— Мне бы хотелось, чтобы в следующий раз вы питались аккуратнее, — сказал господин после того, как растерзанный и обескровленный труп остался лежать на каменном полу, а два его новоявленных птенца с некоторым потрясением взирали на дело рук или вернее, зубов, своих. Жажда отступила, утихла безумная ярость, внутри разливалось приятное сонное тепло, и это больше пугало, нежели радовало. Они пили кровь. Они высосали человека досуха. И это было не просто дурацкое развлечение, это было необходимо, это насытило их. Как такое может быть?!
Человеческая кровь оказалась вкуснейшим лакомством из всего, что Филипп когда-либо пробовал, невозможно было передать словами все то наслаждение, что получал он, делая глоток за глотком. Если вообще можно было назвать глотанием этот процесс, — на самом деле, он просто всасывал в себя кровь, будто его горло как-то изменилось. Ужасно и отвратительно! Мерзко! А еще ужаснее то, что крови хочется снова, не так сильно как раньше, но хочется, и снова вызывает вожделение грязная шея Гибура! Как можно существовать, если постоянно хочется кого-нибудь сожрать?!
С трудом подавив зарождающуюся панику, Филипп провел ладонью по губам, вытирая кровь, и c недоумением проследил, как она без остатка впитывается в кожу. Что ж, умываться, видимо, не обязательно. Сильнее пострадала одежда, и без того не особенно свежая после приключений прошлой ночи и дневного сна на алтаре, теперь она была безнадежно испорчена, и уж совершенно точно в ней невозможно было бы выйти на улицу и вернуться во дворец.
— Вот черт, Лоррен, мы сожрали какого-то крестьянина, — поморщился принц, — И даже предварительно не отмыли его. Это все равно, что напиться из сточной канавы!
Лоррен не выглядел особенно удрученным.
— Вы преувеличиваете, монсеньор. По-моему, он был довольно вкусным.
— Ты всегда готов жрать всякую гадость.
— Когда это я жрал гадость?
— Я помню, как во Фландрии ты сорвал огурец в чьем-то огороде и сожрал его, лишь слегка ополоснув в пруду!
— Я был голоден!
— Вот о том я и говорю...
— Довольно, — прервал его господин, — Слушать вас одно удовольствие, а уж наблюдать — и того более. Но сейчас мне бы хотелось, чтобы вы послушали меня.
На лице принца не отразилось никаких эмоций, но господин почувствовал пронзившую его вспышку ярости, — Филипп не терпит приказного тона и не любит, когда его прерывают. Его птенец привык следить за своей мимикой, но еще не умеет контролировать чувства. Он даже не знает, что это нужно делать. Не знает, что его мастер может читать его, как открытую книгу. Что ж, чем дольше он этого не узнает, тем лучше.
— Полагаю, больше вам не требуются доказательства существования вампиров, и я сразу могу перейти к тому, чтобы изложить вам правила нашего существования. Этих правил не так уж много, и вы должны хорошо запомнить их, чтобы выжить. Во-первых, мы питаемся только кровью, и для того, чтобы чувствовать себя хорошо, должны питаться регулярно. Особенно это касается молодых вампиров. Во-вторых, вы должны избегать солнечного света. С рассвета и до заката вампиры спят — предпочтительно в собственных гробах, но это не так уж обязательно, подходящим может быть любое помещение, куда не проникает ни лучика света. Как только заходит солнце, вы можете вести обычный образ жизни. И третье, вы должны хранить в тайне от людей свое новое существование.
— Как такое возможно? — раздраженно произнес Филипп, — Спать весь день в гробу, ночью бегать по дворцу, щелкая клыками и выбирая, кого бы сожрать, и при этом уверять всех, что ты нисколько не изменился?
— Обычно вампиры живут в своем сообществе, а не с людьми. Вам пока это трудно понять, но постепенно вы перестанете чувствовать себя похожими на людей. Я не стану препятствовать вашему возвращению к прежней жизни и даже напротив, научу вас вести себя так, что люди не заподозрят о вашем изменении. Но прежде чем вы вернетесь, вам нужно будет пожить в моем доме, чтобы привыкнуть...
— Уже двое суток меня нет во дворце, пока еще это не так странно, но еще немного и меня начнут искать, — прервал его Филипп.
