошевелиться и вновь почувствовал боль в руке. — Рука болит.
— Стрела разорвала мускул и повредила кость. Несколько недель тебе придется обходиться одной рукой. Но все заживет, я обещаю.
— Ты очень добр ко мне, господин.
— По-твоему, лесной дух и оборотень не может быть добрым? — Старик усмехнулся, взял в руки миску. — Попробуй сесть, чтобы я смог тебя покормить. А потом мы поговорим о моей доброте и о том, как ты сможешь меня за нее отблагодарить...
* * *
Когда-то это, наверное, был древний форт. Или храм давно забытого божества. Или дворец правителя неведомого народа, некогда населявшего побережье. Или... А так ли важно, что именно представляли из себя эти руины в те времена, когда тут была жизнь? Сейчас от их прежнего величия не осталось ничего, лишь груды бурого камня, обломки бетона, заросшие лишайниками и остатки стен и арок, над которыми разросся целый лес. Снизу, с побережья, руины можно было разглядеть среди густой листвы только в подзорную трубу Лореля.
На холм они с Эрин поднялись еще до того, как взошло солнце. Лорель и трое гребцов остались внизу, и Браска это немного удивило — ведь капитан Эсмон велел морякам сопровождать их во время похода в руины. Впрочем, Браска это обстоятельство не особенно огорчило: мало приятного иметь такого мрачного и занудного спутника, как Лорель.
Вход в подземные помещения — именно о них говорил Браску капитан, — удалось найти быстро. В душных и темных галереях сразу появилось чувство опасности. Яркий свет магической трости быстро прогнал этот страх, и Браск, никогда прежде не видевший ничего подобного, поймал себя на мысли, что эти заброшенные подземелья способны вызвать в душе не только страх, но и восхищение и почтение. Кто бы ни строил эти чертоги — люди, эльфы, титаны или демоны, — чувство прекрасного жило в их крови. Возникающие в круге света трости каменные статуи чудовищ и людей вдоль стен, причудливые рельефы, орнаменты на карнизах, арки и колонны — все это было для Браска новым, незнакомым и впечатляющим.
Эрин было не до красоты.
— Браск, почему мы стоим? — шепнула она. С того момента, как они вошли в эти руины, девушка говорила только шепотом.
— Я смотрю, — ответил Браск. — Как, наверное, красиво тут было когда-то!
— Красиво? У меня от этих подземелий мурашки по коже.
— Не стоит бояться, Эрин. Тут никого нет. Даже пауков и мокриц. Один камень.
— Мне не нравится это место. Давай побыстрее найдем эту штуку и уйдем.
— Трусишка! — Браск ласково привлек сестру к себе. — Эти руины безжизненны. Тут нам ничего не грозит. Если даже и была здесь какая-то нежить, она давно покинула эти места. Тут ей просто нечем поживиться.
Браск говорил уверенно, так, как и следовало говорить старшему, и тревожный огонек в глазах Эрин погас. Девушка виновато улыбнулась и погладила Браска по плечу.
— Ты такой храбрый, — сказала она. — С тобой я ничего не боюсь. Но только... Я хочу побыстрее вернуться на корабль. Там я чувствую себя спокойнее.
— Но мы же не можем вернуться к капитану Эсмону с пустыми руками! — возразил Браск. — Он надеется на нас.
— Почему он поручил это дело тебе? Лорель бы лучше справился!
— Хочешь сказать, что я не могу выполнить даже такой пустяковый приказ? — Браск почувствовал, что начинает злиться на сестру. — Хорошего же ты обо мне мнения!
— Ты не понял! Я имела в виду совсем другое. Этот Эсмон... я знаю, что он нас не любит.
— А с чего это ему нас любить? И причем тут поручение?
— Может, послав нас сюда, он хочет избавиться от нас.
