-А может ли снег петь?— Казалось, с каждым вопросом ее черные глаза становятся все больше и больше.
-Не надо испытывать на мне свои чары, госпожа,— сказал он, стерев с губ улыбку.— На меня они, как вы должны были уже убедиться, не действуют, но настроение у меня от этого портится, а художник должен быть в хорошем настроении, иначе портрет выйдет плохо.
-Думаешь, я хочу заполучить тебя в постель?— спросила она, не меняя выражения лица.
-Возможно, что и нет,— покачал Карл головой.— А возможно, что и хочешь, но если не хочешь сейчас, то захочешь потом.
-Ты умеешь читать будущее?— подняла она бровь.
-Нет, не умею,— с сожалением признался он.— Но зато я разбираюсь в людях, особенно в женщинах.
-Вот как.— Она всетаки улыбнулась.— Но ты имеешь в виду обычных людей, а я...
-Видящая,— закончил он за нее.
Вот теперь он ее удивил так удивил. Глаза Виктории раскрылись еще шире — хотя куда уж еще?
-Откуда ты узнал?— спросила она.
-Догадка, не более,— усмехнулся он.— Но ты мне, конечно, не расскажешь, что тебе привиделось.
-Расскажу.— Виктория уже взяла себя в руки и снова была бесстрастна.— Не все, но коечто расскажу.
Она вдруг улыбнулась, и оказалось, что улыбка у нее такая же красивая, как и все остальное. И такая же неживая.
-Во время Фестиваля я поняла, что Яна ты не убьешь, хотя он и умрет, и умрет плохо.
-Надеюсь, что ты права.— Карл искренне хотел ей верить, но верилось с трудом. Ян должен был объявиться так скоро, как скоро перекипит его первое бешенство.
-Ты так хочешь его смерти?— Виктория второй раз разрешила своим чувствам выглянуть изза стены, построенной ее волей.
-Нет,— покачал головой Карл.— Я просто не хочу никого убивать.
-Любопытно,— тихо и медленно, как бы взвешивая в уме его слова, произнесла Виктория.— Но для чего тогда ты носишь меч? Впрочем, не отвечай, я уже знаю. Ты дворянин?
-Так ты читаешь не только будущее, но и прошлое?
"На каждого умника всегда найдется еще больший умник",— не без облегчения мысленно процитировал Карл старую загорскую мудрость. Теперь он знал, что прошлое она читать не могла. В его прошлом Виктория видела лишь то, что он готов был ей показать.
-Дворянин,— признал он вслух.— Но меч я ношу просто потому, что мне это нравится. Просто нравится. Понимаешь?
-Допустим,— сказала она, задумчиво рассматривая его меч, и Карл понял, что не один он такой умный. У этой женщины отличное чутье на правду, и, если ей и не дано заглянуть в его прошлое так глубоко, как ей хотелось бы, всетаки Виктория была способна почувствовать, что видит не все.— А еще я увидела эти вопросы: чем пахнут ветер и снег и как поет ночь? Ты знаешь ответы, Карл?
-Нет.— Сейчас он сказал правду. Ее вопросы его озадачили, и более того — они заставили тревожно сжаться его бестрепетное сердце, а это, как он знал, сделать было не просто.— А что ты увидела на дороге?— спросил он.
-Что ты застрянешь в Сдоме и что тебе потребуются деньги,— легко ответила она, но тут же добавила: — Это все, Карл. Большего я тебе не скажу. Пойдем в дом, я буду тебе позировать, а буду ли я с тобой спать, покажет время. Сейчас я думаю, что нет, но кто знает, что я подумаю потом?
