Сейчас именно тот, прежний Антон казался ему первосортным идиотом. Этаким самоуверенным болваном, озабоченным в основном своей внешностью, и, как говорят англичане, имиджем. Страшно злившимся на то, что Серый как-то раз в глаза назвал его павлином — и ещё больше злившимся на то, что он не решился ответить на это так, как подобало мужчине...
Сейчас же мальчишке вдруг стало смешно. В самом деле, что он мог тогда сделать? Вызвать Серого на дуэль, на бутафорских пистолетах с пистонами? Или на деревянных, покрашенных серебрянкой шпагах? Тогда он полагал, что бить в морду — или даже выражаться — ниже его достоинства. Зато теперь он казался выпавшим в какую-то совершенно другую жизнь — незнакомую, страшную, но офигительно, до дрожи, НАСТОЯЩУЮ.
* * *
Антон быстро повернул голову, услышав какой-то слабый, но однако уже отчётливый шум, пробивавшийся сквозь непрестанный шум леса, — шум многочисленных шагов. Талка тоже подобрался, вытянув шею. Антон понял, что уже всё — прямо сейчас всё и начнется...
Он не представлял, что сделал бы в следующий миг — может, испугался бы — но времени на это уже не было. Файму тоже слышала шаги и громко, на весь лес, заорала:
— Вперёд! Бей гадов!
* * *
Вслед за Талкой Антон вылетел из зарослей, ошалело осматриваясь. Окажись прямо перед ним Хоруны, он бы, наверное, прямо тут же и погиб бы. Но они оказались довольно далеко, метрах наверное в десяти — смуглые, черноволосые парни в дурацкой одежде — черных меховых трусах с черными же меховыми сапожками. Все здоровенные, как на подбор, но не слишком-то бодрого вида — грязные, ободранные. Многие в грубых повязках из каких-то стеблей и листьев. Но все — с оружием наготове. В руках у нескольких были длинные копья, увенчанные зазубренными кремнёвыми наконечниками. За спинами ещё у нескольких Хорунов торчали длинные луки. В руках у остальных были тяжелые дубины, усаженные острыми кремнёвыми осколками. Легендарных шлемов из черепов замунгов на них не было — наверное, они болтались сейчас где-то в их заплечных мешках, и мальчишка хорошо видел их рожи, обрамлённые спутанными волосами — широкие, грубые, какие-то неандертальские...
— Йэ-э-э-э! — от вопля Файму с деревьев тучей снялись вспугнутые птицы. За ней этот дикий вопль подхватили и другие, и Антон едва не оглох. Тоже заорав — для храбрости — он бросился вперёд.
* * *
В какой-то жуткий миг мальчишке показалось, что он бежит вперёд один — но тут справа и слева показались Маахисы и Нурны. Антон заорал снова... и едва не напоролся на выставленное копьё. Хоруны, конечно, были ошарашены засадой, но не испугались — может быть, просто не успели. Во всяком случае, времени опустить копья и занести дубины им вполне хватило, так что сказать, что Нурны и Маахисы подло напали врасплох, Антон всё же не смог бы. В последний уже миг он успел шарахнуться в сторону — и едва не угодил под дубину второго Хоруна. Мальчишка бездумно ткнул копьём — обожженное на огне остриё ударило в живот врага, но не воткнулось, а лишь пробороздило кожу. Тем не менее, удар был чувствительный — Хорун ёкнул и опустил дубину.
В тот же миг мальчишка полетел на землю — второй Хорун огрел его древком копья по шее, едва не распоров её острым зазубренным наконечником. И тут же размахнулся, готовясь пришпилить Антона к земле, — но тут сбоку молнией мелькнуло копьё Файму, подрубая ему колено. Брызнула кровь, Хорун с воплем грохнулся на землю, зажимая ладонями рану. Файму вновь крутанула копьё, древко с глухим стуком врезалось Хоруну в ухо. Он молча опрокинулся назад...
Антон быстро поднялся, растирая пострадавшую шею. Вокруг почему-то никого уже не было, и мальчишка вновь бросился вперёд...
