— Господа, — поморщился он, — С кого вы сняли это тряпье?!
Вард в сердцах швырнул все на пол и носком сапога пнул под диван.
— Вам не угодишь! — проворчал он, — Это мой собственный камзол, если хотите знать!
— Боже, Вард... Ну ладно, я уже сам подобрал себе костюм.
Вард и Гиш мрачно переглянулись.
— Идите сюда, господа, я покажу вам!
Фавориты не стали ни возмущаться, ни пускаться в очередные бессмысленные уговоры, они уже были готовы ко всему и со всем смирились. Так было проще.
— Будем надеяться, что его все-таки не узнают, — тихо проговорил Гиш, когда они осторожно, как воры, покидали дворец через крохотную калитку, которой пользовались самые ничтожные из слуг, мусорщики и золотари.
— Не беспокойтесь, граф, никому даже в голову не придет, — утешил его Вард.
— Если он будет вести себя тихо.
— Если он не будет вести себя тихо — я его задушу.
Гиш хмыкнул.
— Что вас так задержало, господа? — услышали они сварливый голос принца, который уже успел углубиться в какую-то подворотню, — Поспешите, здесь невыносимое зловоние!
Его лошадь стояла посреди улочки прямо в желобе для стока нечистот, где темнела застоявшаяся бурая масса, и воздух казался густым и жирным от гнилостных испарений.
— Какого дьявола вы выбрали именно эту дорогу?! — всхлипнул принц.
Сейчас приключение ему совершенно не нравилось: его мутило, ему казалось, вонь пропитала его волосы и бархат его камзола, и от нее невозможно будет избавиться никогда.
Вард и Гиш поспешили вскочить на лошадей.
— Монсеньор, прошу вас тише, если вы не хотите, чтобы нас здесь застали!
— А, черт!
Филипп свесился с лошади, и его стошнило прямо в сточную канаву, добавив к букету ароматов еще один, новый.
— Монсеньор, — простонал Гиш, — Нам лучше вернуться во дворец!
— Нам лучше поскорее убраться отсюда! — прорычал Вард, — Вы в состоянии ехать, Филипп?
— Я не знаю, — пробормотал Филипп, с трудом выпрямляясь в седле и вытирая губы батистовым платком, — По-моему, я умираю.
В следующий миг платок полетел под копыта лошади. Гиш поспешил склониться и подобрать его.
— Что вы делаете? На нем ваша монограмма, — с укором сказал он.
Вард взял за повод лошадь принца и повел за собой.
Спустя какое-то время они выехали на набережную Сены, где воздух был несколько свежее, и принц смог продышаться. Филипп был бледен и выглядел ошеломленным. Гиш нежно коснулся его руки.
— Может быть, вам все-таки вернуться?
— Ну, нет, — вяло улыбнулся Филипп, — Ради чего в таком случае, мне пришлось все это пережить? Вперед, господа! Веди меня, Вергилий... Как там? "Яви мне путь, о коем ты поведал"... Э-э, ну короче через все круги ада.
— Не надо преувеличивать, мой принц, — засмеялся Гиш, — "Здесь нужно, чтоб душа была тверда; здесь страх не должен подавать совета".
— Граф, черт побери, довольно! Вы собираетесь провести на улице всю ночь, декламируя стишки?! — Вард пришпорил коня и понесся прочь.
— Ох, мой бедный Вард никогда не обладал достаточной утонченностью, чтобы ценить высокую поэзию и воспарения духа, — вздохнул Филипп. — Впрочем, он прав, Гиш, последуем за ним.
Конечно, путешествие по Парижу не было похоже на путешествие по кругам Ада. Филипп был даже несколько разочарован. Когда схлынула первая острота ощущений, и он попривык к своему инкогнито, сидеть в трактире и играть в кости с пьяными постояльцами показалось ему вдруг невыносимо скучно. Вард и Гиш напивались, вели себя все более шумно, и оттого, что они постоянно проигрывали, настроение их никак не улучшалось. Филипп поначалу играл вместе с ними — с ними, и еще с какими-то сомнительными господами, являвшимися, судя по свирепому виду и длинным шпагам, какими-то разбойниками или бретерами. Потом ему стало скучно, и он уже начал жалеть о том, что навязался к ним в компанию, когда вдруг в трактир пожаловал новый посетитель. Это был солидный буржуа, краснолицый и толстый, как пивной бочонок. С ним вместе прибыли слуги с двумя тяжеленными кофрами и некая бледненькая юная особа, явно падающая с ног от усталости.
