-Знаю.— Ян неожиданно успокоился или, что вернее, просто смог взять себя в руки. Теперь он говорил ровным голосом.— Я читал ее дневник.
-Я тебе завидую.— Карл и в самом деле не отказался бы прочесть дневник Ольги. Она была очень милой женщиной, и воспоминания о ней согревали душу.— Но вернемся к причинам — тебе захотелось съесть мое сердце?
-Нет,— покачал головой Ян.— Я не верю в эти сказки. Но убить Долгоидущего — это тоже подвиг!
-Даже если убиваешь не сам?— восхитился Карл, но, как выяснилось, разговор был уже закончен.
-Убейте их!— приказал Ян и отступил назад, едва не налетев на Анну, стоявшую в продолжение всего разговора опустив голову.
Ну вот и все. Карл взглянул на луну, до полуночи оставались считанные минуты, а к нему уже бежали с обнаженными мечами гвардейцы Кузнецов.
Восемь мечей. Карл вытащил Убивца из ножен и парировал первый удар. Схватка началась.
6
До сих пор Карл еще не смог вспомнить все, но все, что он помнил о своей жизни, так или иначе касалось войны. Приняв много лет назад свой первый бой на стенах осажденного Линда, он, кажется, уже никогда не прекращал сражаться. Его душа тянулась к красоте, но жизнью Карла стало не искусство, а война. Она меняла облик и названия, но всегда оставалась сама собой — войной, и то же самое можно было сказать о нем. За долгие годы Карл успел — и не раз — побывать и солдатом и военачальником. Он менял врагов и сюзеренов, переходил из страны в страну, из языка в язык, но суть была неизменна, он был человеком войны. Шел ли он в бой сам по себе или вел других, командовал ли армиями или выходил на поединок чести, Карл воевал. Война и Дорога стали его Судьбой — или это Судьба определила ему идти и сражаться? Оставалось ли здесь место для сожаления? Возможно, что оставалось, но Карл отвергал сожаление, как низкое и недостойное мужчины чувство.
Все, что Карл делал в жизни, он делал понастоящему или не делал вовсе. Возможно, поэтому и не знал он, что такое сожаление или раскаяние. Карл никогда и ни с кем не изображал любовника, он всегда любил женщин, которые любили его. И живописью он не "занимался", как иные, пусть даже и более одаренные, чем он, художники. Живописью Карл жил, растворяясь в ней — когда удавалось — до конца, существуя в ней с естественностью рыбы в воде или птицы в небе. И на войне он тоже был самим собой и только самим собой, а война, маленькая она или большая, всегда являлась для него одним и тем же — жестоким противостоянием, в котором ты мог либо победить, либо умереть. Во всяком случае, так, по мнению Карла, должен был думать солдат, идущий в бой. И сейчас, когда Карл снова оказался на войне, его душу не омрачали сомнения и не было в ней места для сожалений, ведь он был человеком войны.
7
Он парировал выпад, который гвардеец — по наивности, не иначе — полагал неожиданным и стремительным, уклонился от другого меча, нацеленного ему в бок, скрестил свой клинок с третьим и закружился наконец в самом странном и страшном танце, какой смогла измыслить богатая на выдумку человеческая изобретательность. Рядом проносились тяжелые мечи, шелестел разрываемый их лезвиями воздух, летели искры от скрещивающихся со звоном клинков, мелькали лица, глаза, руки; подкованные сталью каблуки стучали по брусчатке, выбивая рваный ритм смертельной схватки, вскипевшей вдруг и сразу в наполненной жидким сияющим серебром ночи.
Уличная схватка — без щитов и доспехов — особый бой. Каждый пропущенный удар может стать последним или предпоследним, если ты позволил себя ранить, но зато такой поединок протекает значительно быстрее. Не обремененное тяжестью брони тело способно на большее, чем бессмысленно топтаться на месте, нанося противнику удары, которые более уместны в кузне, чем в поединке, и игнорируя или почти игнорируя ответные атаки в надежде на то, что твои доспехи крепче и что ты более вынослив, чем твой враг. И Карл вполне воспользовался этим обстоятельством, сознательно и сразу начав нагнетать напряжение и взвинчивать до предела темп боя.
