Взрослые вокруг пели песни, угощались пирогами, лепешками, веселились и не обращали внимания на детские забавы. Ритт стиснул кулаки, подступая к обидчикам:
— Отдай! — крикнул он рыжему. — Это мое!
Тот заухмылялся пуще прежнего и сжал фигурку кончиками пальцев, протягивая руку к костру.
— Не смей! — крикнул Ритт.
На глазах его выступили слезы. Он жалел не о том, что могла сгореть работа, над которой он тяжело трудился несколько дней. Больше всего мальчишка боялся, что если деревянная фигурка пропадет, у него никогда не появится свой конь. Все то время, пока Ритт строгал дерево, держал его в ладонях, он думал лишь о желанном скакуне и от мысли о возможной потере пришел в отчаяние.
Рыжий вор сделал шаг к костру, отворачиваясь от жара и все так же держа фигурку. Ритт резко выдохнул сквозь зубы, бросился к нему, но путь ему преградили другие мальчишки. Отбиваясь от их рук, он повернул голову и нашел взглядом мать в толпе. Глаза Мельи вспыхнули тревогой, она еще не понимала, что стряслось, но уже хотела прийти на помощь сыну. Однако было уже поздно.
Обидчик показал Ритту язык и бросил деревянную лошадку в огонь. Хозяин ее истошно завопил, с силой оттолкнул державших его ребят так, что они повалились на землю, а после подскочил к самому пламени. Рыжий мальчишка замахнулся плохо, и фигурка не попала в середину костра, а лишь ударилась о лежащие на краю тлеющие поленья и застряла между ними. За спиной Ритта взвизгнула какая-то женщина, послышались возгласы, на него теперь все смотрели, а он видел только заветную деревяшку, чернеющую на глазах.
На поленьях плясали маленькие языки синеватого пламени, а большой костер трещал и сыпал искрами в опасной близости от мальчика, но Ритт думал только о том, чтобы спасти свое сокровище. Часто моргая из-за дыма и жара, он голыми руками оттолкнул раскаленные поленья и подхватил фигурку — нагревшуюся, а потому обжегшую ему ладонь и пальцы. Огонь лизнул его куртку, рукав на предплечье загорелся, и мальчишка почти бессознательно сбил пламя вторым рукавом.
Почти сразу Ритт вновь услышал голоса за спиной и почувствовал, как кто-то из взрослых спешит к нему, намереваясь оттащить от костра, но в это мгновение он сам отпрянул от пламени, развернулся, и, сжимая в руках горячую фигурку, бросился бежать в темноту. Какой-то крестьянин попытался заступить ему дорогу, а Мелья кричала что-то, однако мальчик, обиженный, озлобленный и несчастный, убегал все дальше, стремясь остаться в одиночестве.
Так вышло, что ноги понесли его к реке, и теперь он, оскальзываясь и задевая сугробы, спускался по крутому берегу. Проем, вырубленный ранее во льду, совершенно скрывала темнота. Хоть луна и проглядывала сквозь тонкие клочья облаков, а все же глаза Ритта еще не оправились от яркости костра. О подстерегающей его воде он бы так и не вспомнил, если бы вдруг не споткнулся о какую-то ледышку и не растянулся во весь рост. Он больно ушиб колено, но самое страшное случилось с деревянной фигуркой: она выпала из руки мальчика и скользнула по льду в холодную и черную речную воду. Послышался короткий всплеск — лошадка пошла ко дну.
Ритту стало так горько, что он всхлипнул, и по щекам его потекли слезы. Он подполз ко краю проруби, всмотрелся в воду, напрягая глаза изо всех сил, но фигурки там не увидел, да и понимал, что надеяться ему теперь не на что. Его обожженные ладони и пальцы ныли, ворот куртки намок от слез, но тяжелее всего было чувство обиды, засевшее в груди. На краткий миг Ритт застыл в горестном оцепенении и даже представил себе, как скроется в ледяной воде навсегда. Там уже не побеспокоят его деревенские обидчики, бедность и зима, и только лицо матери, может быть, приснится ему, когда он окажется во Мгле.
