В момент взрыва, раненый министр лежал на тротуаре, выпав из машины через распахнутую водителем заднюю дверь. Вся сила взрыва пришлась на застывшего в изумлении шофера и находившегося поблизости полицейского, который бросился к упавшему на землю Ратенау. Подобно осенним листьям, они были отброшены в сторону от автомобиля мощной взрывной волной и рухнули на тротуар недвижимыми окровавленными телами.
Граната ещё не успела взорваться, как Берхтольд стремительно поднял откидной верх заднего сидения, и машина террористов стала стремительно удаляться с места преступления. Её никто не пытался задержать, поскольку для многочисленных зевак подобные действия были чем-то из ряда вон выходящих. Мирные обыватели просто не могли поверить, что среди белого дня, можно было так просто убить члена германского правительство.
Раненый Ратенау прожил ещё четыре часа и скончался в хирургическом отделении знаменитой берлинской клиники Шарите от большой кровопотери не приходя в сознание, несмотря на самоотверженные усилия медицинского персонала.
Убийство такого политического деятеля как Ратенау вызвало бурю протестов и шквал негодования среди депутатов рейхстага. Уже вечером, сразу после получения известия о смерти министра иностранных дел, германские депутаты почти единогласно потребовали от президента страны срочного расследования убийства и немедленного наказания виновников.
Берлинской полиции удалось по горячим следам задержать только одного из участников нападения, Юргена Кляйна. Все остальные смогли ускользнуть от правосудия. Задержанный террорист не отрицал свою вину, а так же принадлежность к подпольной организации "Консул". Он мужественно держался на допросе, но после применения к нему третьей степени устрашения по личному распоряжению Эберта, назвал своих соучастников и дал показания против Эрхардта.
Это дало возможность следователю по особым поручениям Фляшке, радостно рапортовать президенту о первых громких успехах этого дела, но как показало время, радость его была преждевременной. Следующим утром, Кляйн был найден у себя в камере повешенным на простыне. Сделал это он сам, или кто-то помог ему унести свои тайны в могилу, осталось неизвестным.
Гибель Ратенау, вызвала большой переполох не только в самой Германии, но далеко за её пределами. Американский президент Гардинг, очень расстроился, когда его личный секретарь мистер Джулиус доложил ему печальные новости из-за океана. В этот момент Гардинг принимал у себя госсекретаря Чарльза Хьюза.
— Жаль, очень жаль — произнес президент, уютно расположившись под струями прохладного воздуха, нагнетаемого вентилятором. За окном стояла жаркая погода, и наличие вентилятора в президентском кабинете было истинным спасением для Гардинга.
— Я всегда относился с большой симпатией к мистеру Ратенау, поскольку считал его одним из самых толковых и прагматичным деятелей Германии. Его смерть большая потеря для наших интересов.
— Бросьте Уоррен. Смерть Ратенау большая потеря для русских, союз с которыми тот столь упорно развивал, но никак не для нас — не согласился с президентом Хьюз. В ответ Гардинг только хитро усмехнулся, с видом человека знающего чуть больше, чем его собеседник.
— Да будет вам известно Чарльз, Ратенау никогда не был ярым сторонником России и поборником их интересов. Он всегда делал только то, что было выгодно его родине и ему лично. Русские раньше всех других членов Антанты предложили Германии за умеренную плату вылезти из грязи, и Ратенау цепко ухватился за потянутый палец обеими руками.
— И, тем не менее, он верно и честно служил господину Алексееву, планомерно толкая свою страну в объятия России — не сдавался Хьюз.
— Что же ему оставалось делать. Русские честно выполняли взятые на себя обязательства, не давая возможность Ратенау вильнуть на сторону. Или если быть точным почти не давали.
— Что вы хотите сказать? — удивился Хьюз. Президент вновь покровительственно улыбнулся и любезно пояснил.
— Пару месяцев назад, Ратенау имел приватный разговор с Джозефом Лебовски, родным братом заместителем председателя Резервного банка.
— Естественно, речь шла о списании военных репараций? — быстро спросил госсекретарь.
— Естественно о них и ... — Гардинг сделал многозначительную паузу, выжидательно посмотрев на Хьюза ожидая его реакции, но тот молчал.
— И, обсуждались условия возможности предоставления немцам кредита в размере двадцати пяти миллионов долларов. Заметьте Хьюз, долларов.
— Я понял вашу мысль господин президент. И каковы результаты беседы?
— Это был только зондаж почвы серьезных переговоров. Если хотите, я дам вам Чарльз письменный отчет Фила Лебовски, составленный им сразу по прибытию в Вашингтон. Там есть интересные моменты.
— Буду рад ознакомиться с ним — любезно произнес Хьюз, хотя в душе он был зол на Гардинга. Он известил госсекретаря о тайных переговорах с Ратенау только потому, что их главный фигурант был мертв и уже не представлял большой ценности в политических делах.