— Хозяин! — пробасил буржуа, — Подай-ка ужин, любезный, и прикажи приготовить две комнаты.
Трактирщик согнулся в поклоне и отправился отдавать приказания, а буржуа взгромоздился за один из столов. Юная особа уселась с ним рядом, постаравшись закрыться за его толстым брюхом от сальных взглядов обосновавшихся в трактире господ.
Игра не шла. Ко всему прочему, господа уже порядком набрались, и были просто не в состоянии проигнорировать явно туго набитый кошелек нового постояльца.
— Эй, милейший! — крикнул кто-то из бретеров, — А не желаете ли присоединиться?
Буржуа побагровел еще больше.
— Благодарю, — проговорил он, — Но я слишком устал с дороги.
— О! — возмутился Вард, — Кажется, этот господин пренебрегает нашим обществом!
Вард медленно поднялся, заговорщицки улыбнувшись Гишу.
Гиш коротко кивнул.
— И в мыслях не было, господа, поверьте, — пробормотал буржуа, уже явно жалея, что судьба занесла его в этот трактир.
Юная особа побледнела еще больше и сжалась в комочек, явно желая оказаться невидимой.
Филипп почувствовал, как сильнее забилось сердце. Вечер явно переставал быть скучным, и это не могло не радовать.
— В таком случае, мэтр... Как вас там? — заявил Вард, — Не заставляйте нас просить дважды.
Буржуа было чертовски жаль денег, и он мучительно пытался придумать, как бы увильнуть.
— Господа, — проговорил он, — В знак моего особого почтения, позвольте преподнести вам в подарок пару бутылочек великолепного анжуйского вина. Эй хозяин! — возопил он, — Неси, что там у тебя есть, мы выпьем за здоровье его величества!
На том, по сути, инцидент был бы исчерпан, если бы не вмешательство его высочества, которому до смерти хотелось развлечений.
— Он хочет отделаться парой бутылок паршивого вина! — воскликнул Филипп, — Каков негодяй!
Буржуа смерил его взглядом, в котором было все: и недоумение, и презрение и ярость. Перед ним был какой-то мелкий расфуфыренный дворянчик, почти мальчишка, и, между тем, он позволял себе вести себя так нагло с человеком, который — по меньшей мере — годился ему в отцы.
— А разве вы разбойники, милостивый государь, что я должен от вас откупаться? Или — отделываться, как вы изволили заявить. Сказав однажды, что я не собираюсь участвовать в вашей игре, я не намерен менять своего решения! А ежели не желаете пить за здоровье его величества, так и скажите.
Филипп сделал круглые глаза.
— Что? Да что ты, смерд, себе позволяешь?! Да ты... Ты бунтовщик!
Воцарилась тишина.
— Я?! — изумился буржуа.
Филипп неспешно вышел из-за стола, подошел к толстяку и отвесил ему оплеуху. Буржуа откинулся назад и ударился затылком о стену. Юная особа испуганно пискнула.
Люди незнатного происхождения старались не заступать дорогу дворянам и часто смиренно сносили унижения от представителей высшего класса. Но всякому терпению есть предел, и тучный буржуа с ревом вскочил с места и сгреб Филиппа за грудки.
Вард и Гиш, мигом протрезвев, выхватили шпаги.
— Убейте его, — тихо сказал Филипп.
Дворяне на миг замерли, лицо буржуа вытянулось от изумления и растерянности. Но он ничего не успел сказать или сделать.
Вард был первым.
Он сделал выпад, и его шпага пронзила буржуа прямо в сердце. Тот еще стоял несколько мгновений, удерживая Филиппа за ворот камзола, потом пальцы его разжались, и он рухнул на пол. Спутница его дико заверещала.
Принц отступил от упавшего тела, пытаясь стряхнуть капли крови с одежды.
— Браво, мой милый, — сказал он и криво улыбнулся, — Ты почти не замешкался. Почти... Как вы позволили, черт вас возьми, господа, чтобы этот... — Филипп пнул носком сапога распростертое тело, — коснулся меня?!
Какой-то парнишка из служек в трактире попытался прокрасться к двери, но Гиш с досады отвесил ему такую зуботычину, что тот отлетел к стене и затих.