На темном холме, откуда тропа вела на берег, глухо зазвучали голоса крестьян, затем что-то вспыхнуло — наверное, соорудили факел. Ритт же теперь видел гораздо лучше. Бледный, беловатый свет луны, пронизывал все вокруг и падал, казалось, прямо на прорубь, проникая в толщу воды.
Чуть погодя река вдруг и вправду посветлела. Она замерцала, задвигалась, и внезапно перед мальчиком, скользнув из речных глубин в зимний воздух, появилась женщина — столь необыкновенная, что о подобных ей Ритт не слышал даже из сказочных преданий. На теле ее не было одежды, а кожа походила на чешую — тонкую, но прочную на вид — и на зеленых и жемчужно-белых чешуйках играл лунный свет. Глаза странной женщины излучали слабое сияние, тяжелые, мокрые волосы опускались концами в воду.
Речная жительница высунулась из воды по пояс. Одной рукой она уперлась в лед, а вторую протянула Ритту — на ее ладони лежала деревянная фигурка лошади. Схватив талисман, мальчик радостно вздохнул от неожиданной удачи, но на том его везение не закончилось. Загадочная женщина потянула его за руки и опустила их в воду, накрыв своими. Ритт ощутил сковывающий пальцы холод и на мгновение испугался, что неведомое существо утопит его, однако вместо этого хозяйка реки исцелила его ожоги.
Черная вода озарилась мягким светом, наполнилась приятным теплом и обволокла ноющую кожу словно масло. Раны, полученные мальчиком у костра, пропали бесследно, и даже на душе у него сделалось легко. Он хотел поблагодарить добрую незнакомку, но она покинула его так же стремительно, как появилась. Короткий всплеск сопроводил ее исчезновение, и ошеломленный, но невероятно счастливый Ритт остался сидеть у края проруби в наступившей зимней ночи. От берега к нему уже бежали люди, а над головой далеко на востоке погасла звезда Эрне.
Глава 19 ↑
Утомленные ночной вылазкой путники проспали в таверне до самого полудня. Их разбудили голод и звонкие частые удары молота, раздававшиеся в кузнице неподалеку. На улицах запорошенной снегом столицы давно уже появились горожане, с рассвета дымили печные трубы пекарен, по воздуху плыл запах свежего хлеба. Стража покрикивала на бродяг и попрошаек, на рынке городские хозяйки торговались с купцами, по мостовым проезжали телеги, груженные мешками с зерном, мукой и сушеным горохом, ремесленники трудились в своих мастерских, храмовники обметали широкие каменные ступени Храма Близнецов. Сосновые ветки и украшения были убраны, и только кострище на площади напоминало о прошедшем празднике.
Как и предсказывал Кристиан, Гайтус принял решение остаться в таверне. Вести отряд к Каменной Роще теперь полагалось Освальду. Лекен и другие путники поначалу думали, что лорд заупрямится, пожелает отправиться в путь, но, к общему удивлению, Гайтус внял советам старого лекаря без видимой неохоты. В душе он даже порадовался возможности сослаться на свою рану и тому, что ему не придется вновь скакать по заснеженным дорогам, ночевать под открытым небом и есть пищу, приготовленную на костре.
Каменная Роща располагалась недалеко от столицы в западных землях Веллуры. Путники надеялись добраться до руин к вечеру того же дня и вернуться обратно к полудню следующего. Гайтус знал, что если бы собрался с силами, то вполне мог выдержать столь малый переход, однако на сей раз его терпение дало трещину. Когда Лекен зашивал его рану после боя с разбойниками, лорд и вовсе сердито размышлял, а не примкнуть ли ему к Виллену и его соратникам. Что толку служить неопытному ленивому мальчишке, который послал за короной сторонних людей, а не совершил путешествие самолично для большей надежности? Если уж он желает короноваться реликвией, то пусть бы и добывал ее, скитаясь по землям своего королевства.
