-Я понимаю,— кивнула Дебора.— Но мы отвлеклись. Так для чего же позвал тебя герцог Корсага?
-Война,— просто ответил Карл.— Опять война.
-С кем?— удивилась Дебора.
Вполне оправданное удивление, если подумать, согласился Карл. Но, с другой стороны, когда люди не воевали?
-С империей нойонов.
-С империей нойонов?— Естественно, это его заявление не могло не удивить ее еще больше.— При чем здесь нойоны? Они сами по себе, а мы...
-...сами по себе,— закончил за нее Карл.— Да, так было, Дебора, но, к сожалению, так больше не будет. Абсолютное большинство жителей ойкумены, и мы с ними до сегодняшнего дня, считали и продолжают считать, что наши пути никогда не сойдутся. У нойонов нет флота, а Срединный хребет непреодолим для любой скольконибудь значительной армии.
-Они построили флот?— недоверчиво спросила Дебора.
-Нет, пока не построили,— объяснил Карл.— Хотя, видят боги, я не понимаю, откуда взялась уверенность, что этого не произойдет никогда. Нойоны древний народ, и если до сих пор они не слишком интересовались Великим океаном, то это не значит, что так будет всегда. Однако дело в том, что флот им теперь и не нужен. Три года назад произошло сильное землетрясение, и в Седых горах открылся проход. Ты представляешь себе, где это?
-Да,— кивнула Дебора.— Я знакома с картой ойкумены. Но, Карл, ты говоришь, что это случилось три года назад...
-Ты права,— усмехнулся Карл.— Три года большой срок, но... Видишь ли, нойоны тоже не были готовы к такому повороту Судьбы. Они же не могли знать об этом заранее. Сначала они, вероятно, ничего и не знали, а потом... У них, судя по всему, очень большая империя, Дебора, и новости, а тем более армии, перемещаются по ней не спеша. К тому же их Север — это пустынная земля, а значит, для прохождения армии сначала следует подготовить базы. В общем, они вряд ли придут еще в этом году, но на следующий год наверняка.
-Но какое отношение это имеет к тебе?
-Людо убежден, что если нойонов можно остановить, то сделать это могу один я.
-Это правда?
-Не знаю,— честно ответил Карл и потянулся за кувшином с вином, стоявшим на столике рядом с кроватью.— Вам налить, ваша светлость?
-Давай пить прямо из кувшина,— предложила Дебора.
-Давай.— Он протянул ей кувшин, и она приняла его двумя руками.
-Я сейчас всетаки повернусь спиной,— сказала она, поднося кувшин к губам.
-Не надо,— улыбнулся он.
-Людвиг Вольх не проиграл ни одного сражения,— сказала она голосом, в котором зазвучала вдруг сталь, и спрятала лицо в кувшине.
-Да,— согласился Карл, с обычным спокойствием принимая удар Деборы.— Твой брат — серьезный военачальник, но до сих пор он воевал, имея абсолютное численное превосходство над противниками и лучшую, по сравнению с ними, армию. В свое время маршал Гавриель тоже не проиграл ни одной битвы, но почти в половине из них его армия была меньше вражеской.
-Гавриель мертв,— мягко возразила Дебора и передала кувшин Карлу.— А ты... ты тоже не проиграл ни одного сражения?
-Нет,— покачал головой Карл.— Несколько я проиграл.
Он не стал уточнять, что случилось это в молодости, хотя что есть молодость, когда ты живешь столько?!
-Несколько я проиграл,— сказал он.— Но Людо полагает, что лучше меня теперь никого нет.
-Что думает Людо, я уже поняла, а что думаешь ты?
-Я думаю, что он прав.
Карл охотно на этом бы и остановился, но, повидимому, это было бы несправедливо по отношению к Деборе. Он обязан был объяснить ей все.
-Людо и сам хороший полководец,— сказал он.— И он тридцать лет строил Флору и создавал ее армию.
-Зачем?— удивленно подняла бровь Дебора.— Ведь тогда он не мог еще знать о нойонах.
-Ну зачем государству армия?— усмехнулся Карл.
-Я знаю, зачем государству армия, но ты сказал об этом не так.
-Верно,— улыбнулся Карл.— Людо вернул Флору к ее естественным границам...
