— Этим кем-то был принц Парижа. Хозяин здешней нечисти.
— Но почему ты дал согласие на это, можешь мне объяснить?!
— Луи, я уже сказал тебе, что не верил в существование живых мертвецов!
— Как бы там не было, — ты позволил себя укусить!
Филипп ухмыльнулся.
— И что в этом особенного?
— Укусить себя какому-то... сомнительному господину!
— Он был недурен собой.
— Боже мой... — Людовик скривился, будто выпил уксуса или же, — что было для него привычнее, — настойку из жира повешенного пополам с кровью летучей мыши, — Не могу понять этого!
— Чего тут понимать? Представь, что хорошенькая женщина, наподобие Атенаис в ее лучшие годы, игриво предлагает укусить тебя в шею. Ты бы отказался?
— Оставь свои шутки! — возмутился Людовик.
— Отказался бы?! — округлил глаза Филипп, — Тогда ты, в самом деле, не поймешь!
Король гневно ударил кулаком по столу, вскочил с кресла и принялся ходить по кабинету из угла в угол, будто обдумывая что-то.
— Я мало знаю, — проговорил он, наконец, — Нужно будет позвать Камброна и расспросить... Пусть расскажет о вампирах все, что ему известно.
— А что именно ты хочешь узнать? — поинтересовался Филипп.
— Как можно все обратить вспять, — вернуть тебе человеческий облик!
Принц скептически покачал головой.
— Ты тоже ничего не знаешь! — Людовик досадливо махнул на брата рукой, — Все, на что ты способен, это творить глупости! Которые мне приходится исправлять! Может быть... отвести тебя в церковь? Пусть священник прочтет какой-нибудь экзорцизм? Или, к примеру, обольет тебя святой водой?
— Или воткнет мне кол в сердце, — флегматично добавил Филипп.
— Должен быть способ!
— Есть множество способов уничтожить вампира. Но его нельзя сделать живым человеком. Я мертв, Луи, — я не дышу, у меня не бьется сердце... Вампир выпил всю мою кровь, и я не умер только потому, что он напоил меня своей. Говоря по правде, я вообще больше не человек, я только кажусь им.
Филипп понимал, как Людовику трудно поверить в то, что он говорит, — как трудно признать мертвецом человека, сидящего в кресле рядом с тобой, глядящего на тебя, говорящего с тобой, и даже, кажется, почти не изменившегося. Это похоже на шутку или на страшный сон. И ничего нельзя исправить! Совершенно ничего!
— Почему ты не рассказал мне все сразу? — спросил король, — Как мог ты так долго скрывать от меня, что с тобой произошло?
— Так же, как и ты можешь скрывать от меня много всего, что кажется тебе неважным.
— Это другое! По-твоему, смерть моего брата может быть мне не важна?!
— По-моему так. Ты мог бы и сам заметить, что я переменился, если бы хоть раз взглянул в мою сторону!
— Ты как ребенок, Филипп! — возмутился король, — Еще немного и мне начнет казаться, что ты умер мне назло!
— Ну конечно, все в этом мире вертится вокруг тебя... — сказал Филипп язвительно, — Впрочем, как не печально, в данном случае действительно так оно и есть. Почему ты думаешь, я явился к тебе сегодня и так дерзко нарушил твой монарший покой? Потому что я узнал, что готовится заговор. Тебя хотят убить.
— Час от часу не легче, — вздохнул Людовик, — Кто хочет убить меня? И зачем?
Филипп изложил королю замысел своего мастера. После чего ему пришлось рассказать еще очень многое об иерархии вампиров и сложностях их взаимоотношений. Пришлось рассказать и о Темном Круге, правда, несколько смягчив краски относительно жертвоприношений.
Людовик все эти откровения воспринял на удивление хладнокровно, единственное, что отчего-то очень его задело — это то, что кто-то, пусть даже и нежить, предпочел видеть королем его брата.
— Филипп на троне Франции! — проговорил он иронично, — Никогда не видел человека менее пригодного к этой роли!