Позже, когда голова у Гайтуса прояснилась, он осознал, что выбирать сторонников ему особенно не приходится. К Виллену он не питал приязни, и ему казалось, что надменному, жесткому лорду лишь хочется власти над прочей знатью, тогда как благополучие Веллуры его занимает мало. Никлос же получил трон по праву, как наследник Гредвира, и его свержение означало бы смуту в королевстве. После встречи с разбойниками Кнола Гайтус испытывал уверенность в том, что если Никлос немедленно не возвысится в глазах простого люда, придворных и лордов, то правление его в скором времени закончится самым решительным и кровопролитным образом. Вдобавок участие Виллена в заговоре еще требовалось доказать, ибо прямых свидетельств тому не было.
Награда от королевы-матери теперь не прельщала Гайтуса. Им овладело некое равнодушное спокойствие, и его привлекала лишь мысль о возвращении в собственный замок. От полученной раны и тяжелого похода он чувствовал себя слабым, совершенно изнуренным, да вдобавок ощущал гнет разочарования. О короне же Гайтус почти не тревожился. Весть об участии Кристиана принесла ему неожиданное облегчение. Дерзость мага лорд выносил с превеликим трудом, но молодой человек не единожды выручал отряд по доброй воле и сумел доказать, что в воровстве и заговоре не замешан. Корона при нем будет в полной сохранности.
Остальные же путники, получившие достаточно сна и отдыха, заметно повеселели, давешнее уныние более не давило на них тяжкой ношей. После обильной трапезы они пополнили припасы и налили во фляги не только воду, но и вино. Кристиан теперь тоже наполнил свою сумку, чтобы не голодать в дороге и не становиться в тягость остальным, вынуждая их проявлять учтивость и делиться с ним пищей.
Всех лошадей вдоволь накормили и оседлали, и вскоре отряд из шести всадников двинулся по улицам Брадоса в сторону городских ворот, поручив Гайтуса заботам королевского лекаря.
За пределами столицы по-прежнему расстилались белоснежные поля. На тракте, уходящем на северо-восток, поскрипывали повозки, с заплечными котомками шагали пешие путники. Отряд поехал другой дорогой — кратчайшей из всех, что вели к Каменной Роще. Она вилась мимо королевских владений и земель лорда Кэмли до самого перепутья, где гостей привечали в 'Кладовой тролля'. По ней Гайтус и его соратники возвращались в столицу в тот самый день, когда кнэфы устроили кражу короны и так некстати преуспели в этом недостойном деянии.
Воздух потеплел за прошедшую ночь, однако в нем ощущалась влага, заставляющая путников кутаться в плащи и покрепче стягивать шнуровку на куртках. Небо закрывали плотные серые облака, из которых падали на землю редкие снежные хлопья. Сельская дорога бежала вперед, кони шли неторопливой рысью, и путешествие протекало вполне мирно.
Порядком удалившись от столицы, всадники сделали привал. В десятке шагов от дороги они сложили небольшой костер, наломав сухих веток в стоящей поблизости роще, и Браско заглянул в свою дорожную сумку, чтобы достать огниво, но обнаружил только кусочек трута в кожаном мешке.
— Вот я дурень! — огорчился он. — Потерял на той поляне кремень и кресало и забыл про них начисто. Будь добр, — обратился он к Кристиану, — полыхни пламенем в костер, раз уж я такой беспамятный.
— Не могу, — развел руками маг. — Мне не дано создавать огонь, я лишь пользуюсь тем, что уже есть. В таверне я поджег поленья от пламени свечи.
— По-странному вас, мастеров, боги одаривают, — недовольно пробурчал младший мечник. — Самое-то важное укрыли.
— Так обыкновенно и случается, — Ламберт не удержался и встрял в беседу, чтобы внести ясность. — Маги управляют стихиями, но сотворить их не могут. Мастеров, которые способны создать огонь или воду, и пяток не наберется во всем королевстве.
Освальд тем временем порылся в своей дорожной сумке и отыскал то, что так опрометчиво забыл Браско.