— Какая же ты дуреха, Эрин! — засмеялся Браск. — У Эсмона сейчас каждый матрос при работе, и ему действительно нужна наша помощь. Только поэтому он отправил на поиски меня. Ты же не хочешь, чтобы он косился на нас, ворчал и называл нас бесполезными дармоедами?
— И ты этим очень гордишься?
— Конечно. Капитан поручил мне важное дело, разве это не повод для гордости? Да и сам Лорель сопровождает меня.
— Нас, — поправила Эрин.
— Меня, — упрямо повторил Браск. — Но ведь тебя не заставишь сидеть на корабле.
— Я не могла отпустить тебя одного.
— Ну, разумеется. В этом тоже виноват Эсмон?
— Папа бы не позволил тебе идти в одиночку. По крайней мере, дал бы тебе охраннника.
Браск помедлил с ответом. Он едва не сказал, что сам бы никогда не оставил Эрин одну на корабле. Его младшая сестра, еще недавно угловатая девочка-подросток с длинными как у журавля ногами и дурацкими косичками, как-то внезапно и неожиданно превратилась в настоящую красавицу. Браск уже много раз замечал, какими глазами посматривают на Эрин матросы, да и сам капитан Эсмон. Аура их покойного отца пока еще витает на корабле, и к детям прежнего капитана Терданаля экипаж все еще относится с должным почтением, но кто его знает, чего ждать завтра? Лучше не искушать богов...
— Вообще-то, милая сестрица, я уже взрослый мальчик и могу сам за себя постоять, — Браск выразительно похлопал по рукояти широкого морского тесака, висевшего у него на поясе. — А главное, у меня есть могучий и бесстрашный телохранитель по имени Эрин.
— Какой же ты... вредный!
— О да, я такой! И давай не будем говорить об отце. Сейчас не место и не время.
Эрин вздохнула. Браск быстро сбежал по широкой каменной лестнице вниз, встал между высокими колоннами в несколько обхватов, которые попарно уходили вглубь огромного зала, в таинственный и пугающий мрак. Колонны сверху донизу были покрыты затейливой резьбой: неведомые строители, некогда построившие этот чертог, были искуснейшими резчиками по камню. Браск стянул с руки перчатку, коснулся холодного камня пальцами.
— Никогда не видел таких письмен и рисунков, — сказал он, разглядывая резьбу. — Знаешь, Эрин, мне почему-то кажется, что это место построили предки нашего народа. Вот эти узоры — клянусь, я видел их в Эрайском соборе!
— Нас ждут, — напомнила девушка.
— Я знаю. Твоя правда, не будем терять времени.
Эрин права, подумал Браск, проходя мимо колонн. Боцман Лорель с тремя матросами ждет их на берегу, и вряд ли такое ожидание можно назвать приятным. Когда они на рассвете пристали к берегу, начался холодный дождь, а укрыться там негде.
— Браск, а что это за филактерия, которую мы ищем? — спросила Эрин.
— Эсмон говорил, что она похожа на маленькую бутылочку из цветного стекла, закрытую пробкой. Может быть, в золотой или серебряной оплетке. Такие бутылочки иногда встречаются в древних развалинах.
— И зачем она ему? Она дорого стоит?
— Нет. Эсмон сказал, что в закупоренной филактерии обязательно будет одно волшебное вещество, которое еще долгие годы будет питать двигатель нашего корабля.
— И ты этому веришь?
— Верю. Ты ведь не знаешь устройство корабельного двигателя, а я знаю. Там действительно используется сильная магия. Эсмон сказал, что жидкость из древних филактерий куда лучше, чем силовой бальзам. Одной бутылочки может хватить на несколько лет плавания.
— Папа никогда не говорил об этом.
— Мы просто никогда его не спрашивали.
— А если мы найдем бутылочку, что тогда?
— Не знаю. Стоит ли говорить об этом, Эрин? Капитан дал мне задание, и я должен его выполнить.
— Раньше он не давал тебе таких странных... Ой!