Вард вытер платком клинок и отправил шпагу в ножны.
— Как мы могли бы загладить свою вину? — спросил он и улыбнулся, сверкнув ослепительно белыми зубами.
Вард умел улыбаться. И взгляд его мог быть так красноречив.
— Заткни эту тварь, от ее воплей у меня разболелась голова, — капризно сказал Филипп.
На сей раз постарался Гиш, он подошел к рыдающей над телом убитого девушке и рывком поднял ее на ноги. Она была совсем еще юной, эта бедняжка, ей, должно быть, не исполнилось еще и пятнадцати. И она болталась в руках у Гиша, как тряпичная кукла, уже не смея плакать от страха и только раскрыв рот в немом крике.
Несколько мгновений Гиш смотрел ей в глаза, потом со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы и, придерживая девушку за плечо одной рукой, — другой ударил ее наотмашь по щеке. Голова девушки мотнулась, и она обмякла так, что на миг Филиппу показалось: Гиш сломал ей шею. И когда тот швырнул девушку под ноги принцу, Филипп склонился над ней, перевернул на спину. Гиш перстнем рассадил девушке скулу, кровь стекала по ее щеке, марая волосы и ворот платья.
— А она — не дурна, — пробормотал принц, — Как вам кажется, господа?
Этот вопрос относился к бретерам, которые взирали на все происходящее хотя и с явным удовольствием, но и с замешательством.
— Хороша, — облизнул губы один из них, — Но нам не мешало бы покинуть это заведение, господа. Кто-нибудь слышал крики и уже наверняка побежал за стражей.
— А вы не бойтесь, — сказал Филипп, — Мы успеем поразвлечься, а потом уйдем — чинно и спокойно, как и подобает благородным господам. Что бы вам хотелось сделать с девчонкой? Она ваша. Я дарю ее вам.
Вард подхватил девушку на руки и уложил на стол.
— Побойтесь Бога, господа! — не выдержал трактирщик, выглядывая из-за стойки, за которую давно уже прятался, — Оставьте девушку, она же совсем еще ребенок!
Гиш направил на него пистолет.
— Сиди тихо, — сказал он.
В его глазах разгорался огонь, нехороший, темный огонь, и трактирщик, побелев, как полотно, осел на пол.
Вард разорвал на девушке платье, обнажая плоскую детскую грудь.
— Вы позволите мне первому, монсеньор? — спросил он хрипло.
— Позволяю, — усмехнулся Филипп: он знал страсть Варда к непорочным девицам.
— Монсеньор?! — с изумлением воскликнул бретер, — Кто вы?
Филипп весело рассмеялся.
— Я — ваш ангел-хранитель.
Девушка пришла в себя и застонала, потом закричала, когда сильные руки Гиша прижали ее к столу, а Вард, не торопясь, принялся поднимать ее юбки.
...В тот раз они просто делали то, что хотел Филипп, ибо не было для них ничего страшнее, чем впасть в его немилость. Они не боялись стражи, не боялись огласки, в конце концов, каждый из них понимал, что Филипп сможет защитить их, если захочет. Они видели, что принца развлекает зрелище насилия и старательно демонстрировали свою грубость и жестокость, чтобы доставить ему как можно больше удовольствия. Доставить удовольствие Филиппу было гораздо важнее, чем развлечься самим. А еще важнее было к утру вернуть его высочество во дворец, целым и невредим. Поэтому ночные приключения начли казаться им забавными и приятными уже только постфактум, когда они вспоминали все на следующий день, расположившись в будуаре Филиппа.
Стражники явились тогда, когда все было уже кончено. Это был отряд из городского ополчения, состоявший человек из пятнадцати, из которых по-настоящему вооружены были только четверо или пятеро. Все они столпились в изумлении и ужасе у входа, глядя на пирующих господ и разложенную на столе окровавленную девицу.
— Господа, извольте сдать оружие и следовать за нами, — наконец промолвил один из них, видимо, старшина. Ответом ему был взрыв хохота. Дворяне выхватили шпаги и ополченцы поспешили ретироваться. Они хотели жить, их дома ждали семьи.