— Придумайте что-нибудь. Сейчас я никуда не отпущу вас одного, но со мной вместе вы можете явиться во дворец хотя бы даже сегодня и сообщить... ну, к примеру, что поживете какое-то время в одиночестве в каком-нибудь охотничьем домике.
Филипп скептически хмыкнул.
— Полагаю, уверения в том, что я не нуждаюсь в вашем сопровождении, вы не примете?
— Правильно полагаете. Помимо того, что я принц вампиров этого города, я еще и ваш мастер. Я ваш создатель, я ваш отец во тьме, и вы обязаны слушаться меня во всем. Понимаю, что это тоже для вас непривычно, но вам придется принять такое положение вещей. Для вашего же блага.
5.
Конечно, все это было в высшей степени странно. Филипп и Лоррен в чужой одежде и в сопровождении никому неизвестного господина посреди ночи явились в Пале-Рояль, где смертельно бледный, мрачный, всклокоченный и явно исхудавший за эти дни принц заявил, что будет отсутствовать несколько дней, погрузил в карету пару сундуков с одеждой и отбыл без дальнейших разъяснений. Лизелотта и не посмела его расспрашивать, видя, что муж не в духе, и с удивлением проводила взглядом отъезжающий экипаж, думая о том, не похищение ли это, и что ей следует рассказать королю, когда тот осведомится, где его высочество.
По дороге Лоррен мирно беседовал с мастером, выспрашивая подробности вампирского существования, Филипп слушал их, одновременно пытаясь разобраться в собственных ощущениях и стараясь понять, что в нем изменилось. Ваше сердце не бьется... Вам не нужно дышать... Нет, физиологические надобности справлять тоже больше нет необходимости. Вы же не едите и не пьете, а кровь это иная субстанция, она усваивается у вампира полностью... Нет, вы не сможете пить вино. Да, я совершенно в этом уверен. Никакое и никогда... А вот тут я вас порадую, когда вампир сыт, он вполне способен испытывать все доступные людям чувственные удовольствия... И это абсолютная правда, что вы никогда не постареете, вы будете молоды и красивы, и чем лучше будете питаться, тем более красивым будете выглядеть... И вы никогда не умрете, если только будете в точности исполнять все, что я говорю... Не умрете, потому что, строго говоря, вы уже мертвы.
Как это может быть, что мы мертвы, если мы ходим и говорим, и даже способны испытывать чувственные удовольствия? Филипп попытался задержать дыхание, и у него получилось, он действительно мог не дышать. Он мог бы, должно быть, прикинуться мертвым, если бы лег и не шевелился, и ни один врач не почувствовал бы даже самого слабого трепета жизни в его теле. Как это грустно, умереть в тридцать семь лет. Хотя, с другой стороны, его ведь могли убить на войне и неоднократно, но почему-то тогда совсем не думалось о смерти. А ведь теперь его, должно быть, не убьешь ни пулей, ни ударом шпаги. Но и войсками ему не командовать, ведь ночами никто не воюет. И ему никогда не увидеть солнца... Впрочем, на кой черт сдалось ему солнце? Зато он не будет стареть и ему не придется смотреть, как лицо оплывает и покрывается морщинами, как становится дряблым тело. Ему навсегда останется тридцать семь, и он выглядит, по словам Лоррена, лет на десять моложе. А Лоррену — всегда будет тридцать четыре, и он красив, как Аполлон, солнечный бог, невозможно взгляд оторвать, и хочется предаться чувственным удовольствиям с ним прямо здесь же, в карете. Но, к сожалению, довеском к бессмертию они получили господина Гибура-старшего, который называет себя их мастером и хочет, чтобы его слушались.
Принц вампиров жил в большом старинном особняке в той части города, где обычно селилась аристократия. Они приехали почти перед самым рассветом, и слуги встречали своего господина с явным беспокойством, хотя никто и не посмел никак выказать его. Впрочем, может быть, это были и не слуги? Двое суровых господ в архаичных одеяниях с суровым достоинством поклонились мастеру и с подозрением уставились на его гостей. По лестнице, ведущей на второй этаж, не торопясь, спустилась дама, одетая уже не столь архаично, но все же и не по последней моде, а скорее по моде прошлого столетия. Она будто и не видела никого вокруг, кроме своего мастера, глаза ее просто сияли восторгом и обожанием. Подойдя к принцу вампиров, дама присела в реверансе и поцеловала ему руку, тот поцеловал ее пальчики в ответ, и при этом смотрел так нежно, что становилось ясно, что между ними существуют особенные отношения. Как интересно, — эта дама определенно его любовница. И совершенно определенно — сама вампир! Дама-вампир. Выглядела она настолько великолепной и чувственной, что Филипп даже ощутил влечение к ее красоте.