3
Надо признать, Виктория оказалась идеальной моделью в том смысле, что ее дивная красота предоставляла художнику редкостную возможность говорить правду. Впрочем, нет вещи без изъяна, как любят повторять горцы с Высокого хребта. Красота Виктории была лишена жизни и внутреннего света. Это была холодная красота эстетического идеала, но эмоционально она вызывала у Карла отторжение, а могла вызвать и отвращение. Ему потребовалось напрячь все свои чувства, обрушить баррикады и стены, воздвигнутые привычкой и волей, чтобы увидеть за холодным мороком, созданным искусством опытной колдуньи, живое пламя души незаурядной женщины. Это был вызов его искусству, и Карл был благодарен Виктории за этот труд души, который и есть главное дело художника, как понимал это главное сам Карл. А еще она умела "держать мгновение". Обычно даже самая опытная модель продолжает жить и во время сеанса. Она дышит, тело ее движется, она устает, и настроение ее меняется по мере того, как уходит время. Виктория не двигалась и, казалось, даже не дышала. Повидимому, она не знала, что такое усталость, и Карл, стремительно менявший лист за листом, откладывая в сторону готовые наброски, был ей за это благодарен тоже. Два часа времени и десять листов бумаги закончились удивительно быстро, и за все это время Виктория не произнесла ни единого слова.
Закончив, Карл поблагодарил Садовницу за доставленное ему удовольствие и начал складывать рисунки.
-Теперь я смогу работать в своей мастерской,— сказал он.— Полагаю, что ваш портрет, госпожа, будет готов не позднее, чем через десять дней.
-Так быстро?— Казалось, что она совсем не удивлена тем фактом, что позировать больше не придется.
-Я привык работать быстро,— улыбнулся Карл.
-Могу я взглянуть на ваши наброски?— спросила она, подходя.
-Разумеется,— ответил он и протянул ей листы.
Виктория взяла рисунки и, пройдя к круглому дубовому столу, стоявшему посередине гостиной, в которой она позировала, начала раскладывать их на инкрустированной светлым деревом столешнице.
-Я на самом деле так красива?— спросила она, посмотрев на первый рисунок.
-Да,— коротко ответил Карл.— Вы можете спросить зеркало, оно не обманывает.
-Откуда ты знаешь, сколько мне лет?— спросила она через минуту, рассматривая другой рисунок.
-Разве я ошибся?— вопросом на вопрос ответил он.
-Я еще не решила, хочу ли я с тобой спать!— В голосе Виктории прорезалось раздражение.
-Я думаю, что ты ошибаешься,— не согласился он.
-Я ничего не боюсь!— Гнев прорвал плотину ее выдержки.
-Мы все чегонибудь боимся,— пожал плечами Карл.— И ты, и я, и Великие Мастера. Даже богам есть чего опасаться.
-Кто это?— спросила она, дойдя до последнего рисунка.
-Чтото не так?— удивился он, подходя к Виктории.
-Все так, но это не я,— объяснила она.
-А кто?— Карл был озадачен.
-Действительно — кто?— усмехнулась Виктория, передавая ему лист.
Карл взял в руки рисунок, и сердце сжалось, и кровь застучала в висках.
"Опять!— с тоской подумал он, глядя на собственный рисунок.— Опять..."
Это и в самом деле была не Виктория.
София
У нее были пышные черные волосы, чуть вьющиеся, волнистые, и смуглая кожа. Сочетание довольно редкое в империи, но оттого делающее ее красоту еще более яркой, вызывающей, дерзкой. Черные глаза Софии смотрели на мир чуть насмешливо, но сейчас они были серьезны и внимательны.
Герцогиня Цук приняла Карла в чайной комнате, сидя в жестком полукресле у маленького круглого столика, на котором едва умещался чайный сервиз. Она была в темнокрасном платье, вырез которого почти полностью открывал взгляду Карла роскошь ее грудей. Было ли это случайностью или нет, Карл не знал. Он мог только надеяться на то, что это не случайность. В конце концов, это был частный визит, но, с другой стороны, она позвала его сама.
-Я много о вас слышала, Карл,— сказала София Цук, когда, поклонившись ей, он занял предложенный ему стул. Голос у нее был низкий, грудной, дивно окрашенный легкой природной хрипотцой.— Я много о вас слышала, Карл,— сказала она, глядя на него серьезно и как бы изучающе.
-Обо мне?— спросил он, любуясь ее полными губами.— Помилуйте, ваша светлость, что же такое вы могли обо мне слышать? Верно, вы имеете в виду какогонибудь другого Карла. Это имя довольно распространено в некоторых местах.