На куче земли между колоннами лежал истлевший человеческий череп. Его глазницы были обращены прямо на юных сидов. Браск в первое мгновение тоже испугался, но потом, взяв себя в руки, шагнул к черепу и ткнул его световой тростью. Череп с костяным стуком скатился на пол. Браск заглянул за колонну — там лежал весь скелет, заросший пылью и паутиной.
— Это всего лишь древние иссхошие останки, — сказал Браск. — Какой-то арадо давным-давно забрел в эти развалины и умер здесь. Идем дальше?
— Что-то мне страшно, Браск.
— Пустяки.
Проход между колоннами вел к полукруглому порталу и далее то ли к алтарю неведомого древнего бога, то ли какому-то мемориалу. На помосте через равное расстояние возвышались расположенные дугой высокие, в два человеческих роста, прямоугольные плиты из полированного черного камня, испещренные вытравленными на них письменами.
Это что, алтарь? — Браск повел световой тростью, освещая стелы с письменами. — Постой, постой...Во имя всех предков, это же написано на нашем языке, только руны человеческие!
— В самом деле...
— 'Я, Маро, агаладец, мудрый, великий, непобедимый, одолел орды Мрака ценой великой жертвы и великого страдания, — читал вслух Браск надписи на стелах, — и говорю всякому, кто стремится пройти мой путь и стать равным мне — одумайся и содрогнись, узнав о цене, которую придется заплатить. Нет числа жизням невинных, которые принес я на алтарь, чтобы стать равным богам, дарующим жизнь. Муки и кровь сопровождали каждый миг моей жизни, и тысячи тысяч свидетелей перед судом богов покажут на меня пальцами и скажут: 'Он отнял наши жизни в безумии своем!'. Я принял мой удел, ибо велика была цель моя, но говорю тебе — не иди моим путем. Не увидишь ты покоя в конце этого пути, и смерть станет для тебя началом страдания. Да не коснется твоя рука сего камня, да не пробудит твоя неуемная алчность великую боль мою, что сокрыта под ним!' Эрин, что это значит?
— Это значит, что не стоит тут ничего трогать, — убежденно сказала девушка. — Пойдем отсюда, нет тут ничего.
— Погоди. Такие надписи всегда есть в старых гробницах. Их писали специально, чтобы отпугнуть искателей сокровищ.
— И все равно, мне это не нравится.
— Мы не можем вернуться к Эсмону с пустыми руками. Надо поискать то, что он просил.
— Прямо надо! — Эрин презрительно фыркнула. — Тут нет никакой филактерии. Вообще, с чего он взял, что тут...
— Эрин, гляди-ка! — Браск присел и провел рукой по гладкому камню. — Видишь, это вроде как надгробная плита. Интересно, что под ней?
— Ты собираешься поднять эту плиту, братец? Да она весит фунтов триста, если не больше.
— А что значат эти знаки? — Браск как зачарованный рассматривал странные иероглифы на плите. — Тоже письмена? Как жаль, что я не умею их читать!
— Вот и славно. Еще один повод побыстрее уйти отсюда.
— Глупая ты, Эрин, — обиженно сказал Браск. — Может быть, это могила какого-нибудь великого полководца или короля древности, и под этим камнем полным-полно сокровищ. Мы бы купили на них свой собственный корабль и послали бы...Ух!
Браск и сам не понял, как это получилось — скорее всего, ощупывая плиту, он нечаянно задел какой-то тайный переключатель, или сработала неведомая древняя магия, наложенная на странное захоронение. Но только плита со скрежетом перевернулась на девяносто градусов, открыв неглубокую квадратную яму, выложенную темным кирпичом. Браск вскрикнул от неожиданности и радости — в яме, в единственной нише ромбической гранитной плиты, поблескивала в свете трости маленькая, в ладонь величиной стеклянная бутылочка, оплетенная золотой сеткой.
