"Слышу,— подумал Карл.— Я тебя слышу, лейтенант".
-Граф,— попросил Людо,— умоляю вас, не умирайте, пожалуйста!
В голосе Табачника слышались печаль и ласка.
-Мне будет одиноко и страшно,— тихо сказал он.— В мире, где нет ни Гавриеля, ни вас, нечего делать нормальному человеку.
"Забери меня отсюда!— неожиданно для себя попросил Карл.— Просто забери!"
-Носилки!— громовым голосом скомандовал Табачник.— Накройте графа мехами. На улице холодно.— А теперь в его голосе была нежность.— Потерпите, Карл,— попросил он.
Карл почувствовал, как его поднимают и кладут на носилки. К своему удивлению, он почувствовал даже то, как его немощное тело покрывают меховым одеялом.
Тьма отступила, хотя и не исчезла вовсе, но Карл почувствовал и дыхание жизни.
-Я поймаю эту змею,— пообещал ему Табачник.— Я его поймаю и буду резать медленно и терпеливо, ломтик за ломтиком...
Людо умел мечтать и умел наслаждаться жизнью.
3
Тьма обступала его со всех сторон. Она была бархатистой, и казалось, что она движется, льется медленно, как мед или загустевшее масло, или колышется, как водоросли на дне реки. Нет, это была еще не та тьма, которую искал Карл. Он открыл глаза и посмотрел на беззвучно пляшущий в камине огонь.
Добро пожаловать на первую станцию, сказал он себе.
"Маршрут".
Исчезло призрачное тепло, и свет в комнате, несмотря на все старания живого огня, выцвел и поблек. Теперь Карл ощущал сильный озноб, и одновременно с холодом пришла боль, выворачивающая его суставы. По идее, он должен был страдать, и он страдал, конечно, однако холод и боль были не только мукой, еще они странным образом доставляли ему наслаждение. Может ли боль дарить удовольствие? А сочетаться с ним может?
4
Барон Тобиас Богун считался одним из лучших поединщиков Черного Леса, и по праву. Он безупречно провел "хват" за клинок, когда Карл выполнял "парад", нацелившись острием своего меча в забрало баронского бусинета. Результатом этой ошибки стала раздробленная ключица, причинявшая Карлу острую боль следующие пять недель. В таком состоянии он, естественно, не мог сопровождать армию герцога Якова в походе и вынужден был задержаться в замке Крагор.
Стояла зима. Жарко пылали камины, стараясь побороть овладевшую каменным монстром стужу, круглые сутки гудел огонь в печах, но все напрасно. Холодные сквозняки гуляли по мрачным коридорам и темным крутым лестницам замка, холод царил в большинстве залов, слуги кашляли и чихали, и смотрели на господ красными больными глазами. Дни были коротки, а ночи тянулись бесконечно, изводя Карла непрекращающимися болями. И даже великолепие сверкающих под солнцем снегов, укрывших долины западных предгорий, не могло побороть гнусного настроения, поселившегося в сердце Карла. Однако то, на что не способна красота природы, способна совершить красота женщины. Сила желания оказалась сильнее холода и боли.
Однажды утром, за завтраком, Карл посмотрел на хозяйку замка, и как будто пелена упала с его уставших от бессонницы глаз. Петра Крагор была еще совсем молода. Ей едва ли исполнилось больше восемнадцати лет. Тем не менее она успела родить владетелю Крагора, находившемуся ныне в бегах и нашедшему, по слухам, приют у господаря Нового Города Альберта, двух детей. Карлу не довелось видеть Петру во всем блеске юности, как принято было говорить об этом периоде жизни в среде куртуазных поэтов, но он подозревал, что в четырнадцать лет дама Крагор была тщедушным созданием, у которого из всех женских прелестей имелись лишь выразительные зеленые глаза да большой, красиво очерченный рот. Все остальное пришло со временем, с возрастом и несколькими беременностями, число которых, скорее всего, было больше двух. Однако теперь Карл увидел перед собой интересную, вполне сформировавшуюся женщину, и, хотя на ней по случаю зимних холодов было надето слишком много одежды, включая подбитую мехом куницы мантию, художественное чутье подсказало Карлу, что под многочисленными слоями плотных тканей скрыто красивое и сулящее истинному ценителю бездну наслаждений белое тело.