— Может быть, я был бы неплохим королем, если бы мне этого хотелось, — обиделся принц, — ты знаешь, что государственные дела всегда были для меня скучны.
— Они для тебя скучны, потому что ты ничего в них не смыслишь.
— Можешь пойти и рассказать об этом моему мастеру. Возможно, он прислушается к тебе и переменит свое решение. Сделает вампиром тебя... Знаешь, по-моему, фея, обещавшая тебе величие, явно поглумилась, — велик ты только в собственных глазах. И это твое величие не позволяет тебе видеть никого кроме себя! Еще бы — ведь ты затмеваешь солнце!
И Филипп отвесил королю шутовской поклон, не вставая с кресла.
Людовик побагровел от гнева.
— Я никогда не мешал тебе развлекаться, потакал всем твоим капризам, — и вот какую благодарность я получаю! Мало того, что из-за твоей глупости вот-вот произойдет государственный переворот, так ты еще меня в этом обвиняешь! Нужно было давно сослать тебя в Блуа!
— Ты всегда хотел от меня отделаться!
— Если бы хотел — отделался бы! Я считал, что могу доверять тебе! Я думал — ты меня любишь!
— Если бы я не любил тебя, был бы я сейчас здесь?!
Братья замолчали, мрачно глядя друг на друга.
— Я сделаю что-нибудь, чтобы защитить тебя от твоего мастера, — сказал король, — Тебя будут охранять днем и ночью. Я пошлю солдат в дом этого вампира, прикажу найти его и убить...
Филипп покачал головой.
— Так ничего не выйдет. Я уже придумал, как нам следует поступить. А ты должен будешь мне помочь... Что сталось с той девицей, дочерью ведьмы, чьи откровения ты давал читать мне не так давно?
— Надеюсь, что ее сожгли.
— Проверь. Если она все еще жива, нужно заставить ее немного изменить показания. Она должна назвать имя священника, который проводил для Атенаис черные мессы. Это был аббат Гибур.
— Это действительно был он?
— Я уверен в этом. Но даже если бы это было не так, Гибура должны арестовать по обвинению в колдовстве и непременно сослаться на показания девицы Мовуазен, чтобы ни у кого не возникло подозрений, что я приложил к этому руку. А после... Я сам с ним поговорю.
3.
Все было исполнено в точности. Двумя днями позже, гвардейцы, состоящие на службе у "Огненной палаты" вломились в дом Гибура и арестовали его, вытащив прямо из-за обеденного стола.
На вопрос: "Что происходит?" аббату ответили, что у "Огненной палаты" есть к нему вопросы по делу о ядах, и что показания против него дала девица Мовуазен, дочь печально знаменитой колдуньи, недавно сожженной на костре. Все эти подробности были поведаны арестованному лейтенантом гвардейцев исключительно потому, что так ему было приказано: обычно солдаты не утруждались объяснением своих действий, предоставляя это сделать позже судейским чиновникам. Но лейтенант знал, — важно было, чтобы об участии в деле девицы Мовуазен слышали слуги аббата.
Гибур был перепуган не на шутку, ведь он действительно служил для Лавуазен черные мессы. Неужели старая дура назвала его имя дочери?! А он еще прятался от нее под маской, как оказалось напрасно...
Самым первым побуждением чернокнижника было немедля бежать, для чего необходимо было вывести из строя солдат. Сделать это можно было разными способами, — временно лишить их разума или сил, дезориентировать, или причинить им такую сильную боль, чтобы все остальное перестало иметь для них значение. Гибур был достаточно силен для этого, ему не было необходимости специально готовиться, достаточно было всего лишь прочесть заклинание. Колдун несколько мгновений помешкал, панически вспоминая нужную формулу и уже начал было произносить фразу, — шепотом, очень быстро, но не успел. Его остановил мощный удар кулаком в живот.
— Не утруждайтесь, — услышал он насмешливый голос лейтенанта, пока бессильно, как рыба, выволоченная на сушу, ловил ртом воздух, — Нас предупредили о вашем коварстве и снабдили защитными амулетами.
