Только лицо Дианы оставалось бесстрастным.
— Итак, теперь, когда почти все в сборе, я хочу огласить принятое мной решение, — проговорила она, — Поскольку в Париже становится слишком опасно, и король, похоже, не в состоянии в ближайшее время навести здесь порядок, я собираюсь как можно быстрее покинуть город. И предлагаю всем присоединиться ко мне.
Некоторое время в зале царила мертвая тишина, вампиры застыли в скорбной неподвижности. Только что они получили подтверждение того, что их страхи не напрасны, если уж принцесса собралась покинуть свой город, значит оставаться здесь действительно смертельно опасно.
— Несколько наших братьев и сестер уже погибли сегодня в охваченных огнем или разграбленных домах, — продолжала Диана, — Есть и такие, кто просто не отвечает на мой зов, и я не чувствую их... Мы сильны, мы умеем защищаться, но я не вижу смысла рисковать собой, противостоя разъяренной толпе. Сегодняшняя ночь — только начало. Будут еще грабежи и пожары, я достаточно хорошо знаю людей, чтобы предположить, что они не остановятся на достигнутом. Как скоро король сможет восстановить порядок, никому не известно... Я надеюсь, что это произойдет в самое ближайшее время, и тогда мы сможем вернуться.
— Но куда мы поедем? — подала голос та самая вампирша, которая рыдала по погибшей подруге.
— Я хорошо знакома с принцами и принцессами нескольких больших европейских городов, — отвечала Диана, — Уверена, что никто из них не откажется принять нас.
Обговорив еще какие-то мелкие подробности предстоящей эвакуации, Диана оставила своих подданных в десятый раз обсуждать происходящее в городе и пригласила Филиппа с Лорреном в свой кабинет.
— Сегодня вы нарушили закон, — проговорила она, когда они остались одни.
— Ничего подобного, мадам, — улыбнулся Филипп, — Нет ни одного мертвеца, которого вы могли бы предъявить нам в качестве доказательства преступления. Впрочем, трупов в городе предостаточно, вы можете попытаться разыскать среди них какой-нибудь подходящий. Но не советую вам этого делать, — зрелище преотвратное. Горожане убивают неаккуратно.
Принцесса смотрела на него скептично.
— Мне не нужны доказательства. Я могу заставить тебя открыть мне свои мысли, и все узнаю. Но мне даже этого не нужно, я чувствую переполняющую вас силу. Скольких человек вы убили сегодня?
Филипп мгновение помолчал.
— Диана, могу я узнать, почему тебя это интересует? Тебе жаль людей? Ты боишься Совета? Или ты по инерции стараешься вести себя правильно? Не стоит, дорогая. Закон предписывает нам соблюдать осторожность в общении со смертными, чтобы не выдать им тайну своего существования. Сейчас смертным не до нас. Совсем. Никого не озаботит мысль, почему это там в подворотне десять растерзанных трупов, а не шесть, как должно бы.
— Соблюдение закона не должно зависеть от того, что происходит в мире людей. Я все еще принцесса города, Филипп! Я могу вас обоих убить! Более того, я — обязана вас убить!
— Лучше бы ты прислушалась к здравому смыслу и сама выпила бы парочку каких-нибудь буржуа, пока есть возможность. Неужели нет искушения?
— Я давно не убиваю людей. И, заметь, я все равно гораздо сильнее тебя.
— Ты старше.
— Дело не только в этом. Я использую магию, я питаюсь чистой силой от людей и от вампиров, и... из других источников. Никаких нарушений закона, никаких смертей.
— Я так не умею.
— Я могу тебя научить.
Филипп удивленно вскинул брови.
— С чего такая милость?
— Хочу, чтобы вы поехали со мной.
— Дорогая, это очень трогательно, но... Ты что, в самом деле, так заботишься о смертных, что не хочешь оставлять нас с ними без присмотра?
На миг лицо принцессы окаменело, и Филиппу показалось, что ее пальцы сильнее сжали подлокотники кресла.