Де Гибур церемонно представил ей своих гостей, после чего велел кому-то похожему на мажордома проводить их в отведенные для них апартаменты и помочь устроиться на дневной сон.
— Мы продолжим наше общение завтра, господа, — сказал он им, — Через четверть часа взойдет солнце.
— Вы приготовили для нас гробы? — осторожно осведомился Филипп.
— О нет, в моем доме достаточно комнат без окон. Вы можете устроиться на кровати. Впрочем, если хотите гробы...
— Нет, пожалуй, мы предпочтем кровать.
Слуга проводил их и поспешно ретировался, должно быть, тоже боялся солнца.
Обитель принца вампиров не походила ни на один из домов аристократов, какие Филиппу доводилось видеть. Здесь не было никакой роскоши, никаких излишеств, никаких маленьких приятных мелочей, услаждающих взгляд, — все казалось устроенным очень просто, функционально и даже аскетично. Зато было много оружия, и в прихожей и в коридоре на втором этаже, причем оружия, не развешенного по стенам в качестве украшения, а стоящего так, чтобы до него удобно было добраться и дать отпор врагу. Словно это был не дом в центре Парижа, а замок, расположенный где-нибудь на границе с Испанией или Голландией, всегда готовый к осаде.
Апартаменты, отведенные для гостей, так же были совсем не роскошны, но в целом оказались вполне пригодны для жизни, по крайней мере, Филипп рассчитывал на худшее. Две спальни, гостиная, гардероб и ванная комната. Пусть несколькими часами ранее они и отмылись кое-как в доме у колдуна, ванну принять хотелось безумно, но принц рассудил, что вряд ли сейчас вампирская челядь возьмется греть ему воду. Они боятся солнца, как черт ладана, неужели оно и впрямь так губительно? Мастер не позаботился объяснить, что именно происходит, если вампир попадает на солнце, но можно предположить, что ничего хорошего.
Может быть, заставить Лоррена принести холодной воды? Если Филипп теперь мертвец, то ему наверняка все равно, в какой воде купаться? Но если с наступлением рассвета он провалится в летаргический сон прямо в ванной, то может утонуть. Ах, черт, как же он может утонуть, если не дышит?!
— Если сюда не проникает свет, может быть, не обязательно ложиться в постель? — предположил Лоррен, — Или, скажем так, не обязательно спать?
— Он сказал, что этот сон неодолим. Мы уснем, и будем выглядеть, как мертвые.
— Жаль. Ночи нынче коротки.
— Боишься чего-то не успеть? У тебя впереди целая вечность.
— Хотелось бы быстрее разобраться, что к чему. Узнать свои новые возможности. Мы определенно стали сильнее, посмотрите на это. — Лоррен достал из кошелька луидор и легко, кончиками пальцев, согнул его пополам, — Раньше я так не умел.
— Впечатляюще, — скептически поморщился Филипп.
— А еще больше мне хотелось бы узнать возможности нашего мастера, — добавил Лоррен.
— Не называй его нашим мастером!
— А как мне его называть? Я очень мало понимаю в том, что с нами произошло, но одно я уяснил вполне. Он нас сильнее. И он может сделать с нами все, что ему вздумается, если захочет. Вы разве не поняли это там, у Гибура?
Филипп несколько мгновений молчал, словно обдумывая что-то
— Я не стану с этим мириться.
— И что вы собираетесь предпринять?
— Пока не знаю.
— Нам нужно быть очень осторожными, мой принц. И хотя бы на первых порах выполнять его приказы. Если он захочет избавиться от нас, мы уже совершенно точно умрем, без всяких допущений. А мне не хочется умирать. Особенно учитывая то, что мы продали души Дьяволу. И приносили жертвы демонам. Ад ждет нас с распростертыми объятиями, и я не уверен, что пребывание там доставит нам удовольствие.