— Вот поэтому я и говорю, что смерть Ратенау для нас большая потеря. Договорись мы с немцами об этой займе, и Германия с легкостью поменяла бы свою ориентацию с востока на запад, при всей той добродетельности, которую проявила к ней Россия. У русских просто нет возможности перебить такой финансовый куш.
— Да вы правы Уоррен, при всех их успехах, дела у русских обстоят не столь хорошо, как об этом говорит мистер Алексеев со страниц своей прессы. Начав раздачу земли крестьянам, он смог открыть клапан и понизить внутреннее напряжение своей страны. Большой крестьянский бунт, столь усердно предсказываемый нашими экспертами и на который мы очень рассчитывали вкупе с англичанами, не состоялся. Худо-бедно, но русские крестьяне получают земельные наделы, которые им в свое время обещал генерал Корнилов и это лучше всего укрепляет авторитет президентской власти, несмотря на все перекосы и шероховатости.
— Перекосы и шероховатости? Видимо вы, сэр имеете в виду недавние крестьянские выступления в Тамбовской и Воронежской губерниях. А так же многочисленные волнения на Украине. Позволю вам заметить, что при их подавлении погибло свыше двухсот человек и около полутора тысяч, были высланы в Африку. Это ужасно.
— Ну, для русских Чарльз это вполне приемлемые цифры. Они издавна привыкли бунтовать, выражая этим своё не согласие с действиями центральных властей. По их пониманию это единственная форма протеста, которая быстро находит отклик со стороны верхов.
— Варварский способ сэр.
— Вы правы, варварский, но весьма быстрый и зачастую эффективный способ в диалоге с любой властью — не согласился Гардинг со своим собеседником.
— По моему поручению, принстонские профессора составили пояснительную записку по истории демократии в России, и я открыл для себя довольно много нового об этой стране и её народе. Их беда в том, что у них не хороших законов, а когда они все-таки появляются, то всегда появляется что-то, что мешает им работать в полную силу.
— Что-то или кто-то? — с холодной улыбкой молвил дипломат.
— С вами приятно иметь дело Чарльз, кто-то. И этот кто-то их родные чиновники, как правило, в лице губернатора и его многочисленной и очень прожорливой свиты. Знаете, как их называют русские? Крапивное семя. Это нечто сродное нашему чертополоху — любезно пояснил президент, заметив непонимание на лице Хьюза.
— Да, очень своеобразный у них юмор.
— Юмор да — согласился Гардинг — но сейчас это семя усиленно саботирует промышленную программу президента Алексеева. Согласно последним донесениям русские вкладывают в неё огромные средства, которые активно растаскиваются крапивным семем на свои нужды.
— Совершенно верно сэр. Наш посол в Москве извещает меня, что уровень коррупции в стране упорно ползет вверх и даже грозная ЧКа, плохо справляется с ней.
— Вот как? А я считал ЧКа довольно солидной организацией государственного контроля и наказания преступной деятельности.
— Она была хороша в военное время, но мирные условия диктуют свои условия. Зарплата простых следователей довольно низка и при желании можно очень легко найти слабое звено в этой цепи.
Русские чиновники умело подкупают следователей и контролеров, заставляя их закрывать глаза на свои махинации.
Хьюз замолчал, потянулся за стаканом с холодным чаем и, увидев заинтересованность в глазах президента, продолжил.
— По последним дипломатическим сведениям за спиной столь ужасного явления как коррупция стоят британцы.
— Всё никак не могут простить русским их послевоенные успехи и стремятся всевозможными способами если не свергнуть их с пьедестала, то хотя бы основательно подпортить им кровь. Извечная британская нелюбовь, к любому более удачливому сопернику по Большой игре — сказал философически Гардинг.
— Зачем бороться с властью, подвергаясь ежеминутного разоблачения, когда можно спокойно получить почти все, что тебе нужно с помощью концессий. Начав промышленное переоснащение страны, сильно Алексеев нуждается в дополнительных прибылях, которые ему могут принести только иностранные концессии.
При упоминании о концессиях, Гардинг вспомнил интересный разговор, состоявшийся у него на днях с министром торговли Гувером, передавшего ему конфиденциальное послание от влиятельной группы лиц обеспечивших Уоррену финансовую и деловую поддержку в его борьбе за кресло в Белом доме.
— Недавно у меня был мистер Гувер, и высказал очень дельную мысль. Он предлагает при поддержке государственного департамента создать специальную ассоциацию по получению у русских различных концессий. Господа Варбург, Вандерлип и Хаммер любезно согласились быть её финансовыми соучредителями — многозначительно уточнил президент, давая понять Хьюзу, кто будет играть главную скрипку в новой ассоциации. — Какие на ваш взгляд Чарльз у нас могут быть успехи в столь важном деле?
Услышав вопрос президента, Хьюз мысленно похвалил себя за предусмотрительность и дальновидность. Не далее как вчера он получил от своего секретаря подробный отчет по этому вопросу, который основывался на многочисленных дипломатических донесениях за последние три месяца поступивших в Вашингтон.