Интерес, проснувшийся в нем, согрел не только объятую сумраком и стужей душу Карла, он зажег настоящий огонь желания, мгновенно превратившийся в полыхающий пожар. В Карле вспыхнула страсть такой силы, какую он не испытывал с того времени, как покинул Линд и свою Карлу. И сразу же отступила боль, хотя и не исчезла вовсе, и, по ощущениям Карла, в замке Крагор стало значительно теплее.
Обстоятельства благоприятствовали Карлу. Лорд Крагор оставил замок и жену еще ранней осенью и в ближайшем будущем, как можно было легко предположить, возвращаться домой не намеревался. К тому же четыре месяца воздержания, по предположениям Карла, должны были основательно расшатать фундамент добродетели леди Крагор, если таковая, разумеется, имела место быть. Учитывая эти обстоятельства, Карл положил на осаду крепости по имени "Петра" три недели. Срок вполне разумный, если исходить даже из небогатого опыта, имевшегося у Карла, и знания — правду говоря, вполне поверхностного — женской натуры. Он ошибся, разумеется, что случалось с ним в то время довольно часто. Но ошибка была из тех, о которых вспоминают с удовольствием, а не со стыдом.
Был ранний вечер девятого дня осады. До решительного приступа оставалось двенадцать дней, и Карл, сидя в своей комнате, коротал время, составляя при свете свечи любовный мадригал, условно предназначенный на шестойвосьмой день перед эскападой. Слова, однако, его не слушались, норовя сломать канонический ритм стиха, болела раненая ключица, мерзли на стелющемся по полу сквозняке ноги, и в тот момент, когда Карл в очередной раз задумался, не сходить ли ему на кухню за яблочным бренди, в дверь тихо постучали.
-Да,— сказал Карл.— Войдите!
Дверь открылась, и перед Карлом предстала старая камеристка леди Петры.
-Что?— спросил удивленный Карл и встал, уже догадываясь, что в его расчеты вкралась ошибка. Он хотел спросить женщину, сейчас же выяснить, что случилось, но та не дала ему продолжить, приложив палец к губам.
"Молчу",— согласно кивнул Карл.
Камеристка удовлетворенно кивнула в ответ и поманила его рукой, одновременно отступая в коридор. Карл понял и, не задумываясь, шагнул следом. Женщина снова кивнула и, повернувшись к Карлу спиной, быстро пошла прочь, лишь изредка оглядываясь, вероятно, чтобы удостовериться, что он не отстал и не потерялся, а попрежнему следует за ней. Она вела его какимито окольными путями, позволявшими, однако, продвигаться по замку, никого не встречая. Сменялись темные узкие переходы, крутые винтовые лестницы, заброшенного вида коридоры и помещения, погруженные во мрак, который с трудом рассеивался слабым светом лампы, покачивавшейся в руке камеристки. Дорога оказалась длинной, долгой и утомительной — впрочем, последнее относилось не к мышцам, а к нервам, и сути дела не меняло. Однако и эта дорога закончилась, потому что бесконечных дорог не бывает. У каждой из них есть начало и существует конец, даже у самых длинных.
О том, что путешествие завершено, Карл понял только потому, что они наконец остановились. Он быстро осмотрелся. Они находились сейчас в небольшой, практически пустой комнате, в которой, однако, была еще одна дверь, прямо напротив той, через которую они с камеристкой сюда вошли. Имелась и еще одна особенность, на которую Карл обратил внимание лишь в следующую секунду. Здесь было значительно теплее, чем во всех других помещениях, через которые прошел этим вечером Карл. И он уже начал догадываться, почему это так, но спросить ему снова не удалось, потому что первой заговорила женщина.
