— Познакомься со своим новым хозяином, — ухмыльнулся Мэцеё. — Я дарю тебя этому доброму человеку. И надеюсь, что он придумает для тебя смерть, которой в этом мире ещё не было. Долгую, жуткую, страшную смерть.
Сердце у Максима ёкнуло. Наверное, надо описяться, подумал он. Но настолько страшно ему пока всё же не было — в основном потому, что он не мог до конца поверить в происходящее. Казалось, что его вытолкнули на сцену какого-то жуткого спектакля...
Кащуё между тем подошел к пленнику. Справившись с волной необъяснимого страха — его вызвало темное пламя, пылавшее в глубине черных, как ночь, глаз Хоруна, — Максим упрямо посмотрел в лицо палачу, которому поручили отнять его жизнь самым долгим и мучительным способом, какой тот только в состоянии придумать. Должно быть, взгляд удался — Кащуё оскалился и отступил.
— Он займется тобой позже, когда мы вернёмся в город, — снисходительно пояснил Мэцеё. — Поверь мне, в его доме ты познаешь много удивительных мучительств.
Максим сплюнул на землю. Мэцеё вновь хмыкнул и перевёл взгляд на других пленников.
— К сожалению, у меня мало времени. Раз вы слишком глупы, чтобы принять милость Червя, я обращу вас к нему силой. Сопротивляться не советую. Тех, кого не выйдет обратить, я посажу на кол. На это времени мне хватит, — он вновь обвёл взглядом пленников. — Ну, кто первый?
— Я! — звонко сказал Вайми.
— Ты? — Мэцеё с презрением посмотрел на него. — Ты решил предать своих добрых друзей? Я рад. Надеюсь, из тебя выйдет верный раб, — он сделал знак рукой.
Конвоиры отпустили Вайми, вытолкнув его вперёд. В отличии от большинства других пленников, он ничуть не пострадал. Его золотая кожа сияла даже в полумраке. Сделав несколько легких шагов, он остановился перед Мэцеё. Тот вперил в его зрачки свой пронзительный взгляд...
Всё замерло — казалось, даже шелестящие листья. Два парня тоже замерли, глядя друг другу в глаза. Никто из них не двигался — но Максиму вдруг показалось, что оба дымятся от напряжения. А ведь ни хрена это ни сдача, понял он. Это поединок. Поединок двух воль. Или даже чего-то большего...
Мэцеё вдруг дёрнулся, вытаращив глаза, — казалось, он увидел что-то вообще невероятное. Потом вдруг завыл и покатился по земле, царапая себе голову — словно стараясь вырвать что-то из неё...
Максим почувствовал, что руки Хорунов на его плечах ослабли — они тоже обалдели от изумления. Верно, такое они были просто не в силах представить...
Вайми легко повернулся на пятке, глядя на них. Его синющие глаза, казалось, сейчас пылают в полумраке своим собственным светом.
Максима вдруг продрал мороз. Буквально — все волоски на теле встали дыбом. Он думал, что знает Вайми... но он совсем его не знал. Сейчас Вайми совсем не был забавным. Он был СТРАШНЫМ. Способным свести с ума одним только взглядом. Максим, правда, не знал, чем всё это кончилось бы — скорее всего, просто смертью Астера, — но тут вокруг них в воздухе вдруг словно что-то лопнуло. Некая плёнка, неощутимая, но мешавшая дышать. Замунги страшно заревели, завертелись, срывая с себя упряжь. Максим вывернулся из рук окончательно охреневших Хорунов, врезал одному в ухо, точным пинком в живот свалил второго...
Вокруг творилось примерно то же самое — вырвавшиеся из лап оторопевших Хорунов пленники лупили их. Между тем, сорвавшие упряжь замунги обратили своё внимание на них.
— Бежим в лес! — заорал Верасена.
Повторять не пришлось. Вороны, Максим и сам Вайми дружно ломанули в заросли. Ещё долго за их спинами слышались яростные крики Хорунов и злобный рев замунгов...
* * *
— Что это было? — выдохнул Максим, когда они, наконец, остановились. Вновь попадать в лапы Хорунов никому не хотелось, и Вороны не останавливались, пока между ними и рабовладельцами не встали две поросших лесом горы.