-Чтобы перейти их и идти дальше,— поняла Дебора.
-Да,— согласился Карл.— Людо решил построить собственную империю. Почему бы и нет? Ведь герцог застал конец империи Яра. Я думаю, увиденное ему понравилось, и в этом нет ничего удивительного. Это ведь и в самом деле был золотой век.
-Значит, герцог Корсага создал армию, которая достойна его планов, и воевать, судя по тому, что ты рассказал, он умеет тоже. И всетаки он пригласил тебя.
-Да,— кивнул Карл.— Он пригласил меня. Истинный флорианец, гордый, надменный, блистательный вельможа, тонкий политик, отменный солдат... Я мог бы сослаться на сантименты старой дружбы, а Людо действительно верный друг, преданный и бескорыстный, хотя в это трудно поверить, зная историю его жизни. Однако дело в том, что нойоны ему не по зубам, и он это знает. Он ведь еще и страшно умный, Дебора, наш друг Людо Табачник.
-Мы сделали круг, Карл,— заметила Дебора, забирая у него кувшин, из которого он так ни глотка и не отпил.— И вернулись к тому, с чего начали. Почему ты?
-Вероятно, потому что я художник.
Дебора посмотрела на него со странным выражением, но промолчала, видимо, обдумывая слова Карла. Потом сделала длинный глоток, попростонародному обтерла губы тыльной стороной ладони и, наконец, призналась в том, что ничего не поняла.
-Не вижу связи,— с сожалением в голосе сказала она и протянула ему кувшин.— Выпей, Карл, и объясни своей глупой женщине, что ты имеешь в виду.
Карл усмехнулся — ему понравилось, как Дебора вела теперь разговор,— и, взяв кувшин, сделал несколько больших глотков. Вино было крепким и терпким, но мысли Карла были далеко. Он думал о том, что только что сказал Деборе и о чем его спросила она.
-В давние времена...
Уже начав говорить, Карл понял, что времена, о которых он теперь рассказывает Деборе, не такие уж давние, во всяком случае для него, и задумчиво покачал головой, потому что все в мире относительно, как сказал современник человека, имя которого Карл собирался произнести в следующее мгновение.
-В давние времена,— грустно усмехнувшись, сказал Карл,— один неудавшийся живописец, Альдо Годих из Подо, основал в Руане Академию рисунка. И знаешь, вот ведь как бывает, он был никудышным художником, но на поверку оказался замечательным учителем, и еще, как оказалось, он умел чудесно писать об искусстве. И вот однажды у маэстро Годиха зашел с кемто спор о том, что можно и следует называть искусством рисунка. Альдо полагал, что рисунком является практически все, что способен делать человек. Мысль не бесспорная. Впрочем, вполне возможно, он имел в виду лишь живопись, архитектуру и прочие пластические искусства. Ему возражали, что понятие рисунка накладывает строгие ограничения на использование данного термина в столь расширительном значении. "Оставьте значения слов филологам и думайте головой!" — ответил Годих своим оппонентам. Не помню, чем там у них закончился спор, но, по мне, так Годих был прав, и даже более, чем думал он сам. Война, Дебора, это тоже искусство рисования.
-А любовь, Карл?— тихо спросила Дебора.— Любовь тоже рисунок?
-Да,— в тон ей ответил Карл.— Пером души, кровью сердца, на нежном шелке Судьбы...
Бросок Деборы был внезапен и стремителен, как атакующее движение ее адата, но, хотя Карл и успевал перехватить Дебору в прыжке, делать этого он не стал, открыв себя удару ее тела, позволив свалить себя на спину и впустив в себя со следующим вдохом жаркий выдох влюбленной женщины.
3
Какая длинная ночь. Положим, не самая длинная в его жизни, не самая насыщенная событиями, но полная, наполненная множеством мыслей и чувств, несовместимых, однако совместившихся и уместившихся в краткие несколько часов "без солнца". Какая странная ночь. Быть может, потому, что ей предшествовал странный день, или потому, что, казалось, вся его жизнь, все те бесчисленные дороги, по которым он до сих пор шел, все сошлось в одной точке, в этой тихой и теплой флорианской ночи? Чудесная ночь. Ночь любви. Счастливая ночь. Но тогда почему так тревожно на сердце?