-Если...— сказала она таким тоном, как если бы рассуждала вслух,— если вы, господин, по какойто причине, например, потому, что вы, как всем известно, плохо ориентируетесь в замке, продолжите свою прогулку, открыв вот эту дверь, может статься, что вы встретите там известную вам особу. Естественно, совершенно случайно и вполне неожиданно для нее...
Я буду ожидать вас здесь, мой лорд,— добавила камеристка, уже в спину Карлу, решительно шагнувшему к заветной двери,— на тот случай, если вы когданибудь позже захотите вернуться в свою комнату тем же путем, каким добрались сюда.
Карл ничего ей не ответил, он вообще ничего не сказал, так как говорить, в сущности, было не о чем. Все было уже сказано и даже сделано. Притом лучшим образом из всех возможных в данной ситуации. Впрочем, он снова ошибся, так как не мог даже предполагать, как далеко может завести фантазия влюбленную женщину. Он сделал еще один шаг, нащупал ручку двери и потянул ее на себя. И сразу же почувствовал на лице прикосновение жаркого влажного воздуха. За дверью оказался узкий коридор, освещенный неверным светом свечи, горевшей в стенной нише. В торце коридора находилась еще одна дверь, изза которой просачивался значительно более яркий свет и истекало влажное тепло. Теперь уже не надо было быть особо проницательным человеком, чтобы догадаться, что ожидает впереди, и Карл не стал медлить. Он преодолел расстояние, отделявшее его от замковой мыльни в три длинных шага и нетерпеливо распахнул дверь. Однако зрелище, неожиданно представшее его взору, было такого рода, что он замер на месте как вкопанный, ошеломленно вбирая в себя необычайное впечатление.
Повидимому, или отец, или, что вероятнее всего, дед лорда Крагора добрался с армией Ищущих Света до северной Кайры, потому что только там, насколько знал Карл, почерпнувший эти сведения из книг, можно было узнать, что такое настоящие бани. Вместо убогой мыльни с печьюкаменкой и деревянными полатями взору Карла открылась облицованная изразцовой плиткой и шлифованным камнем купальня, живо напомнившая ему восторженные описания роскошных общественных и домашних бань Патры и Скхольма. В купальне замка Крагор пылал в двух больших каминах огонь, рдели раскаленные угли в круглых бронзовых жаровнях и стояла полупрозрачная завеса пара над горячей водой в восьмигранном цветном бассейне. Но все это Карл увидел как бы случайно и осознал много позже, потому что на краю бассейна, на его первой ступени, по щиколотку в источающей жаркий пар воде, спиной к нему стояла обнаженная Петра.
Ее длинные, чуть волнистые золотистобронзового оттенка волосы были распущены и лежали свободной волной расплавленного золота на тонких плечах, спускаясь по узкой спине до самой поясницы. Но центром композиции, несомненно, являлись широкие бедра Петры и ее гладкие белые ягодицы безупречной формы, плавно двинувшиеся в тот момент, когда она сделала следующий шаг, спустившись еще на одну ступень в глубь бассейна.
-Вы прекрасны, госпожа!— выдохнул Карл.— Боги! Как вы прекрасны!
Карл сказал то, что должен был сказать, следуя традиции и литературным образцам, но, боги свидетели, он не покривил душой и на самом деле сказал то, что почувствовал, увидев нагую красавицу.
-Ах!— воскликнула в ответ на его слова Петра, в притворном испуге оборачиваясь к Карлу. При этом она почемуто совсем забыла стыдливо прикрыть свои прелести руками. Качнулись белые груди с темными, устремленными вверх сосками, но взгляд Карла задержался на них лишь на мгновение, стремительно падая вниз, туда, где под выпуклым животом курчавился рыжеватый "славный лес".
-Я напугал вас, моя госпожа,— сказал Карл, сделавший неимоверное усилие, чтобы снова поднять взгляд.— Простите меня!
Естественно, Карл не чувствовал раскаяния, а Петра его и не ожидала, но ритуал должен был быть соблюден.