— Храм Поющего Червя пал, — по лицу Верасены гуляла улыбка яростного торжества. — С ним пала и власть Хорунов над всеми живыми существами. И, раз пало малое зло, то близко время пасть великому!
— А, — Максим всё равно ничего толком не понял и повернулся к Вайми. Сейчас тот выглядел как самый обычный запыхавшийся мальчишка. Тот страшный взгляд погас. Но Максим всё равно его помнил. — Что ты с ним сделал-то?
— Я? — Вайми задумался. — Знаешь, я, конечно, любопытный идиот, но свободу я таки люблю. Телесное рабство, все эти ошейники, я ещё могу стерпеть — тут всегда можно сбежать или, на худой конец, меня кто-то вытащит. А вот рабство душевное я ненавижу. Лучше уж смерть... настоящая, — его вдруг передёрнуло. — В общем, там, в Свободных Землях, я кое-чему научился. Не так, как настоящие маги Разума — они, знаешь, имеют иногда по две личности и если захватить контроль над одной, то может оказаться, что дом большой, темный, и в нем кто-то... а-а-а! — он усмехнулся, когда Максим вздрогнул. — Я так не могу, но мне всё же сказали, что подводные течения у меня могут быть... очень глубокие. С тех пор ни разу в жизни я не делал того, чего действительно не хотел.
— И что? — спросил Максим. Тут он тоже явно не всё понимал. Или... ему просто не всё говорили.
Вайми вздохнул.
— В общем, фантазии у меня не всегда добрые и иногда... независимые. От меня. И когда Мэцеё меня... меня-то он вырубил, в смысле, я себя уже не сознавал... но вот мои... фантазии начали жить самостоятельно, и в конце концов нашли... новые места для поселения, — он ухмыльнулся. Усмешка у него вышла... жутковатая.
Максим отвернулся. Я бы так не смог, подумал он. Превратить свою голову в минное поле для всех, кто захочет украсть мою волю. Интересно, что надо пережить, чтобы сотворить с собой такое... лучше уж этого не знать. Совсем.
— Что дальше делать будем? — обратился он к Верасене.
Тот тоже усмехнулся. Более вежливо.
— Пойдем в Безвозвратный Город. Я хочу видеть тех, кто поверг храм Червя.
И я тоже, подумал Максим.
* * *
— Господин, нам нужно видеть товарища генерала...
— По делу...
— По очень важному делу...
— Мы не знаем, куда нам идти за приказами...
— В сад к ёжикам — они требуют секса с вами! — не выдержал наконец Борька. Компания бывших рабов исчезла, словно сдутая ветром. Димка усмехнулся. Дурацкое прозвище привилось. Вообще-то, не такое уж дурацкое — ведь он и в самом деле командовал армией, пусть и маленькой...
Но почти сразу мальчишка нахмурился. Рабов Хорунов они освободили — по крайней мере, сняли наведённый ими морок. Но среди них обнаружилось много рабов так сказать по призванию — жалких в общем-то людишек, на удивление упорно не желавших жить своим умом. Они ждали, что им непременно укажут, что делать, что готовить на обед, и даже куда им ходить в туалет! Сначала это смешило, теперь начало бесить. И пугать, честно говоря. Димка просто не знал, что есть люди, для которых свобода — тяжкий груз. Оказалось, что есть. И он не знал, что с ними делать...
К счастью, такими здесь оказались далеко не все. Он посмотрел на сидевшего рядом Асэта. Волосы у мальчишки были необычные — удивительно объёмный ворох черных прядей, в котором терялось небольшое светлое лицо. Овальное, большеглазое, очень красивое. У себя дома он был учеником скульптора. Олаёец обратил его в своего личного раба и заставил вырезать те жуткие барельефы на стенах. Теперь Асэт каждый день шёл в храм — и методично долбил их камнем, сантиметр за сантиметром превращая в крошево и пыль. Димка легко мог его понять...