Карл не спал. А Дебора? Спала она или нет? Сейчас Карл этого не знал, но он не удивился, когда услышал ее голос, и вопросу, который она задала, не удивился тоже. Такая ночь. Чему же здесь удивляться?
-Кто ты, Карл?
Уместный вопрос, но не однозначный. Хотела ли Дебора спросить Карла о его прошлом? Что ж, она, как никто другой, имела теперь право на такой вопрос. Вероятно, уже настало время для того, чтобы рассказать ей, кто он, о тех дорогах, по которым он прошел, что оставил за своими плечами в невозвратном прошлом. И Карл решил, что обязательно ей об этом расскажет. Сегодня или завтра, но разговор этот состоится, и она, единственный после Стефании человек, услышит историю его жизни так, как знает ее он один, как помнит ее теперь. Однако сейчас Дебора спросила его не только об этом. Об этом тоже, но и о другом. И Карл понял ее второй вопрос правильно, тем более что он совпал — и, повидимому, неслучайно — с тем, что вырастало и нарастало в нем самом, что незримо присутствовало во всех его делах и заботах, встречах и разговорах все последнее время и в день минувший, как и в предшествующие ему дни. Не этот ли вопрос прочел Карл в сумрачном взгляде своей дочери? Не об этом ли не спросил и не спросит его Людо Табачник? Не на этот ли именно вопрос отказался ответить Строитель Март?
-Кто ты, Карл?— спросила Дебора.
-Не знаю,— помолчав, ответил он.— Но знаешь, что интересно?— Карл говорил с ней, как с собой. С собой он, собственно, теперь и говорил, потому что чем дальше, тем больше Дебора становилась зеркалом, в которое смотрелась его душа.— До Семи Островов, до того, как я встретил тебя, я об этом и не задумывался никогда. Кто я? Должен ли вообще человек задаваться такими вопросами? Разве наше существование само по себе не есть простой и однозначный ответ на любой подобного рода вопрос? Я жил, Дебора, я дышал...
Ощущение было такое, как если бы он шел через топь, нащупывая ногой прочный грунт, и вдруг вышел на тропу.
-Я шел по дорогам...— сказал Карл, погружаясь в бесконечность ее глаз.— Я воевал и писал картины, я делал тысячу разных дел и думал о множестве разных вещей. Однажды я даже написал книгу, облекая в слова свои мысли и видения. Единственная вещь, о которой я не думал, это я сам. Теперь мне кажется, что до Семи Островов, до того, как я вошел в город, на эти мысли был наложен запрет. Кто его наложил? Не знаю. Возможно, никто. Возможно, что мне просто не приходило в голову внимательно посмотреть в зеркало или у меня просто не было такого зеркала?
Он замолчал. Молчала и Дебора. Молчание плыло сквозь предрассветный мрак, как туман над водой, как запах цветов, как тихий шелест травы. Оно не тяготило, являясь естественным продолжением их разговора, отражением состояния их душ.
-Что изменилось, Карл?— тихо спросила Дебора.
-Возможно, все.— Сказав это, Карл понял, что прав. Похоже, он действительно нашел тропу через топь.— У меня появилось зеркало, в которое я наконец могу посмотреться.
-Ты имеешь в виду меня.— Дебора не спрашивала, она его поняла.
-Вероятно,— серьезно кивнул Карл.— А то, что произошло в Сдоме... Я думаю, то, что там произошло, это начало какойто новой дороги, по которой мне еще не приходилось идти. Понимаешь? У меня было много дорог, и, когда я пришел в Семь Островов, я думал, что Сдом — это лишь остановка в пути, и ведь узел, который там завязался, и на самом деле сплелся из нитей, протянувшихся из прошлого. Все так, но верно и то, что я тебе сказал. В Сдоме началась новая дорога. И дело здесь не в броске Костей Судьбы, хотя и в нем тоже, но бросок Костей — это тоже только часть рисунка. Вот только, что именно будет на нем изображено,— сказал он с улыбкой, обращенной к Деборе,— мне пока неизвестно.