* * *
Хоруны, ошеломленные внезапной атакой, бежали — в сумраке леса там и сям мелькали их смуглые спины и вспыхивали золотом гибкие фигуры Маахисов. Вокруг дико вопили, орали, кричали — Антон не мог понять, что происходит. Он бежал и бежал вперёд, стараясь не свалиться, споткнувшись об упавшие ветки. Перед ним мелькал обитый кожей круглый щит, который тащил на спине убегающий Хорун, и мальчишка упорно следовал за ним, не вполне понимая, что будет делать, когда всё же догонит... но Хорун вдруг остановился и повернулся к нему.
* * *
Как-то вдруг Антон понял, что вокруг, кроме них, никого нет. Со всех сторон по-прежнему кричали и вопили, слышались звуки ударов, но видно никого не было. Сердце мальчишки ёкнуло... но испугаться он уже не успел — Хорун вдруг откачнулся назад, и, ухнув от натуги, метнул в него копьё.
* * *
Чисто инстинктивно Антон шарахнулся в сторону — копьё пролетело совсем рядом, едва не зацепив бок, но мальчишка всё же споткнулся об какую-то ветку и упал. Издав дикий вопль злобной радости, Хорун помчался к нему.
* * *
К счастью, Антон ни на что не напоролся и не стукнулся. Он поднялся судорожным рывком — но Хорун был уже совсем рядом. Беззвучно и плавно выхватив из-за пояса зазубренный кремнёвый нож, он молча бросился в атаку.
К счастью, в руках у мальчишки по-прежнему было копьё. В этот раз ему хватило ума не выставлять оружие вперёд, а использовать копьё как палку — которой оно, по сути, и было. Прежде, чем Хорун успел размахнуться, Антон треснул его сбоку по руке — к несчастью, не по той, которая сжимала нож. Рявкнув от боли, Хорун вновь бросился вперёд. На сей раз, ему удалось ухватиться за древко — и неожиданно ловким ударом мехового сапога он сломал его. В руках у мальчишки остался лишь почти бесполезный обломок...
* * *
Хорун злорадно оскалился, показав крупные, жёлтые, какие-то лошадиные зубы. Пригнувшись, он снова бросился вперёд, целясь ножом в бок, в печень. Антон в последний уже миг отпрыгнул в сторону. Вместо его тела нож со всей силой воткнулся в очень кстати подвернувшееся дерево, и хрупкий каменный клинок сломался.
Прежде, чем Хорун успел понять, что случилось, в его руке осталась лишь бесполезная рукоять, а он сам отлетел, получив мощный удар палкой в лоб. Но башка у Хоруна оказалась крепкая, как камень, — зарычав от боли, он отшвырнул сломанный нож и вновь бросился на мальчишку. Антон попытался треснуть его ещё раз... но на сей раз Хорун успел перехватить палку и со страшной силой вырвал её из его рук, тоже отшвырнув в сторону. Он снова бросился вперёд, врукопашную, — Антон едва успел увернуться...
Правду говоря, он плохо умел драться — конечно, дома, как любому мальчишке, ему приходилось это делать, но он умел лишь отражать и наносить удары, имея в виду самое большее расквасить нос противнику. Хорун же учился убивать. Антон сразу понял это — он мог лишь защищаться. И, даже несмотря на это, его спасала лишь мальчишеская гибкость, да ещё Хоруну мешал заброшенный за спину здоровенный щит. Мальчишке казалось, что его противник движется с замедлением — небольшим, но достаточным, чтобы Антон успевал отражать удары. И он, отдохнувший, не чувствовал усталости — а Хорун уже часто и тяжело дышал, его дурацкие меховые сапоги путались в лесном мусоре, по которому легко скользили гладкие кеды Антона. Хорун совершенно обезумел от ярости, он слепо бросался на своего ускользающего противника. Антон, всё же получивший жестокий удар в бедро и ещё несколько менее болезненных затрещин, тоже понемногу стал звереть. Боль всегда приводила его в бешенство — особенно когда её ему причиняли умышленно. Внезапно Хорун замер, тяжело дыша.
— Трус! Ты только уворачиваешься! Попробуй достать меня!
— Как хочешь!