Он знал совершенно определенно, что надолго его не хватит, будет ли поединок медленным и осторожным, а значит, долгим, или, напротив, стремительным, на пределе скорости, положенной Карлу природой и нынешним его состоянием. Но быстрота и способность видеть и чувствовать всех участников схватки одновременно были сейчас его преимуществом. Когда Карл входил в то особое состояние, которое за неимением иных слов он вынужден называть боевым трансом, время для него текло совсем иначе, чем для всех остальных людей. Оно как бы замедляло свой бег, и завязшие в нем люди становились медленными, так что Карл видел их движения в развитии, а не в конечной точке, соответствующей результату. Сейчас, когда врагов было много, а сам он находился не в лучшей форме, это преимущество могло спасти ему и его друзьям жизнь, однако вскоре Карл понял, что Ян был неглуп и вполне учел полученные от него уроки.
Конечно, бойцы, которых Ян выставил вместо себя, неспособны принять так много силы, как сделал это всего несколько дней назад сам Ян, но то, что по крайней мере трое из них получили перед боем магическую поддержку, было очевидно. Они не стали фехтовать лучше — тут уж что есть, то и есть,— но их мечи были значительно быстрее, чем у других комбатантов. Проскальзывая, как стремительная тень, между ищущими его, но никак не находящими клинками, Карл почти сразу увидел и оценил этих троих, которые действовали только против него. Если они и не были так же быстры, как он, то, во всяком случае, почти ему не уступали. Они запаздывали лишь на ничтожные доли мгновения, но их было трое, а он один. И еще одну особенность поведения этих бойцов уловил Карл. Все, кто дрался сейчас на площади перед рыбным рынком, повидимому, воспринимали этот бой как бескомпромиссный поединок, где каждый удар должен быть потенциально последним для твоего противника. Но эти трое не стремились непременно убить Карла разящим ударом, им достаточно было только его задеть.
Их клинки отравлены, понял Карл, посылая свое тело в стремительный полет над камнями брусчатки.
Вот только мне это уже не страшно, закончил он мысль, свалив двоих гвардейцев наземь. Он ударил им в ноги, заставив потерять равновесие, прокатился по камням, вскочил, ударил мечом в спину оказавшегося в пределах досягаемости противника, сражавшегося с Мартом, развернулся мгновенно и прыгнул навстречу новым врагам. Прыжок был намеренно высокий, и удар каблуком в шею одному из упавших убил того на месте одновременно с тем, как Убивец провел неуловимый для глаза каскад, отражая сразу два нацеленных в Карла выпада и уходя вниз, чтобы нанести смертельное ранение в голову поднимавшемуся с земли второму из упавших бойцов.
Пятеро, констатировал Карл, отпрыгивая назад.
Нет, четверо, поправился он, когда увидел, как падает, заваливаясь назад, противник Казимира.
Трое против четверых — это было уже почти нормально.
Он снова парировал удар и потянулся к плечу того гвардейца, который схватился с потерявшим пару Мартом, и в этот момент отравленный клинок несильно ударил Карла в кисть отставленной в сторону левой руки. Карл моментально изменил траекторию своего меча, крутнувшись на месте, и без промедления ударил раскрывшегося — ведь дело было сделано!— врага в солнечное сплетение.
Три, сказал он себе, снова разворачиваясь. Нет, два. Сабля Марта обрушилась на противника с такой силой, что меч гвардейца не смог задержать удар, и скользнувшее по поддавшейся стали кривое лезвие почти напрочь срубило бойцу Филологов голову.
Один, продолжил про себя убывающий счет Карл. Он скрестил свой меч с последним врагом, потому что предпоследнего только что заколол Казимир. Один на один тот против Карла выстоять не мог, даже получив в дар немыслимую для обычного человека скорость. Разница в опыте, технике и той же скорости не оставила ему ни единого шанса.