Он смущенно посмотрел на второго бывшего раба, Акмая, — того самого смуглого, сероглазого парня, которому он засветил с ноги. Сейчас Акмай был отмыт, причёсан и одет в обёрнутый вокруг бедер кусок ткани. Запекшиеся ссадины на всём его теле больше не казались страшными — напротив, совершенно естественными для всего его образа Восставшего Раба. Димка уже знал, что если какой-то раб вырывался из-под их гипноза, Хоруны вновь обращали его не сразу, давая себе удовольствие всласть поиздеваться над пленником. Акмая отстегали по всему телу плетью с когтями — и он ещё легко отделался... Из всех здешних рабов он был наверное самым непокорным — Хорунам приходилось усмирять его едва ли не каждый месяц. Акмай так мечтал о свободе, что простил Димке даже сотрясение мозга — тогда он был не в себе, а удар палки не только оглушил его, но и разрушил рабский морок...
Глядя вниз с пирамиды Димка вздохнул. Далеко не со всеми освобождение прошло так вот легко. Большинство бывших рабов до сих пор были вялыми после анмы и драфы. Десятка два тоже получили сотрясение мозга. Нескольких вообще пришибли насмерть в слепой горячке боя. Сейчас эти бедняги уже где-то воскресли — но тут оставалось ещё 138 бывших рабов. Многим из которых было просто некуда возвращаться — а кое-кто и вовсе не мыслил себе жизни без постоянных приказов хозяина...
Димка ещё раз вздохнул. Им победа тоже далась нелегко. С десяток Волков был убит, ещё три десятка получили серьёзные раны. Сейчас бывший Безвозвратный Город превратился в лазарет — минимум неделя пройдёт, прежде чем все достаточно поправятся, чтобы двинуться в обратный путь. Это злило и бесило Димку. Каждая минута в этом месте казалась ему чистым мучением, но вариантов не было...
С их победы прошло уже три дня — но и у него порой ещё болела голова, ныла и зудела заживающая рана на спине. Льяти до сих пор хромал с отшибленной ногой и строил планы относительно нового лука. Сашка валялся в лазарете со сломанной ударом дубины рукой. Лишь Борька с Юркой, да Игорь были вполне целы и бодры...
Димка усмехнулся, вспомнив, что во дворце Мэцеё они нашли целую бочку с той самой горючей жидкостью, по запаху похожей на скипидар. Горела она очень темным, сине-фиолетовым нежарким пламенем, распространяя запах хвойной смолы. Димка сделал из глиняной баночки спиртовку — горело хорошо, но не освещало совсем. Зато он ещё в храме обнаружил, что ей можно смочить и поджечь пальцы — несколько секунд проходило, прежде чем их начинало жечь. В тот же вечер Юрка и Борька устроили целое представление, напугали всех местных девчонок, размахивая горящими синим пламенем руками и завывая "сотона, приди!.."
Да уж, девчонки... Вспомнив о Машке, мальчишка нахмурился. Сразу после победы он всё же послал пару быстроногих ребят в береговой лагерь — но сейчас они хорошо, если вышли из леса, а до их возвращения ещё минимум неделя...
И всю эту неделю он, уже вполне привычно, проведёт как на иголках. Потому что десяток-то Хорунов они пленили — те до сих пор лежат в глубокой темнице под дворцом Мэцеё, связанные по рукам и ногам, — но ещё тридцать гадов вольно бродят по лесам, и чёрт знает, куда они там забредут... Хотя бывшие рабы и говорили, что после уничтожения идола Червя власть Хорунов над замунгами исчезнет, сами-то они никуда не денутся. И неизвестно, что им придёт в голову...
Он повернулся к третьему неожиданному другу. Шиан Та сидел на корточках, на самом краю площадки, глядя на город. Вид у него был грустный. Ну да, подумал Димка. Ему-то поучаствовать в финальном бою не удалось, худеньких некрупных Квинсов в нём просто затоптали бы...
Шиан как-то ощутил его взгляд.
— Знаешь, я вас Хорунам продать хотел, — сказал он, не оборачиваясь. — За то, что вы нам жизнь разрушили. Там, в северных лесах, было весело, знаешь... Виксены, Нурны... забавно было так их стравливать. А вы их помирили — и нам там жизни не стало...
Сердце у Димки вновь ёкнуло. Он-то думал, что Шиан исправился — а он, выходит, ничего не забыл...
— Почему же не продал? — хрипло спросил он.
Шиан вздохнул.
— Я наших тут увидел. Аяэта Су и Тарну Лу. В рабстве.