Несмотря на это, солдаты, видимо, не на шутку испугались, или — просто разозлились. Получив доказательства злокозненности и особой опасности арестованного, они не собирались давать ему ни малейшего шанса навести на них порчу. Гибур получил еще один удар в живот, а потом в лицо, такой сильный, что перед глазами его сделалось темно, а нос пронзила настолько острая боль, что колдун нисколько не сомневался в том, что он сломан. В следующий миг Гибуру скрутили руки за спиной, а рот заткнули кляпом, который впрочем, через некоторое время с видимым сожалением вытащили, — разбитый нос чернокнижника стремительно опухал и тот едва не задохнулся.
— Нам приказано доставить вас живым, — сказал лейтенант. — Но будь я проклят, если позволю вам пробормотать еще хоть слово. Я рискну карьерой, но не поставлю под угрозу свою жизнь и жизни моих людей.
Гибур мог бы сказать ему, что тот может больше не беспокоиться об этом, — вряд ли избитый и со сломанным носом он сможет сосредоточиться достаточно для того, чтобы правильно прочесть заклинание. К тому же он уже почувствовал силу медальонов, спрятанных на груди у солдат, — они действительно обладали защитными свойствами. Вот черт, кто мы мог подумать, что инквизиции известны настоящие защитные заклинания?! На службе у Огненной палаты появился колдун?! И неплохой колдун...
По дороге к месту заключения, Гибур панически пытался придумать, как выпутаться из ужасной ситуации, в которую он попал. Слуги известят о случившемся с ним принца города, может быть пра-прадед снизойдет до того, чтобы помочь ему? Что ему стоит проникнуть в тюрьму, заворожить стражу и приказать ей выпустить заключенного? Ему даже не обязательно являться самому, может послать кого-то из своих птенцов! Но если он все же не снизойдет? Что если страшная кончина последнего потомка только порадует его? Нужно попытаться известить Филиппа... Этот принц тоже вряд ли захочет позаботиться о нем, но его можно будет шантажировать тем, что под пытками он может не удержаться и рассказать дознавателям о Темном Круге. Филиппу это не понравится. Но как дать ему знать?!
Аббата привезли в Шатле и без каких-либо церемоний бросили в зловонную и сырую камеру, где он просидел до самого вечера, ничего не зная о своей дальнейшей судьбе. Гибур бродил из угла в угол, пока не устал, после чего вынужден был улечься на тюфяк, набитый прогнившей соломой. Уснуть на нем, конечно же, было совершенно невозможно. Поэтому, кое-как завернувшись в полы одежды и все равно дрожа от холода, чернокнижник лежал, глядя на неверные сполохи света, пробивавшиеся в забранное решеткой дверное окошко. Должно быть, у дежуривших в коридоре стражников имелся фонарь. Гибур ловил каждый шорох, в надежде увидеть в этих сырых застенках явившегося словно из неоткуда вампира. Но ночь сменилась рассветом, а за ним никто не пришел.
С наступлением утра Гибур стал бояться шорохов и звука шагов за дверью. Те, кто мог придти за ним теперь, явно не стали бы дарить ему спасение, а, скорее всего, поволокли бы на допрос. Но и за весь день никто не явился, только стражник пару раз совал в дверную щель какую-то отвратного вида баланду, есть которую не стал бы ни один здравомыслящий человек. Каждый раз Гибур говорил стражнику, что хотел бы, чтобы о его бедственном положении доложили герцогу Орлеанскому, но ни разу его не удостоили ответом.
К вечеру Гибуру уже хотелось, чтобы за ним пришли, — все равно кто, лишь бы услышать человеческую речь, лишь бы хоть что-то узнать о том, что с ним будет дальше. Его одежда отсырела, он промерз до костей, все его тело ныло, в голове гудело. Однажды Гибур отважился прикоснуться к своему разбитому лицу и едва не закричал от боли. Нос ужасно распух, и стал походить на уродливую картофелину, дышать приходилось ртом. Мучимый голодом, аббат поел немного баланды из каких-то гнилых овощей, и теперь его ко всему прочему мутило.
