— Случилось то, чего казначей опасалась больше всего. Ягран влюбился в одну из маминых воспитанниц. Причём, именно она не прикладывала никаких усилий, чтобы заполучить братца. Пьяны видать, были от крови и вина в ночь после штурма, вот и спелись.
— Дин, ты главного так и не сказала — как её зовут?
— Главная зануда из известных мне, после тебя, конечно, наша главная умница Угрюмая Осень.
Этого я ждала меньше всего. Вообще не ждала, если уж совсем честной быть.
— Не думаю, что это будет одобрено.
— Так он и станет слушать.
Тут уже я совершенно ничего не понимаю.
— Что смотришь? Брата плохо знаешь? Колечко-то, змеиное, смотрю, носишь. Ну, так у неё теперь такое же есть. Видала бы, в каком виде Ертгард была, когда братец подарок сделал.
— Кто-то их застукал в неподходящий момент?
— Ну да. Пять сотен тяжёлых, из них три — драгун, да сводный отряд, все, кто остались, а осталось много. Сам прискакал нас выручать. Даже зарубил кого-то.
— Вас?
— Я там вообще-то, главной была, в сводном отряде. До сих пор не все синяки ещё сошли, а у неё их куда больше. Но ему Осень в любом виде хороша, хоть белая, хоть синяя. Я спросила, была ли она девочкой, он же меня очень далеко послал. Но это уже потом было.
Она ещё вычислила, что в ставке крыса завелась, но была не уверена, и только 'Соображения' Верховному отправила, когда уезжали. Проверили! Она хоть и зануда, но такая умничка! И целоваться совсем не умеет.
Теперь окончательно поняла, почему у мамы от Дины всё время голова болит.
— Ягран сказал про поцелуи?
— Сама узнала, и не спрашивай, от кого. Столько серебренного оружия было, и всё на меня одну! Крыса та отродье демона хотела подловить — а результат — ни крысы, ни лучших из остававшихся у них бойцов теперь нет. Точно я на эту косу серую какой-нибудь алмаз покрупнее повешу, если Ягран меня не опередит.
Ты теперь жди — скоро племяшка у нас с тобой будет.
— Полнородная?
— Сама подумай. Ни мама, ни я мнения об Осени не изменили. Она чуть ли не единственная из сверстниц в лагере, кто о нём не мечтала. Никаких шагов не предпринимала, чтобы заполучить. И вот как всё вышло. Такая любовь!
Усмехаюсь.
— Что не так? — смотрит с подозрением.
— Так всё. Ты любить не умеешь, мне по титулу не положено.
— Теперь знаешь чем казначею она не хороша?
— Чем?
— Кровожадностью. Говорит, женщинам, у кого на руках столько крови, нельзя позволять рожать и воспитывать детей.
— Вроде бы, рожать и воспитывать — две разные вещи. Не всегда одним и тем же человеком делаются. Она, действительно много людей убила?
— Вообще-то никого.
— Как так?
— А вот так. На войне не убивают людей, на войне, особенно, такой уничтожают врагов. С этим у неё всё хорошо. При штурме её колонна набила чуть ли не больше всех этих паршивцев.
— При мне она ничего про убивавших женщин не говорила. Верховного задеть не хотела?
— Это ты просто не слышала. О моём неправильном воспитании знаешь, сколько всего было сказано...
— Дай-ка я закончу, — с усмешкой прерываю, — только вами обеими благополучно мимо ушей пропущено. Думаешь, не знаю её высказывания, как ей надоело быть единственным взрослым человеком в семье.
— Угу. Есть какой-то старый закон, по которому человек становится независимым от родителей после рождения сына.
— Ага, только ещё более старый закон есть, согласно которому полная независимость наступает только после рождения внука по линии сына, и на женщин вообще не распространяется.
— Эти законы не применяются.
— Но и не отменены.
— Я по делу пришёл, — что-то в его тоне появилось... Не резкое, нет. Непривычно взрослое, — У тебя есть 'Подорожная' Верховного?
— Откуда она у меня?
— При мне передавали — дать тебе все важные пергамены, что положены, как замещающему коменданта.