С тех пор подобные вылазки в город стали регулярными. Никто больше даже не пытался сохранять их в тайне, точно так же, как никто не хранил в тайне вылазки дядюшки Гастона, любившего во времена оны, шутки ради, нападать на прохожих на Новом Мосту. На самом деле, в тайне невозможно было оставить и первую вылазку, даже если бы она единственной. В Лувре даже стены имели уши, ничто не могло пройти незамеченным. Дворец захлебнулся сплетнями. Уже к вечеру следующего дня все знали о том, что Филипп придумал новое развлечение и очень многие возжаждали к нему присоединиться. В самом деле, какая удача! Возможность творить все, что вздумается, не опасаясь возмездия. Стражники из городского ополчения, а так же патрулирующие город гвардейцы, являясь на зов пострадавших, скрипели зубами от возмущения и злости, но ничего не могли поделать, — им приходилось ретироваться. Существовали законы и предписания, но особа королевской крови была неприкосновенна.
В городе их называли демонами, вырвавшимися из преисподней, кое-кто поговаривал, что у кого-то из мнимых дворян видели рожки. Другие уверяли, что это шайка оборотней, неуязвимых и неуловимых, рассказывали, будто они поднимались после выстрела в упор. Кто-то верил в это, кто-то нет, но появления удалой компании владельцы кабачков и игорных заведений опасались не меньше чем пожара или наводнения, потому что убытки они приносили ничуть не меньшие. Разбойничья ватага вела себя крайне непотребно, упиваясь и круша все на своем пути, отлавливая молоденьких служаночек или мальчишек, прислуживающих в трактире, и распиная прямо на залитом вином столе, насилуя и истязая, в меру довольно незамысловатой и однообразной фантазии. У жертв, что по утрам вытаскивали из сточных канав, были вырезаны на телах сатанинские символы, были выколоты глаза или отрезаны уши, часто на месте гениталий обнаруживалось сплошное кровавое месиво.
Не все и не всегда безропотно сносили их выходки, порой им пытались помешать. Если расстроенный участью сыночка или дочки какой-нибудь обезумевший трактирщик кидался на них с топором, его с хохотом просто накалывали на шпаги. Если же вступался дворянин — это было еще интереснее, потому что к развлечению добавлялась и доля риска. Все дворяне из свиты Филиппа превосходно фехтовали, однако случалось так, что они нарывались на лучшего фехтовальщика, сражаться приходилось всерьез и не обходилось без ран. Однажды Вард был ранен настолько серьезно, что его пришлось срочно нести к доктору. Трактирщик был отомщен, но радовался недолго — уже следующей ночью он сгорел в своем доме вместе с женой и спасенной от бесчестия дочкой. А заступник угодил в Бастилию за нападение на особу королевской крови. Правда, очень скоро он был выпущен.
Филипп сутки напролет сидел у постели Варда, такого бледного и несчастного, страшно замучил своей заботой, но Вард не возражал, — стоило только посмотреть, как злится и ревнует Гиш, так можно было и потерпеть. Чисто из вредности.
Такое особенное расположение принца Вард не мог не использовать для своей пользы и однажды упросил Филиппа принять ко двору племянника герцога д`Эльбефа, который, вроде как, за это обещал просить ему большой долг. Племянника звали Филипп де Лоррен-Арманьяк, было ему в ту пору пятнадцать лет, и он вполне годился в пажи, даже, можно сказать, уже перерос самый подходящий для этого возраст. Юноша был красив, высок ростом, очень хорошо сложен и выглядел старше своих лет. При дворе герцога Орлеанского его появление произвело даже некоторый фурор. Свежие личики всегда вызывали у придворных особенное внимание, а уж когда они были так хороши, то внимание это становилось особенно пристальным. И от поклонниц у юного пажа не было отбоя. Вард однажды сказал, что стоило бы Лоррену уронить платок и дамы выстраивались бы в очередь для того, чтобы поднять его. Да и не только дамы... И лишь принц Филипп оставался к юноше равнодушен. Оценив его безупречные внешние данные, он как будто оставил его "на потом", то ли не заинтересовавшись, то ли собираясь дождаться, пока мальчик превратится в мужчину. Мальчишки одного с ним возраста вообще не особенно привлекали Филиппа, разве что в качестве дополнения к основному блюду, состоящему из сильных и мужественных красавцев. Вард, собственно, это знал, иначе он, наверняка, поостерегся бы представлять ко двору потенциального конкурента. Никакие списанные долги не стоили бы такого риска.