Ничуть не изменившись в лице и демонстрируя американскую хваткость и деловитость, Хьюз неторопливо достал из кармана записную книжку в кожаном переплете и, открыв её на нужном месте, буднично поинтересовался у Гардинга: — Что их конкретно интересует сэр? Нефть, лес, пушнина или полезные ископаемые?
— Всё в общих чертах.
— На Бакинские нефтяные концессии русских, сейчас активно претендует Англия и боюсь, что здесь нашим предпринимателям мало, что светит. В Баку у англичан старые интересы и довольно прочные связи с русскими чиновниками. Даже если господа Варбург и Хаммер смогут перебить британские цены, то они вряд ли дадут им там спокойно работать.
Кроме каспийской нефти, британцы успели уже прибрать к рукам пушнину и лес русского севера в районе Архангельска и Обской губы, а так же начали активную разведку полезных ископаемых на Кольском полуострове. Так же наши "старшие братья" прочно ухватились за незамерзающее побережье Баренцевого и Белого моря. Согласно последним сведениям они бы с удовольствием развернули бы в этих водах свой рыбный и звериный промысел, но им сильно мешают военно-морские корабли русских, которые арестовывают все рыболовецкие суда вошедшие в воды Белого моря.
— Так им и надо — недовольно бросил Гардинг — но что же свободно от всепроникающего британского взора?
— Тихоокеанское побережье Чукотки, Камчатки, северная половина Сахалина и внутренняя акватория Охотского моря, но здесь большие виды имеют японцы. Они уже сейчас активно противодействуют нам в получении тамошних концессий, но пока не особенно успешно.
— Понятно. А что Урал и Сибирь?
— Здесь дела обстоят куда лучше. Есть возможность получить концессию на разработку медных и серебряных уральских месторождений. До них, у русских просто не доходят руки, при всем их желании самим пользоваться богатствами своих неистощимых недр. Что же касается Сибири, то согласно достоверным данным, на территории Восточной Сибири имеются богатые залежи золота, платины и других ценных металлов. Это в первую очередь Саяны и Алдан. По заключению русских геологов, своими запасами золота эти горы мало, чем уступают нашей Калифорнии.
— Но Сибирь это так холодно и очень затратно. Есть ли, что хорошего южнее?
— Южнее? Южнее только Гурьев с его нефтью, а так же полуостров Мангышлак, который имеет хорошие предпосылки к широкомасштабной разведке и освоению его недр.
— Мангышлак — с трудом произнес Гардинг, презрительно скривив губы — дурацкое название, но я постараюсь его запомнить. Что ещё?
— Есть смыслы попросить уступить русских несколько фабрик и заводов в европейской части России связанных с производством продукции легкой промышленности. Это вполне быстро окупаемые виды вложения капитала. Заводы тяжелой промышленности находятся все под контролем государства, и соваться туда нет ни какого смысла.
— Скажите Чарльз, а кто у русских руководит выполнением индустриальной программы?
Хьюз на мгновение заглянул в записную книжку и затем, собравшись с духом, произнес.
— Глеб Максимилианович Кржижановский. Чертовски трудная русская фамилия и имя, сэр.
— Да вы правы, очень сложная фамилия для нашего уха. Признаться честно я никогда не слышал о русских банкиров или промышленников с такой фамилии. Что о нем известно?
— Он не банкир и никак не связан с финансовыми или высокими кругами. Как говорят сами русские разночинец. По отзывам знающих его людей, блестящий ум и эрудит. С отличием окончил Петербургский технологический институт, но сделать карьеру ему помешало увлечение политикой, что так свойственно молодым европейцам. Из-за притеснений полиции эмигрировал в Швейцарию, где и находился до начала войны. Путь домой ему открыла русская революция, а после переворота генерала Корнилова, кто-то рекомендовал господина Кржижановского в аппарат мистера Алексеева, тогдашнего генерал-губернатора Москвы. Так началась его дорога наверх.
Наш посол в Москве мистер Трынкинс, характеризует господина Кржижановского не как серьезного политика, а как хорошего практика и исполнителя чужой воли. Он всегда старается доводить всё до конца, но при этом не забывает и свои прежни увлечения.
— Выпивка, женщины, азартные игры? — с интересом спросил Гардинг, для которого два из перечисленных им увлечений были в большом почете.
— Увы, нет сэр. Он полностью равнодушен к подобным соблазнам — ответил госсекретарь.
— Тогда наверняка деньги, власть и слава — безапелляционно сказал президент и снова не угадал.
— Нет, сэр.
— Уж не святой ли он человек Чарльз? Крыльев мистер Трынкинс у него не заметил?
— Нет, сэр не заметил.
— Тогда может быть он фанатик или альтруист? В жизни подобное иногда встречается.
— Снова мимо. У господина Кржижановского любовь к научным исследованиям и точным наукам, и он утоляет свою жажду познания за государственный счет.