— У меня много подданных, очень много. Я должна спасти их всех. Аккуратно и осторожно вывезти из города, чтобы не обратить на себя внимание людей. У меня недостаточно стражей. Тех, на кого я могу положиться...
— Нужно было подумать об этом заранее, — не удержался Лоррен, нарушая обещание помалкивать, — До того, как плодить никчемных птенцов, которые по любому поводу устраивают истерики.
— Если бы можно было все знать заранее...
— Я тебе говорил об этом еще лет тридцать назад! А ты засунула меня в гроб!
Диана помолчала.
— Так вы поможете мне?
— Конечно, нет! — поморщился Лоррен.
— Мы не уедем из Парижа, — сказал Филипп, — Это было бы просто смешно.
— Вы собираетесь нарушить клятву крови?
— Сегодня ты сложила с себя обязанности принцессы города.
— Я остаюсь принцессой! — прошипела Диана, — Именно поэтому я сейчас забочусь о том, чтобы спасти своих подданных!
Глаза мадам де Пуатье сверкнули гневом, и Филипп почувствовал, как комнату накрывает силой, она ложилась на плечи мокрым одеялом и давила к земле. Весьма ощутимо давила.
— То, что ты сейчас делаешь, не слишком поможет тебе справиться с этой задачей, — заметил он, — Если очень постараешься, ты можешь нас убить, но тебе это дорого будет стоить, поверь.
Филипп не хотел демонстрировать ей свою силу, предпочитая, чтобы никто не знал его истинных возможностей, но сейчас, вероятно, настала пора это сделать. Даже самая искусная человеческая магия не даст вампиру таких возможностей, как только что выпитая кровь и тем более выпитая жизнь. Несколько жизней. А Диана сегодня еще даже не питалась... Филипп одним ударом отшвырнул ее силу прочь, и принцесса отшатнулась в кресле. На лице ее мелькнула растерянность, словно она вдруг пришла в себя от внезапного помрачения рассудка.
— Я не собираюсь вас убивать, — проговорила она, — И дело даже не в том, что мне жаль тратить силы. Мне не нужна ваша смерть. Совсем не нужна... Хорошо. Вы сделали выбор. Оставайтесь. Но будь осторожен, Филипп. Я уезжаю, но в городе остаются охотники. Им не нужно заботиться о соблюдении формальностей. Если у них будет хотя бы малейший повод — они убьют вас.
— Я всегда осторожен, — отозвался Филипп.
В это время в дверь постучали и после позволения войти, в комнату заглянул один из стражей.
— Явился Эмиль Патрю, госпожа.
Диана вымученно улыбнулась.
— Какое счастье. Значит, он все же жив...
Взъерошенный и неопрятный мужчина вошел в кабинет вслед за стражем.
— Прощу прощения, моя госпожа, — произнес он. — Я не мог придти раньше. В городе неспокойно, и я был вынужден позаботиться о защите своей лаборатории. Нужно было перенести все ценные приборы в подвал. Это заняло время. Вы хотели видеть меня?
— Эмиль, сегодня я приняла решение временно покинуть город, — сказала ему Диана, — В Париже, как ты сам заметил, — неспокойно. Нам следует поехать куда-нибудь и переждать, пока король не восстановит порядок.
Эмиль выглядел ошеломленным и расстроенным.
— Но я... О... Как же быть с моей лабораторией?
— Дорогой мой, — улыбнулась Диана, — Ты ведь перенес все ценные приборы в подвал, не так ли? Я думаю, некоторое время они смогут обойтись без тебя.
— Мой подвал не так уж надежен. — возразил Эмиль, — При желании туда могут проникнуть злоумышленники.
— Подумай о том, что будет, если они проникнут туда в то время, когда там спишь ты. Все ценные приборы можно заменить другими. Тебя заменить не получится.
— Многие мои приборы совершенно уникальны! — горячо возразил Эмиль, — Но я понимаю, конечно, понимаю, о чем вы говорите... — добавил он поспешно, — Я все понимаю... Я сделаю все, как вы прикажете, мадам.