-Не прибедняйтесь, Карл,— попросила она, и тень улыбки скользнула по ее губам.— И перестаньте, граф, величать меня светлостью. Это смешно!
София выделила интонацией его титул, который он при дворе, к слову, ни разу не объявлял, и Карл посмотрел на нее с новым интересом, никак не связанным с ее красотой.
-Вы правы, герцогиня,— усмехнулся он.— Возможно — я подчеркиваю, возможно, ибо на этот счет существуют разные мнения,— так вот, возможно, я могу так титуловаться, но всетаки обычно я этого не делаю.
-И напрасно,— возразила ему София.— Титул, полученный из рук императора, да еще такого императора, каким был Евгений Яр, носить не стыдно.
-Яр?!— почти искренне удивился Карл.— Вы меня пугаете, София. Я еще под стол пешком ходил, когда императора отпевали в Цуре!
-Возможно, я ошибаюсь.— София пожала прекрасными плечами и наконец улыбнулась Карлу.— Но люди также говорят, что меч, которым вы опоясаны, это меч маршала Гавриеля, а он, мне кажется, жил в то же время, что и император. Или я ошибаюсь?
-Нет, София,— в свою очередь улыбнулся Карл.— Вы не ошибаетесь. Гавриель Меч был маршалом императора Евгения, и этот меч...— Карл тронул кончиками пальцев эфес своего меча,— этот меч действительно однажды принадлежал Гавриелю, но это, София, ни о чем не говорит. Подумайте сами, мало ли когда и кому принадлежала та или иная вещь! В отличие от людей, вещи живут долго.
Забавно, подумал он, меч Меча! И тогда кто чей хозяин?
-Наверное, вы правы, Карл.— София снова была серьезна, а ее большие черные глаза почти скрылись под опущенными веками и в тени длинных ресниц.— Вы правы, а я не права, но что вы тогда скажете о росписи купола в зале Ноблей в Цейре?
-Вы имеете в виду плафон?— поднял бровь Карл, которого завязавшийся разговор уже не радовал. Идя к герцогине, он преследовал совсем иную цель.— Роспись великолепна. Воистину Гавриель Меч был не только прославленным полководцем.
-Я имею в виду северную часть плафона.— Веки поднялись, и на Карла взглянули черные глаза, из которых полыхнула страсть такой силы, что ему стало страшно.
-Ах вот вы о чем!— Ему было что ответить и на этот вопрос.— Мой стиль, София, действительно несколько напоминает стиль того безвестного мастера, которому маршал Гавриель поручил роспись северного предела, но только напоминает. Не больше.
-Значит, это были не вы?
Возможно, София была разочарована, но сказать об этом определенно Карл не мог. Ее эмоции были сложны, это являлось фактом, однако, вне всякого сомнения, герцогиня была отнюдь не так проста, как предлагала думать о себе посторонним.
-София,— сказал он мягко,— простите, если я вас разочаровал, но роспись плафона в Цейре завершена тридцать лет назад.
-Какая жалость!— воскликнула София, демонстрируя почти натуральное разочарование.— Какая жалость!
-О чем же вы жалеете?— спросил он, уже зная, куда повернет их беседа теперь. Эта дорога была ему знакома, но, главное, предпочтительна.
-Я жалею, что вы не он.— Она была расстроена, вернее — хотела это продемонстрировать Карлу. Ее артистизм был великолепен, а игра безупречна.— Я предполагала заказать вам мой портрет.
-Так закажите,— предложил Карл и снова улыбнулся.
-Но вы же не тот Карл, которого я имела в виду,— лукаво улыбнулась София.
-Зато я тоже художник!— возразил Карл.— Кому же и заказать портрет, как не художнику? А уж я, герцогиня, постараюсь, чтобы мои краски запечатлели вашу красоту на века и для всех!
-Для всех не надо,— улыбнулась София, ее глаза сияли.
-Вы не верите, что я могу это сделать?— обиженно поднял бровь Карл.— Или, упаси нас Единый, сомневаетесь в собственной красоте?
-Ни то ни другое.— Ее голос опустился, она почти шептала.— Я предполагаю позировать вам нагая, Карл. Естественно, я не буду показывать портрет всем.