— И не смог освободить? — спросил Димка, куда резче, чем хотел.
— Мог, — Шиан повернулся к нему. — Но мы воры, а не рабы. Те, кто берёт нас в рабство, должны за это заплатить.
— А, — Димка успокоился, но на душе у него всё равно стало погано. Вот и верь после этого людям, подумал он. Думаешь, что всех перевоспитал — ан нет. Некоторые — не прощают. — И что ты теперь хочешь делать?
— Не знаю, — Шиан снова отвернулся. — Скучно тут стало... Я уйти хочу.
— Куда? Назад, в тот лес?
— Нет. Из мира хочу.
— Куда?
Шиан пожал плечами.
— Говорят, тут Город Снов есть. А мы же жили в городе.
— Снова воровать будете?
Шиан вновь повернулся к нему.
— А ты думаешь, что мы для прибыли воруем? Где же та прибыль?
— А для чего тогда?
— А скучно тут, — Шиан снова отвернулся. — Люди, знаешь, на глазах киснут, человеческий облик теряют... А тут мы. Там украдём, тут напакостим немного... Они сразу оживают, начинают бегать... за нами, — он усмехнулся. — И им весело, и нам.
— Весело голыми по лесу бегать?
— А ты попробуй, — Шиан откровенно хихикнул. — Ну, не тут, конечно. На севере. Где климат получше.
— Да ну тебя! — Димка отвернулся. Вот же гадство, — в тысячный, наверное раз подумал он. Какой я, к чёрту, генерал? Всяких гадов по башке дубиной бить — это всегда с нашим удовольствием, дурное дело нехитрое. А вот заставить людей своей головой думать — такого вот я не умею... Рылом не вышел, мозгом слаб... Не "Алла Сергеевна", в общем, чтобы мне в рот все смотрели... — мальчишка помотал головой, потом сжал её ладонями. Вот же дьявол...
— Снова болит? — тут же встревожился Борька.
— Душа болит, — буркнул Димка, не отнимая ладоней от лица. — После того, что мы тут увидели...
Здесь он почти что не соврал. В одном доме они обнаружили вполне натуральную камеру пыток — с деревянными станками для людей, дыбой, колодками... С инструментами у Кащуё, штатного палача Хорунов, к счастью оказалось неважно, но их недостаток он возместил целой коллекцией гореков, местных скорпионообразных тварей, укус которых вызывал невыносимую боль...
Димка усмехнулся, вспомнив, как вытряхнул этих гадов из любовно вырезанного каменного горшка на пол и остервенело топтал кедами, пока от них не осталось буквально мокрое место. Как по его приказу Волки развели во дворе здоровенный костёр, на котором спалили пыточные станки, кнуты, плетки и разную прочую мерзость. Это было здорово!
Но остались рассказы бывших рабов — рассказы о том, как их, в наказание за то, что они освободились от морока или просто от скуки забивали в колодки, стегали плетьми, жалили ядовитыми гадами... Наслаждаясь своей черной силой, Хоруны просто обожали на несколько часов "освободить" какого-нибудь раба — и мучить до тех пор, пока он сам не запросится в рабство. Неудивительно, что многие бывшие рабы боятся свободы, как огня, понял вдруг Димка. Для них она означает только ужас, отчаяние и боль. Вот же мерзость... И всё это продолжалось не час, не год, а много лет...
А ведь и сейчас бы продолжалось, вдруг с ужасом подумал мальчишка. И продолжалось бы, наверное, вечно. Если бы мы не попали в этот мир. Если бы я просто оказался трусом. Если, если, если...
Он вспомнил надменное лицо "Аллы Сергеевны", вспомнил рассуждения Метиса — и его буквально затрясло от страшной, испепеляющей ненависти. Они же хуже любых Хорунов, подумал он. Они-то как раз вполне знали, кто такие Хоруны, и как они обычно развлекаются. Но им было просто пофиг. Пофиг на то, что тут, день за днем, год за годом, мучают ребят. Ни за что, просто развлечения ради... Ладно Алла — она, в конце концов, просто девчонка. Но уж Метис-то! Почти взрослый уже парень, здоровый, пионер... И докатился до того, что пошёл спасать рабовладельцев. Чтобы ему лично жилось сытно и спокойно...