Они посмотрели друг на друга, и Филипп понял, что Лоррену тоже страшно, очень страшно, как бы он ни пытался это скрыть.
— Ты думаешь, все, что говорил Гибур о демонах, тоже может оказаться правдой? — проговорил принц.
— Почему нет, раз уж оказались правдой страшные сказки моей няньки?
— Пожалуй, ты прав, — Филипп криво усмехнулся, — Мы слишком много грешили, чтобы умирать. Впрочем, даже если бы мы были праведниками, у меня все равно нет желания покидать этот мир. По-моему, вампиры чувствуют здесь себя совсем не плохо, они не выглядят несчастными.
— Они выглядят странными, будто все еще живут в давно ушедшей эпохе. Вы видели, как они одеты? А их манеры?
— Конечно, я видел. Но знаешь, что беспокоит меня больше всего, Лоррен? При всем том, что вампиры неохотно принимают новых членов в свое сообщество, они зачем-то обратили нас. Заметь — это произошло практически против нашей воли. Нет, конечно, мы ответили согласием... Но все же нас принудили. Тогда как Гибур, который страстно желает стать вампиром, все еще остается человеком.
— Мы им зачем-то нужны, — согласился шевалье.
— И мне очень хотелось бы знать, зачем.
Как раз в этот миг над горизонтом появился первый лучик солнца, и новоявленные вампиры упали, как подкошенные, на ковер, не успев добраться до заботливо приготовленной для них постели. К счастью, в их апартаментах было действительно совершенно темно и, кроме нравственных мук от столь недостойного положения, они не испытали никаких неудобств.
6.
Ответа на этот самый важный вопрос — зачем их обратили? — они еще долго не могли получить. Даже когда Лоррен однажды прямо спросил мастера, тот ответил только: "В свое время вы все узнаете". Легче от этого не стало. Стало только тревожней, потому что самые неприятные предположения могли получить подтверждение.
Филиппа приводило в ярость его нынешнее положение. Зависимость от какого-то господина, который, по его мнению, не представлял собой ничего выдающегося, доставляла ему больше неудобств, чем все прочие ограничения, что накладывало на него существование в образе живого мертвеца. Но он вынужден был притворяться, стискивать зубы и с каменным лицом сносить все наставления и приказы, исходящие от их мастера. Давно, очень давно ему не приходилось этого делать — со времен другого ничтожества, кардинала Мазарини. Но тогда Филипп был ребенком. Сейчас, впрочем, он тоже был все равно, что ребенок. Птенец... Что за отвратительное слово! Какое вообще отношение к вампирским взаимоотношениям могут иметь птицы?! И точно так же, как когда-то Мазарини, его нынешний мастер страстно не желал, чтобы Филипп взрослел.
Нет, мастер не был с ними суров, даже напротив, он порой проявлял недюжинное терпение в обучении своих птенцов. Он научил их питаться так, чтобы оставлять на теле человека только две маленькие ранки, которые после кормления следовало лизнуть языком, — так они скорее затягивались. Он научил их внимательно слушать сердцебиение жертвы, чтобы вовремя остановиться, и не допустить ее смерти от кровопотери. На вопрос, на кой черт это нужно, мастер сообщил удивительную вещь: с недавних пор существовал закон, запрещающий вампирам убивать! И закон этот следовало соблюдать, потому что за нарушение его преступника ждало неминуемое наказание вне зависимости от того, был ли он когда-то при жизни принцем или каторжником. У вампиров существовала своя иерархия, отличная от человеческой, и определялась она совсем иными законами. Говоря по-простому, — возрастом и накопленной силой. Такое странное на первый взгляд решение принял Совет вампиров, состоявший из наиболее старых и наиболее сильных представителей братства, и было оно основополагающим в созданном ими же законе Великой Тайны, — отныне и вовек вампиры должны были таиться от людей, чтобы те забыли об их существовании, чтобы перестали бояться темноты и того, что их может в ней поджидать. Исходя из этого, мастер был вынужден научить своих птенцов и самой элементарной вампирской магии, — как заворожить жертву, чтобы она не сопротивлялась тому, что у нее пьют кровь, и как заставить ее забыть об этом прискорбном факте. И это было все. Ничего большего ни он сам, ни его приближенные не имели намерений рассказывать.