-Как пожелаете, София,— поклонился Карл.— Значит, мне предстоит увидеть вас без одежды...
-Боитесь?— улыбнулась она.
-Боюсь,— улыбнулся он.
-Испытание страхом — страшное испытание,— задумчиво сказала она.
-Вы правы, София,— согласился он.
-Жестокость не входит в число моих пороков,— усмехнулась она и добавила, вставая: — Следуйте за мной, граф.
Карл поклонился и без вопросов последовал за ней. Не встретив по пути ни единой живой души, они прошли анфиладой просторных комнат и кривым узким коридором, поднялись по короткой лестнице из полированного ясеня и наконец оказались в роскошно декорированной спальне. Повидимому, это была парадная спальня герцогини. Впрочем, если верить рассказам о ее расточительности и страсти к изысканной роскоши, могло оказаться и так, что сейчас они находились в личных апартаментах Софии.
В спальне их ожидали две камеристки герцогини, молча поклонившиеся госпоже и ее спутнику и замершие в ожидании распоряжений.
-Разденьте меня,— приказала София и повернулась к Карлу лицом.
Она стояла всего в трех метрах перед ним, несомненно, с умыслом выбрав дистанцию, позволяющую ему видеть ее целиком и в то же время не упустить ни одной детали. А Карл не стал, что естественно, напоминать герцогине Цук, что у него нет с собой ни красок, ни холста, ни бумаги. Все, что могло потребоваться — или не потребоваться,— было при нем. Остальное — в руках богов и переменчивого нрава Софии. Однако у него создалось впечатление, что, начиная осаду, он ошибся в намерениях гарнизона. Кажется, эту крепость никто всерьез оборонять не предполагал.
4
Возвращаясь домой, он не спешил. Ему было о чем подумать, и делать это было лучше всего на ходу. Карл шел, что называется, куда глаза глядят, не выбирая дороги, не имея определенной цели. Он забыл даже о еде, и только запах копченой рыбы заставил его очнуться и оглядеться. Ноги привели его к рыбному порту на Первой Сестре. Или это были не ноги, а чутье? Или Судьба? Кто знает?
Карл прошелся вдоль почти опустевших к этому времени рыбных рядов, дошел до коптилен и, купив за несколько медных грошей кусок горячего тунца и гречневую лепешку, принялся за еду. Теперь выяснилось, что он смертельно голоден. И то правда: завтракал он рано утром, а сейчас солнце уже клонилось к закату. У Виктории он только выпил два бокала вина, но ничего не ел, а сколько он бродил по Сдому, занятый своими мыслями, можно было легко вычислить по положению солнца, но никакого смысла в этом занятии не было. Долго бродил. Этого достаточно.
Тут же, в порту, стоя на краю пирса, Карл быстро съел свой не слишком обильный обед и пошел было домой, вероятно, к заждавшейся уже его Деборе, но, проходя мимо лавки старого Медведя, изменил свои планы и зашел к старику.
Аптекарь, как и следовало ожидать, работал, чтото взвешивая на своих крошечных весах, пересыпая какието порошки из одних горшочков в другие, смешивая в склянке из мутного стекла неизвестные Карлу жидкости. Работал он сосредоточенно и... красиво. Пожалуй, слово "красиво" было уместно и в этом случае не менее, чем в любом другом. И, кроме того, запах, вернее — запахи, витавшие в лавке, многочисленные и разнообразные, составляли неотъемлемую примету аптеки. Карл несколько минут стоял за спиной старого Медведя, наблюдая за его работой и вдыхая запахи сухих трав и минералов, иногда узнаваемые, а иногда и нет. Он просто был не в силах прервать очарование момента, благо глуховатый аптекарь, повидимому, не услышал, как Карл вошел в лавку. Но, с другой стороны, чувство такта мешало Карлу затягивать удовольствие и, значит, предоставить аптекарю возможность самому его обнаружить. Поэтому, как ни жалко было разрушать магию момента, Карл тихо кашлянул несколько раз и этим привлек внимание старика. Вскочить с табуретки, как это случилось днем раньше, Карл аптекарю, однако, не позволил, шагнув к старику вплотную и придержав того за плечи.