-Я просто не мог знать, что встречу вас этим вечером.— Он смотрел прямо в ее зеленые глаза и уже не жалел, что оставил в покое ее ноги.— Я, видите ли, вышел прогуляться и заплутал.
-Я купаюсь,— сказала Петра, как будто это требовало пояснений.— Какой ужас! Вы видите меня без одежды!
Ужас звучал в ее голосе в той же мере, в какой раскаяние в голосе Карла.
-Это судьба,— предположил Карл.— Вы...
-Молчите!— перебила его Петра.— Каждое слово, которое вы теперь произнесете,— нож, вонзаемый в грудь моей добродетели!
При слове "грудь" Карл непроизвольно опустил взгляд на грудь Петры и легкомысленно подумал, что тому, кто решился бы вонзить нож в такую грудь, следовало бы отрубить руки.
-Мой супруг...— продолжала между тем стенать Петра.
-О!— перебил ее Карл, встрепенувшийся при упоминании беглеца.— Зачем же вы о нем вспомнили?!
-Да,— сказала она и вдруг улыбнулась.— Пожалуй, это было лишнее. Но что же вы стоите, как истукан, Карл? Я предстала перед вами нагая, а вы даже плаща не сняли. Раздевайтесь!
-Увы...— Карл сказал это совершенно искренно, он вдруг понял, что, хотя стены этой крепости и лежат в руинах, егото штурмовые колонны к такому развитию событий совсем не готовы.— Увы,— сказал он, чувствуя, как краска заливает лицо.— Моя рана...
-Бедный!— воскликнула Петра и всплеснула руками, отчего ее груди снова тяжело качнулись и этим чуть не убили Карла окончательно.— Бедный... Но я вам помогу!
Она была готова к самопожертвованию. Такая женщина...
5
Сквозь время, стирающее краски жизни, сквозь нарастающее равнодушие, порождаемое действием яда, Карл всетаки дотянулся до той ночи в Крагоре, когда боль и наслаждение рука об руку ткали гобелен любовного подвига.
Он снова открыл глаза, но ничто вокруг не удержало его взгляда. Сейчас мир внутри Карла был намного более реален и интересен, чем мир вне его. Он смежил веки. Тьма стала плотнее, но при этом настолько прозрачной, что в ней чудилась глубина. Карл сосредоточился на этой мысли и попытался исследовать окружающую его Тьму. И в этот момент пришла боль. Настоящая, жестокая боль, а не ее жалкое подобие, которое посетило Карла до того. Вспыхнула кожа, дыхание смерти раздуло раскаленные угли внутри его желудка, расплавленный свинец побежал по жилам заместив кровь...
6
-Недурно.
Голос леди Альбы отвлек Карла от работы, и он повернулся к хозяйке дворца. Она стояла в нескольких метрах от него, около верстака, на котором Карл доводил детали декора, и рассматривала его дощечки.
-Так ты, оказывается, не только плотник, Карл.— Ее голос — грудной, низкий, с хрипотцой — звучал завораживающе.
Вообщето Карл не был плотником, он был учеником краснодеревщика, но, повидимому, с высоты ее положения разница между плотником и краснодеревщиком невелика. Леди Альба отложила в сторону очередную дощечку, и ее тонкие иссинячерные брови взметнулись вверх над полными удивления глазами.
-Постой,— сказала она медленно,— где это ты видел меня голой?
Она так и сказала — "голой". Не "без одежды", не "нагой", а именно так — "голой", как какаянибудь крестьянка или жительница предместий.
Карл покраснел. Волна неловкости, смущения, стыда обдала его с головы до ног, как если бы его на самом деле облили кипятком. Но жалей не жалей, а сделанного не воротишь. Он сделал эти проклятые кроки! Он. Их. Сделал.
-Я...— начал было он и запнулся.
Как объяснить то, что словами не объяснить?
-Я...— сказал Карл, испытывая сильнейшее желание исчезнуть, раствориться в воздухе, возможно даже умереть, лишь бы не чувствовать на себе этот вопрошающий взгляд глаз цвета черного янтаря.— Я не должен был...