-Все,— сказал Карл, вырвав меч из груди поверженного врага.— Что скажешь, сынок?
Он с улыбкой смотрел на потрясенного Яна, не испытывая, впрочем, ничего, кроме чувства досады. Еще восемь человек оставили мир людей, потому что в крови этого наделенного Даром ублюдка кипит гнилая кровь завистливых и жадных предков.
-Умри!— крикнул Ян и с двух рук швырнул в Карла огненные шары — фаерболы.
Но фаерболы летят не очень быстро, они неэффективны против одиночного противника, особенно находящегося на пике боевого транса и к тому же отстоящего от тебя на добрых двадцать метров. Карл уклонился от одного полыхающего темным огнем шара и отбил второй клинком Убивца, вспыхнувшим ослепительнобелым светом. Возможно, что на этом дело не кончилось бы, ведь в распоряжении Яна еще находилась Анна, но ночь вдруг дрогнула, стремительная рябь прошла по сияющему от наполнявшего его серебра воздуху, и из ниоткуда прямо на ярко освещенную площадь мягко вышел адат.
Повидимому, Ян был потрясен видом бесшумно воплотившегося ужаса, пришедшего к нему в эту несчастную ночь прямо из горячечного бреда самых темных писаний древности, а может быть, это ужас сковал его члены — кто знает? Но только он так и стоял, немо глядя на адата, пока тот не приблизился к нему и не убил одним жестоким ударом своей вооруженной длинными и острыми когтями лапы. И тогда тишину, упавшую было на площадь, разорвал дикий вопль Анны. Безмолвно стоявшая позади Яна все время, пока на площади кипел бой, и окаменевшая еще больше, когда за Яном пришел адат, она кричала теперь, и Карл не смог бы определить, чего было больше в этом крике — боли, ужаса или счастья.
Адат повернул голову и внимательно посмотрел на Анну, потом тихо рыкнул, когда стремительной тенью пронеслась через площадь к кричавшей девушке дама Виктория, и, отвернувшись от них, посмотрел в глаза Карлу.
Он мертв, сказали глаза зверя.
-Спасибо.— Карл низко поклонился адату и отсалютовал ему мечом.
Прощай, сказали Карлу глаза адата.
-До встречи,— спокойно ответил Карл.
Адат посмотрел на него, как бы оценивая последние прозвучавшие въявь слова, коротко рыкнул и, развернувшись, пошел прочь, медленно растворяясь в ликующем сиянии Нового Серебра.
Карл проводил его взглядом и обернулся к женщинам. Анна перестала кричать и теперь лишь всхлипывала в объятиях Виктории. Ее плечи мелко дрожали, голова лежала на плече Садовницы.
-Виктория!— позвал Карл.
-Что?— тихим голосом, в котором звучали невоплотившиеся рыдания, ответила женщина.
-Ты сможешь выбраться из города?
-Да.
-Тогда бери Анну и уходи.
-Куда?
-Куда хочешь, но, если таково будет ваше желание, в бухте Пята стоит войянский когг, мы отплывем не позже полудня.
Карл задумался на секунду и поправил себя:
-Через три часа после рассвета.
Виктория погладила плачущую на ее плече Анну и посмотрела на Карла.
-Далеко ли ты приглашаешь нас, Карл?— спросила она.
-Во Флору,— ответил Карл.
-Флора,— задумчиво повторила за ним Виктория.
-Я обещаю тебе гостеприимство цезаря и свою защиту,— ответил Карл на невысказанный вопрос.
-Вот как!— Она не была удивлена, она думала.— Спасибо, Карл,— наконец сказала Виктория, поглаживая постепенно успокаивающуюся Анну по голове.— Мы принимаем твое предложение. На рассвете мы будем там, где тебя ожидают лошади. Прощай.
Она крепче обняла притихшую Анну, и они медленно пошли прочь.
-Удачи тебе, Карл,— сказала она, обернувшись на мгновение.
-Спасибо, Виктория.
-Мы квиты,— тихо ответила она.