Он повернулся к Деборе и обнял ее. Не было страсти, и сумасшедшее желание не сжигало сердце. Были нежность и ощущение близости на грани возможного, когда следующий шаг — слияние, то, что в Гароссе называли "оро" — единение, растворение себя в любимом. Без остатка. До конца.
4
Его разбудил звон стали. Ночь была тиха, и никто еще не скрестил мечи в жестоком поединке. Мирный покой теплой флорианской ночи не был нарушен, но, бесшумно взлетая с кровати, Карл знал, что вскоре прольется кровь. Просто во сне его душа ушла на несколько шагов вперед, туда, где смерть уже навестила спящий отель ди Руже. Не одеваясь, Карл схватил свой меч — или это сам меч прыгнул в его протянутую руку?— и развернулся к окну. А по другую сторону постели обнаженная Дебора приняла убрскую боевую стойку лицом к двери. В левой руке она обратным хватом держала подаренный ей когдато Карлом широкий кинжал, а правая со сжатыми в щепоть пальцами поднялась над головой, напоминая своей белизной насторожившегося лебедя. Движение глаз Карла было мгновенным — увидеть Дебору и снова взглянуть в темный пустой сад,— но краткий миг, который потребовался зрачкам, чтобы проделать этот путь, позволил ему не только удостовериться в том, что Дебора отреагировала на его толчок и проснулась, но и увидеть метнувшуюся к нему из предрассветной мглы тень.
Вздрогнул и "запел" в его руке Убивец, скачком отступила мгла, отброшенная прочь боевым трансом, и Карл, не мешкая, нанес удар в атакующее его прямо сквозь оконный проем стремительное нечто. Еще не успев разобрать, кто же этой ночью пришел за его жизнью, Карл ощутил, как входит меч в упругую плоть врага, и бросил свое тело в сторону. Его правая рука проделала полукруг, сопровождая пронзенного Убивцем то ли человека, то ли упыря, влетевшего по инерции в спальню, и меч освободился, а левая рука подхватила с падающего прикроватного столика Синистру и метнула его в сторону двери.
Карл метил нападавшему в грудь, но человек, обрушивший дверь их спальни, был настоящим гигантом. Раздался высокий протяжный звук, на который резкой мгновенной болью отозвались плотно сжатые зубы Карла, Синистра ярко вспыхнул, как будто объятый фиолетовым пламенем молнии, и, пробив толстую сталь кольчуги, по рукоять вошел в живот неведомого врага. Гигант заревел, как какойнибудь сказочный тролль — на каменного тролля он, впрочем, и походил,— но не остановился, и Карл прыгнул ему навстречу. Перелетев по высокой дуге через агонизирующее создание, раскинувшее по полу сломанные черные крылья, он подоспел как раз вовремя, чтобы парировать Убивцем удар тяжелого меча, падающего прямо на Дебору, а та, скользнув под замершим на мгновение мечом "тролля", вонзила свой кинжал в его солнечное сплетение. Их страшный противник хрюкнул, неловко отшатнулся, сотрясая цветные плитки пола тяжестью своего шага, и стал оседать на подкосившихся ногах, выпустив из ослабевшей руки тяжелый черный меч. Но Карл не стал дожидаться, пока тот упадет сам — за их с Деборой спинами ощущалось не сулящее ничего хорошего движение,— он схватил Синистру за рукоять и одновременно нанес противнику могучий удар ногой, опрокидывая его на спину и освобождая дорогу.
-За мной!— крикнул Карл, перепрыгивая через поверженного врага.
-Кинжал!— догнал его в полете крик Деборы.
-Оставь!
Он выскочил в коридор, уклонился от выпада еще одного крылатого воина и сам нанес удар, отбивая вражеский меч в сторону и открывая путь Деборе, которая уже во второй раз вынуждена была бросать свое тело под скрестившиеся клинки. Дебора пролетела к противоположной стене, за спину диковинного воина, одетого в черную кожу и украшенного вздымающимися изза плеч мощными крыльями сизостального цвета. Карл ударил кинжалом в открывшуюся грудь человекаптицы, но у того оказалась отменная реакция: рука с длинными сильными пальцами метнулась навстречу Синистре, и Карл почувствовал на запястье железную хватку чужой руки. Секунду или две они молча боролись, стоя на одном месте с переплетенными напряженными руками и широко расставленными ногами.