Антон прыгнул вперед, выбросив ему в глаза растопыренную руку и готовясь ударить ногой в пах, как учил его Талка. Эта жестокая уловка не прошла — его рука врезалась во что-то твёрдое, едва не переломав пальцы, и в тот же миг Антон сам получил страшный удар в живот. В глазах от боли полыхнуло багровое пламя, дыхание перехватило...
Его охватила дикая ярость, когда ни боль, ни страх уже не имеют значения. Падая, Антон схватил руку Хоруна, потянул его за собой, перекатился через голову и подмял его, прижав к земле всем весом своего тела — он сам не знал, как смог в одно мгновение проделать такое...
Изо всех сил продолжая сжимать Хоруна, он сосредоточился, прогоняя боль. Скоро дыхание восстановилось, мгла перед глазами рассеялась. Хорун хрипел, задыхаясь — Антон не сразу понял, что упёрся коленом в его живот, сжимая руками горло. Не собираясь отпускать его, он лишь ослабил нажим, перенеся свой вес на пальцы ноги. Хорун понемногу опомнился, но вырваться и не пытался — руки Антона смяли его мышцы, чуть не свернув шею. На широкой его роже было написано полное обалдение. Казалось, он никак не мог поверить, что такое произошло с ним — грозным и могучим...
Антон, правда, не знал, что делать с ним дальше... но тут за спиной раздался топот, и к мальчишке подбежал запыхавшийся Сергей. Вслед за ним из зарослей появился Андрей, и Антон облегченно выдохнул...
* * *
— Если ты хоть раз попытаешься дёрнуться, — сообщил он Хоруну, — я своими руками сдеру с тебя шкуру. Ясно?
Хорун торопливо кивнул. Антон поднялся. Хорун, однако, подниматься не спешил, испуганно глядя на трёх часто дышавших мальчишек.
— Как ты меня... — прохрипел он. — Я же тебя достал... у тебя же печень разорвана... должна.
— Да? — Андрей прислушался к себе. За исключением несильной боли в правом подреберье всё было в порядке — сильные, упругие мышцы приняли на себя всю силу удара. А ведь ещё пресс на физре не хотел качать, дурак... — словно и не про себя подумал он.
Хорун окончательно погрустнел, очевидно, расстроенный неудачей своего смертельного приёма. Серый деловито размотал обернутую вокруг плеча верёвку.
— Ну, всё, вяжем этого мерзкого урода и тащим назад, к остальным...
* * *
— Двадцать пять... двадцать шесть... двадцать семь! — гордо объявила Файму, шагая вдоль ряда лежавших на земле связанных по рукам и ногам Хорунов. — Попались все! Поздравляю с победой, товарищи!
Лицо её мало что не светилось от радости, но Антон почему-то никакой радости не ощущал. В голове было пусто до звона, всё тело ломило, словно его пропустили через отжималку, — в горячке боя мальчишка не заметил, как Хорун наставил ему синяков. Которые теперь мощно и радостно болели. Тем не менее, Антон понимал, что ему ещё здорово повезло — у Нурнов двое парней были убиты, а ещё шестеро серьёзно ранены. У Маахисов тоже не обошлось без потерь — одну из девчонок убили, а Вэрке здорово покалечили руку. Правду говоря, если бы не Дэй (который стрелял в Хорунов парализующими колючками из кустов, а когда они кончились — подбирался к дерущимся Хорунам сзади и подрезал им поджилки своим ножом) и самой Файму с её чудо-копьём, всё кончилось бы очень плохо. Бегство Хорунов и впрямь оказалось притворным, строй атакующих им всё же удалось разодрать и вывести из строя нескольких из них...
К счастью, Нурны оказались не робкого десятка, да и копья-алебарды Маахисов, которыми они очень ловко подрезали Хорунам поджилки, тоже сыграли свою роль, как и их бола. Ну и ещё то, что они вступили в бой отдохнувшими, а Хоруны были измотаны многодневным переходом и не ожидали здесь встречи с боевитыми Нурнами...
Такую победу вряд ли можно было назвать блестящей — но, тем не менее, это была победа. Явная и несомненная...