Глава третья
Бросающий Кости
1
-Казимир!— позвал Карл, не оборачиваясь. Он смотрел вслед уходящим в ночь колдуньям. Они шли тесно прижавшись друг к другу, более высокая Виктория обнимала Анну за плечи.
-Я здесь, мой лорд.— Голос Казимира был ровен, дыхание, сбитое скоротечной и яростной схваткой, уже выровнялось.
-Ты знаешь, где теперь находятся лейтенанты Август и Марк?— Карл проследил, как исчезают женщины в устье темного переулка, и повернулся к солдату.
-Да, мой лорд,— коротко ответил тот. Он стоял всего в паре шагов от Карла, спокойный, невозмутимый, готовый выполнить любое, даже не высказанное вслух, пожелание своего командира.
А командир его теперь я, понял Карл, которому Казимир нравился все больше и больше, но одновременно Карл отдавал должное предусмотрительности лейтенанта Марка и его умению разбираться в людях. Выбор Марка оказался безупречен.
-Найди их,— приказал Карл, не спуская с Казимира внимательного взгляда.— И передай, что через час я ожидаю встретить их обоих у ворот княжеского подворья.
-Они там будут, мой лорд.— Казимир сдержанно поклонился и, повернувшись, быстро пошел прочь, а Карл сразу же перевел взгляд на Марта.
-Как вы думаете, мастер Март,— спросил он, с новым интересом осматривая молодого аптекаря, похожего на добродушного медведя, но, как оказалось, действительно способного не только смешивать микстуры.— Найдется у вашего дяди немного бренди для двух уставших бойцов?
-Полагаю, найдется,— улыбнулся Март и сделал приглашающий жест в сторону все еще открытой двери в дом старого Медведя.— Идемте, господин мой Карл, у нас не так уж много времени.
-У нас?— вопросительно поднял Карл бровь, заметив, что Март обратился к нему сейчас точно так же, как обращался к Карлу его дядя Михайло Дов.— Вы сказали "у нас"?
-Я, наверное, пойду с вами,— пожал широкими плечами Март.— Если, конечно, вы мне позволите.
-И куда же вы собрались идти, Март?— усмехнулся Карл, почувствовавший, как отпускает его боевой транс. Понемногу, по чутьчуть.— Во дворец?
-Нет,— покачал своей большой головой аптекарь.— У князя мне делать нечего, да и не звал меня туда никто. Я пойду с вами во Флору, если такова будет ваша воля, господин мой Карл, и, следовательно, мне надо упаковать вещи и собрать снадобья.
-Ну что ж.— Теперь Карл был уже серьезен, потому что и вопрос, который они обсуждали, серьезный.— Благодарю вас, мастер Март, за доверие. Хороший аптекарь, который умеет не только смешивать снадобья, но и драться, никогда не помешает, тем более,— грустно улыбнулся он,— похоже, что мне предстоит некоторое время лежать пластом.
-Да,— подтвердил его предположение Март. Он был, как всегда, рассудителен и с Карлом не лукавил, что тому особенно в Марте нравилось.— Полагаю, что да. Шурк — опасное зелье, да и магия дамы Садовницы, вы уж простите, тоже имеет свою цену. Но вы, господин мой Карл, не должны беспокоиться. Конечно, я не лекарь, но тоже коечто умею, и я буду рядом.
-Спасибо, мастер Март,— кивнул Карл.— И если таково будет ваше окончательное решение, то ждите меня с двух часов пополуночи у Холодного бастиона. Знаете, где это?
-Знаю,— широко улыбнулся Март.— Как же не знать, господин мой Карл, если я вырос в Сдоме и живу в нем уже сорок лет?
Сорок, отметил Карл. Сорок. А сколько же тогда твоему дяде?
-Вот и славно.— Карл обвел взглядом площадь, усеянную трупами, и мысленно покачал головой: до утра никто даже не обратит на них внимания. Карнавал!— Пойдемте, мастер Март, выпьем,— сказал он вслух.— У нас есть еще полчаса времени. И, кстати, как вы оказались за моей спиной?