— А, тот пакет, сказано было открывать только в случае крайней необходимости. Я так нераспечатанным сюда и привезла... Зачем тебе эта 'подорожная'.
— Я уезжаю.
— Куда? — глупый вопрос на самом деле, иначе я совсем брата не знаю.
— За ней.
Запечатано надёжно. Ножом не сразу вскроешь. Да и каждый пергамен упакован отдельно.
— Ага, вот оно. У тебя 'опись' должна быть. Читала хоть?
— Нет. Охрана надёжная была, а будь по-другому — какие-то пергамены мне бы не помогли.
— Смешная ты... Иногда.
— Если я ничего не путаю, 'подорожная' — вещь именная, а ты на меня не слишком-то похож.
— Говорил же, ты смешная. Именные все — кроме этой. На ней только подпись и печать. Их только она сама выдаёт. Получившие... Скажем так, не всегда своими именами пользуются, вот и могут вписать какое угодно. Тут номер есть, и Дина сказала, что у Верховного записано, он выдан казначею с правом передачи. Так что на заставах сверяться не будут. Им подписи хватит.
— Чьё имя впишешь?
— Кстати, вовремя напомнила, чуть заполнить не забыл. У тебя походная чернильница вроде, всегда с собой?
— На, держи. Дина явно с тобой заодно.
— Ага. Говорит, мы вместе хорошо смотримся, и вполне может доверить жизнь и здоровье брата человеку, кто когда-то спас ей самой жизнь.
Только мне кажется, это он думает, что сбегает. Скорее, мама и тётя уже ставки сделали, уедет он или нет, и я точно знаю, кто на что поставила.
========== Глава 17. Осень. Первый месяц лета 279 г. ==========
Госпожа на холме. По-хозяйски обозревает окрестности. При ней — семнадцать человек, включая десятерых телохранителей. Холм ещё с утра венчал деревянный столб с перекладиной и корявым изображением казнённого божества.
Дважды приказывать срубить не понадобилось. У понтонёров топоры — штатное оружие, да и бездельничали они всё. Разведка нашла брод, так что им оставалось только обозначить.
Валяется теперь столб под копытами, кто-то божку уже голову на память отхватил. Хотя, я бы такой рожей только детей пугала. Может, и он для розыгрыша деревяшку прихватил.
У подножия холма — привал личных сотен охраны Верховного. Она уже сказала, переправится завтра с утра. Понятно, надо чтобы на том берегу скопилось побольше войск. Серьёзного сопротивления пока не ожидается. Мы слишком быстро к столице подошли. Такой прыти не ждал никто.
Всякие дружины мелких храатов, живущих в окрестностях, кавалерия Линка кого разбила, а по большей части просто распугала. Местные уже уяснили — укрепления вилл для нас — задержка на полчаса самое большее.
Всё-таки чувствуется, подходим к большому, даже по нашим меркам, городу. Полей всё больше, сожжённых почти нет. Не жарко, да и не созрело ещё почти ничего. Значит, зерно на осаду у нас уже есть. Скотины много угнали в столицу. Но и нам осталось. Свежее мясо на полевых кухнях почти каждый день.
Но и имения, где вся скотина перебита, тоже попадаются. Обратила внимание — они почти никогда не убивают лошадей. Только калечат, перерезав сухожилия. Зачем? Добить же недолго.
Линк уже пригрозил — если кого из так делавших поймает — нет, не убьёт. Просто велит ноги и руки так переломать, что даже его сестра срастить не сумеет, и так оставит.
С поиском пропущенных вилл всё просто. Почти на каждой осталось сколько-то рабов. Хозяева взяли с собой в город только самых ценных, вроде ключников, надсмотрщиков, некоторых любовниц да особо умелых мастеровых. Оставшихся просто бросили. Некоторых убили.
Оставшиеся надсмотрщики, где бежали, прихватив, что поценнее, где сами открывали двери рабских тюрем. Где бывали убиты при бунте.
Слава пришла сюда куда раньше нас. Рабы не разбегались, предпочитая ждать нас. Часто показывали, где спрятано зерно, или какую виллу мы пропустили.