Антон длинно выдохнул, чувствуя, как вместе с воздухом его покидает уже месяц, наверное, копившееся напряжение. Всё это время он словно всё поднимался и поднимался на бесконечную гору — и вдруг удивлённо замер, достигнув вершины. То, что лежало впереди, представлялось пока очень смутно, но оно теперь всё же было. Огромная, неизведанная страна, право вступить в которую он отстоял.
Глава одиннадцатая:
старые счёты
То в зелень, то в золото вся ты одета,
То кроличьим пухом белеют поля...
И трудно понять мне, какого ты цвета,
Родная, любимая наша Земля.
Из космоса ты голубая -
Так будь же и рядом такой!
Мы, бурям и грозам в ответ улыбаясь,
Навек сохраним твой покой,
Твой радостный цвет голубой...
Вот взрывы зловещие слышатся где-то,
Клокочет напалм, выгорают поля...
И трудно понять нам, какого ты цвета,
Родная, любимая наша Земля.
Давайте же скажем со взрослым вместе
Холодному, черному ветру: нельзя!
Нам надо прославить и делом и песней
Тебя, синеокая наша Земля!
Музыка: С. Соснин. Слова: Константин Ибряев.
Максим проснулся от бодрого стука топоров. Мальчишка приоткрыл ресницы, сонно взглянул на висящий вокруг полумрак, потом опустил их. Приснится же такое, подумал он, изо всех сил зевая и потягиваясь. Ни в какой другой мир я не попадал, я дрыхну сейчас на сеновале, в деревне у бабушки, а соседи тешут жерди для забора. Прямо сейчас я поднимусь, выйду — и уже окончательно пойму, что всего этого не...
За его спиной раздался донельзя странный звук — словно там вдруг заработал электрический мотор. Его дополнило громкое, мяукающее подвывание. Максим ошалело подскочил. Он был вовсе не на сеновале. А в какой-то странной... хижине? — мягкий, разноцветный свет, пробивавшийся через циновки, разбросанные по полу плетёные подушки, на которых он и спал. А за его спиной...
Звук был такой, словно там, проснувшись, делал "горку" и зевал кот — но очень большой кот, размером, наверное, с тигра — и мальчишка быстро обернулся.
Никакого тигра там, конечно, не было, но он всё же ошалело моргнул, глядя на здорового золотокожего парня в одной набедренной повязке из какой-то пёстрой шкуры, с кремневым ножом на крепком кожаном ремне. Парень изо всех сил потягивался и бесстыдно зевал. Потом с отчетливым стуком захлопнул рот и взглянул на Максима. Тот невольно вздрогнул, встретив взгляд этих синющих длинных глаз — уже вовсе не сонный.
Воспоминания наконец вернулись, и ощущение было почти болезненное, словно он вдруг грохнулся на пол. Это был вовсе не сон. Он и в самом деле в другом мире, а этот странный парень — Вайми из племени Астеров...
Мальчишка мотнул головой. За длинную здешнюю ночь он, как ни странно, вполне выспался — хотя спать лёг очень поздно. Вайми бы в милиции работать, следователем, подумал он. Всю подноготную вытянет, всех выведет на чистую воду. Вчера он устроил ему форменный допрос — и все робкие намеки Максима на то, что все уже спят, разбивались об удивлённое "Ты же обещал всё рассказать!" — и приходилось отвечать дальше, пока зевающий Вайми не выдохся...
Астер, впрочем, не стал на него пялиться — легко, даже не коснувшись ладонями пола, поднялся, откинул циновку и вышел. Максим тоже поднялся, и, ещё раз зевнув, последовал за ним.
* * *
Во дворе крепости он замер, ошалело оглядываясь. Вороны уже все встали — и, более того, развили бурную деятельность. Двое деловито рубили опоры сторожевой вышки самыми натуральными каменными топорами. Ещё двое сваливали в коптильню вперемешку запасённые Маахисами дрова и мешки с запасёнными ими же сушеными грибами, очевидно, имея в виду всё это поджечь. Остальные не менее деловито таскали из сарайчика-склада сушёную и копчёную рыбу, и, поднявшись на вал, выбрасывали её прямо в озеро.