День сменился ночью. Гибур снова свернулся на тюфячке и на сей раз забылся каким-то тревожным сном. Разбудил его довольно увесистый пинок в бок. Аббат подскочил на месте и едва не закричал от радости, — за ним пришли! И раз уж на дворе ночь, это явно не судейские! Уже в следующий миг Гибур с удивлением увидел, что камера его открыта и в дверном проеме топчется стражник с фонарем в руке, беспокойно глядящий на стоящего рядом с заключенным принца Филиппа. Тот еще раз пихнул Гибура носком сапога, вероятно, побуждая скорее придти в себя.
— Вы уверены, что хотите остаться с ним наедине? — спросил стражник принца.
— Конечно, я уверен, — протянул Филипп, — По-твоему, мне стоит бояться этого жалкого старика?
— Этот жалкий старик — чернокнижник, — заметил солдат.
— Я полагаю, не напрасно под дверью и окном начертаны какие-то знаки. И потом, если бы этот несчастный действительно мог призвать дьявола, разве он не сделал бы этого раньше, чтобы сбежать?
— Но ваше высочество...
— Пошел вон, — устало сказал принц.
Стражник скрылся за дверью, и, согласно предписанию, закрыл ее за собой.
— Я буду поблизости, — проговорил он, задвигая запор, — Если что, вам стоит только крикнуть или постучать, я сей же миг явлюсь.
Филипп молча ждал, пока стражник удалится на должное расстояние. Фонарь остался стоять на полу за его спиной, и Гибур не мог разглядеть выражения лица принца, хотя чувствовал на себе тяжесть его взгляда.
— Вы пришли... — пробормотал аббат, с трудом поднимаясь на ноги, суставы его распухли и ужасно болели, — Я бы сказал — слава Богу, но вряд ли Он приложил к этому руку.
— Ты прав, — согласился Филипп, — Я пришел по собственной воле.
— Пришли помочь мне?
— Конечно. Разве могу я бросить старого друга в беде? Темный Круг своих не бросает... Даже предателей. Он наказывает их сам, не доверяя это правосудию.
— Вы снова об этом, — вздохнул Гибур, — Я уже говорил вам — у меня не было выбора...
— Выбор всегда есть, — оборвал его принц, — Что мешает человеку в решающий момент сказать "нет"? Страх смерти? Страх перед адом? Все это такие пустяки, не правда ли?
Гибур замер, так и не разогнувшись окончательно, спину пронзила такая боль, будто в позвоночник воткнули раскаленный гвоздь.
— Не пустяки, — проговорил он, — вы сами это знаете, и потому должны понимать... Был момент, когда вы тоже не смогли сказать "нет"!
— Я знаю, что меня в аду ждут с распростертыми объятиями, как и тебя. Но только у меня теперь есть возможность оттянуть эту радостную встречу на довольно долгий срок, а у тебя ее нет. На рассвете тебя поведут на допрос, будут пытать, и ты признаешься во всех преступлениях. А еще через пару дней тебя сожгут. В самом деле — чего тянуть, таких чудовищ как ты стоит поскорее отправлять в когти к дьяволу.
Гибур уже понимал, что Филипп явился не за тем, чтобы спасти его или, по крайней мере, не за тем, чтобы спасти его бескорыстно. Что ж... Это вполне логично с его стороны.
— Чего вы хотите? — спросил Гибур.
— Хочу, чтобы ты выдал судьям замыслы принца города, рассказал все о планирующемся убийстве короля и дофина, и о его планах посадить на трон короля-вампира.
— Что?! — Гибур от изумления и ужаса едва снова не свалился на тюфяк. — Вы понимаете, то говорите? Зачем вам это надо?!
— Гибур, не будь идиотом. Как думаешь, почему ты здесь? Это я добавил к показанием Мовуазен некоторые детали о личности монаха, служившего черные мессы.