Многие шли за армией. Всех же освободили, а крепкие руки никогда не помешают. Госпожа охотно набирала бывших рабов во вспомогательные части. Сама видела, как производила некоторых в офицеры.
— Так! Вон там, у излучины чьё поместье?
Сидит рядом с ней верхом. Вроде храат, и не самый мелкий. Только с генеральским наплечником и чисто выбритый. Я к чистоте во всём привыкла, но тяга мужчин за линией отращивать бороды и звериные гривы, да ещё и не всегда следить за наличием насекомых в них. Омерзение, и ничего больше.
Этого в лесу поймали. Чего он там солдатам наговорил, что они к Госпоже привели, а не там же в лесу и прикопали, узнала только после. Оказывается — наш лазутчик. Давно жил в храатстве. Сама Чёрная Змея его знала. Ждал похода. Вот и дождался.
Госпожа несколько дней уже только с ним и советуется что здесь и где.
— Храата самого. Охотничий домик или что-то вроде. Укреплений нет. Хотя всякого ценного возили туда немало.
— Что же он такой кус себе отхватил? Или жадность просто?
— Не думаю. Сам там не был, но храат ездил туда довольно часто. Только с самыми близкими из придворных.
— Так! Осень! Бери третью сотню из охраны, и живо туда. Осмотритесь, что и как, да и проследите, что бы и тут петуха не подпустили. Нам же тут ещё зимовать может придётся.
— Так точно! Орудия брать?
— А то не настрелялась. Одно. Чую, оно там не понадобится.
— Пусто! Ворота настежь! — докладывает разведчик.
Подъезжаем. По сторонам от ворот конюшни. Пустые. Псы не беспокоятся. Сторожевая армейская бегать не очень любит, нюх отменный и глотку любому вырвет. За конюшнями — ещё одни ворота, изящной фигурной ковки. По-моему, нашей. Дальше парк начинается. Деревца подстриженные, стены из зелени, статуи стоят. Всё, как у нас в больших дворцах. Другое дело, я такое больше на картинках видала. Не любит Верховный во дворцах жить.
— Спешиваемся. Идём цепью. Собак вперёд пустите.
Почти у всех солдат пистолеты в руках. Замечать уже стала — новое оружие коннице очень нравится. Иные говорят, клинки они теперь больше для красоты таскают. Хвастают — про конницу храатств много чего говорили. Кое-кто им в одежде и сбруе подражал. Мне вдвойне смешно. В приграничье, да и в столицах хватало мастеров самых разных специальностей, работающих на вывоз и хорошо разбирающихся, что за Линией нравится, а что нет. Военные модники, подражавшие храатам, подражали нашим кузнецам.
Дошло до дела. Пока только кавалерийские сшибки довольно серьёзны. Потери же — сорок и даже сто к одному, если солдатики не врут перед нами красуясь. Да не врут, похоже. Эта сотня довольно часто в разведку ходит. Из строя выбыло двое, и то не от ран, а от отравления.
Пока, похоже, ничего интересного. Просто загородный парк. Ненавидя безбожников, верховный храат стремился жить как они. Неудивительно, попов-то с нашей стороны линии повышвыривали. Они тут безбедно жили. До Первой Войны Верховных.
Знаю, некоторые старики шутили: 'родился — Верховные дрались. Помирать скоро — они всё дерутся'. Что же, умереть вы теперь спокойно можете. В других краях бои гремят.
— Хорошее местечко!
— Ты к чему, сотник?
— После нас разнести могут.
— Пусть разносят.
— Коням под крышей лучше. Зимой особенно.
— А, ты об этом. Уходить будем — сотенный знак на воротах нарисуем, чтобы другие не заняли. Только. Сам-Знаешь-Кто парки такие не любит.
— Зато, она любит когда лошади сыты и здоровы.
Неподалёку пёс гавкнул. Нашёл что-то неопасное, но непонятное и зовёт. Десяток солдат стоят кругом. Расступаются, пропуская нас.