— Держи! — крикнул он, перебрасывая младшему мечнику стальное кресало и кремень.
Вскоре путники уже грелись у костра, поджаривая на огне кусочки вареного мяса, купленного ими в таверне. Поначалу ели молча, но затем Кристиан поймал на себе исполненные любопытства взгляды и спросил:
— Что вы на меня так смотрите, уважаемые?
Освальд смущенно переглянулся со своими соратниками и нерешительно начал:
— Ну, говоря по правде, хотелось бы осведомиться...
— Как ты ожил в Горелом лесу? — сгорая от нетерпения, перебил мечника Браско. — Хоть и сказал, что не знаешь, а все ж отчего такое возможно?
Ламберт тут же прибавил, боясь остаться не у дел:
— Где ты обучался магии, если не в Брадосе? Кто был твоим наставником?
— И что за чудесный конь у тебя? — осмелилась наконец задать вопрос Тесса.
— ... кто ты таков и откуда родом, — Освальд, замерший до поры с открытым ртом, все же окончил свою речь и укоризненно покосился на Браско, пренебрегшего должным порядком, но младшего мечника так поглотил поиск истины, что он потребовал разъяснить и другую загадку:
— Да что вдобавок ты предложил тому оружейнику в столичных казармах?
Кристиан изумленно выдохнул и опустил прутик с нанизанными на него кусками говядины.
— Однако я не думал, что вокруг меня сгустилось столько тайн, — произнес он. -Придется мне, видно, развеять хоть самую малость.
Путники с готовностью воззрились на него, ожидая услышать нечто занятное. Только Грут ничего не спросил у мага, лишь блеск его глаз выдавал внимание кнэфа к разговору.
Молодой человек помедлил, собираясь с мыслями. Достал из сумы флягу с вином, отхлебнул из нее немного. Затем обернулся к Регену и убедился, что жеребец нашел себе корм под снегом. Снова обратив лицо к путникам, Кристиан решил сперва ответить Освальду:
— Мое имя вам уже известно, а родом я из западных земель — тех самых, по которым проходит теперь наша дорога. Отец мой все еще живет неподалеку, а мать умерла очень давно. Торговля, как я уже упоминал — не моя стезя, и из купцов я не происхожу.
— Но ты простолюдин? — пытливо справился старший мечник.
— А я похож на знатного? — маг намеренно уклонился от ответа, начиная сожалеть о затеянном разговоре.
— Это понять сложно, — заметил Ламберт, а Освальд и Браско согласно закивали. — Ты будто не привык подчиняться. В семьях крестьян или ремесленников такую манеру трудно обрести. По мне, так ты либо сын ратника, либо дальний родич местного лорда, однако при этом удивительно, что ты странствуешь и сам промышляешь себе на хлеб.
— Сожалею, — небрежно пожал плечами Кристиан, — но я и сам не знаю всей правды о моем теперешнем положении. Потому отвечу лучше на вопрос...
— О ранах и Горелом лесе, — живо подсказал Браско.
— Пусть будет так, — сдался мужчина, хотя до того намеревался удовлетворить любопытство королевских мастеров. — Но мне нечего прибавить к тому, что я уже поведал вам. На меня напал крупный зверь, нанес глубокие раны, а после кто-то исцелил меня таинственным образом. Мой спаситель так и не предстал передо мной.
— Ведь ты маг, да еще из сильных, — проявил настойчивость младший мечник. — Какова твоя догадка: зельем тебя из Мглы вернули или другими чарами?
— Я не... — молодой человек хотел отмахнуться от его назойливости, однако приметил, что воин поглядывает на него с неким подозрением и опаской, а потому спросил: — Уж не завелась ли у вас собственная догадка? Да к тому же такая, от которой мне дурно сделается?
— Куда уж мне о чародействе размышлять, — слукавил Браско, хотя в действительности мучился от суеверных раздумий с той поры, когда Кристиан невредимым появился в 'Кладовой тролля' и привел отряд в смятение. — Вот только если это чары, то как при них живого от ходячего мертвеца отличить?