На земле лежит мёртвая девушка. Моих примерно лет, даже младше. Бархатная курточка отделана золотом. Шапочка такая же. Белые широкие штаны местного покроя, всё не выучу, как они называются.
Ну, и главное, от чего даже сердце ёкнуло. Девчонка просто невероятно красива. Ещё в глаза бросилось — серьги, браслеты, всё при ней.
Ран не видно, но я догадываюсь, что с ней. Будь рядом Динка, уже бы хихикала:
'Осень, смотри, просто твой удар!'
— Такая красивая! — почему-то вполголоса выражает один из солдат общее мнение.
— Переверните!
Так и есть! Кинжалом со спины, точно в сердце, ещё и гранёным. Она даже испугаться не успела.
— Богатая была... — замечает кто-то.
Я не обольщаюсь. Ни будь меня рядом они бы уже делили украшения, да и одежду. Денег, особенно здесь, стоит немалых.
— Давно убили?
— Ночью. Может, даже утром.
— Непонятно тогда. Как к ним не относись, своих женщин они стараются защищать. Тут город рядом. В скольких поместьях были. Хозяева почти всюду сбегали. А эта словно о войне и не знала.
— Может, не местная?
— Как она сюда попала?
— Похитили. У нас.
— Если и похитили, то не у нас. — показываю на левую руку, — Что видишь?
— Ничего.
— У тебя, что, матери не было?
— И сейчас есть.
— Повезло. Она браслета не носит?
— Носит. — и замолчал. Понял.
— Смотри, лицо какое ухоженное. Глаза накрашены, брови подведены, помада, пудра. Это всё не быстро делается. Она тут жила. Дальше ищем.
Из другого десятка солдат подбегает.
— Там домики дальше. Маленькие и один большой. И там таких, — кивает на лежащую, — много нашли.
— Сколько?
Слышу приглушённые смешки. Знаю, над моей страстью к точным цифрам беззлобно посмеиваются.
— Не всё осмотрели, но человек двадцать точно.
Мертвецов видела уже достаточно. Убивала сама. Но те разы так не коробило. Одно дело наёмного убийцу пырнуть, или кавалериста пулей из седла выбить. И совсем другое дело здесь.
— Их отравили.
— Вижу. Только непохоже, что их заставляли это пить.
— Ту, во дворе зарезали.
— По дороге просто попалась.
Из бокового коридора выходит солдат.
— Там они жили. Ещё двое. Похоже, больных в постелях зарезали.
— Тут служанки должны были быть.
— А они и есть. Во внутреннем дворе. Поколоты.
— Убегали?
— Мне показалось, почти все сами под удар подставлялись.
— Совсем тогда ничего не понимаю. Так, скачи к Госпоже, доложишь, что видел. Пока ответа не пришлёт, ничего тут не трогать. Тел в особенности. Сотник, пошли комнаты поглядим.
Если честно, мне просто страшновато в одном месте с мертвецами.
Обставлено тут всё... Не сказала бы бедно, но и до роскоши настоящей не дотягивает.
— Смотрите, тут такая же книга!
Протягивает средних размеров в кожаном переплёте. На обложке вытеснен иероглиф 'Книга'. Что за бред?
Листаю. Ну точно, священные тексты почитателей казнённого. На всякий случай проверяю бумагу. Судя по знакам — с наших мельниц. Госпожа чем больше находит вещей, сделанных у нас, тем веселее становится. Любимое выражение в последние дни: 'насколько же я их переоценила!'
— Может, тут школа какая у них была? Некоторые ещё дети совсем.
— Школа! — смеюсь, ибо тишина бьёт по ушам.
Школа... Чтобы сотворил Безглазый, возьми он замок? Одного взгляда в лицо казначея без маски достаточно для понимания. Но здесь произошло что-то другое. Никакого вражеского нападения не было.
— Здесь не могло быть школы. От слова совсем, — поднимаю книгу,— они считают, женщинам, для жизни достаточно здесь написанного. Да и вообще, чтение разлагающе для слабого женского ума.
Швыряю эту мерзость в угол.
— Сюда подойдите.