— Я не приказываю, но я прошу тебя, Эмиль, поехать со мной. Ради твоей собственной безопасности. Ты можешь взять с собой то, что тебе покажется самым ценным. Если, конечно, оно не займет слишком много места... Многие из моих подданных решили остаться этим днем в моем доме. Здесь безопасно. Я хочу, чтобы и ты остался.
— Благодарю вас, мадам, но я предпочел бы вернуться к себе, — проговорил Эмиль, — Я живу в тихом квартале, и у меня совершенно нечего взять. Вряд ли кто-то станет ко мне вламываться. Если придется собираться в дорогу, я должен подумать о том, что возьму с собой.
Ученый поспешно откланялся и удалился.
— М-да, — пробормотал Филипп, проводив его взглядом, — тебе действительно придется нелегко...
— Я справлюсь, — сказала Диана, — Наверное, тебе это трудно будет понять, но только ради того, чтобы иметь возможность подарить бессмертие таким как Эмиль, я готова смириться со всеми неприятными сторонами должности принцессы города.
— Ты права, я не понимаю, — согласился Филипп.
Уже перед самым рассветом Филипп и Лоррен вернулись домой. Все было тихо и спокойно, большинство людей из прислуги к утру даже улеглись спать. Только мажордом считал своим долгом дождаться хозяев. Впрочем, может быть, ему просто не спалось.
— И что, вы все еще будете уверять меня, что эта женщина не полная дура? После такой нелепой демонстрации силы? — проговорил Лоррен, когда они спустились в подвал, чтобы улечься на дневной сон. Прежде, чем присоединиться к Филиппу в постели, он еще раз проверил, надежно ли заперты засовы.
— Она не дура. Просто очень испугана.
— Именно поэтому она срочно занялась нашим воспитанием?
— Это не смешно. Она могла бы нас убить, если бы захотела.
— Она на это неспособна, — фыркнул Лоррен, — Пороху бы не хватило. Лишь бы теперь она не решила отомстить чужими руками и не доложила о нас Совету...
— Не доложила бы о чем? — лениво произнес Филипп, — О том, что она полагает, будто мы остались в Париже, чтобы убивать? У нее нет доказательств. Только предположения. Этого даже для охотников недостаточно. В Совете вряд ли очень нас с тобой любят, но они не станут потворствовать убийству вампиров просто потому, что они кому-то кажутся подозрительными... Черт бы взял эту мерзавку! — произнес он вдруг с чувством, — Ради того, чтобы привести ее в чувства, я потратил уйму силы, и теперь чувствую себя так, будто неделю не жрал!
— Откуда вам знать, каково это — не жрать неделю? — проворчал Лоррен.
— Ах, бедненький, — рассмеялся Филипп, — мне, в самом деле, не сравниться с тобой в страданиях! Все время забываю о твоем заточении в гроб, бывшем, когда там... Тридцать лет назад?
— Конечно, чего бы вам помнить...
— Лоррен, ты сам нарвался!
— Я пострадал за правду. Сегодняшняя ночь ясно это доказала.
— Да кто бы возражал.
— Ага, теперь вы это признаете!
— Не нравится мне эта твоя неуемная тяга спорить с властью. Ты тоже заразился бунтарским духом?
— Долой тиранию и глупых правителей.
— Вот черт... Теперь я боюсь спать с тобой рядом. Помни, Лоррен, Орлеанский дом теперь на стороне народа!
— Поздно примазываетесь.
— Почему же поздно? По-моему, в самый раз. Только что мы избавились от тиранши и теперь предоставлены сами себе. Не думаю, что это надолго, но в любом случае, согласись, это большая удача.
Зная наперед, как будут развиваться события, Филипп поостерегся бы так бурно радоваться. Но кто может знать свое будущее?
4.
После того поистине выдающегося дня, когда парижане захватили Бастилию, в город вернулся относительный порядок. Друзья Народа позаботились о том, чтобы смирить людское негодование — в конце концов, они же не какие-нибудь бандиты, чтобы просто грабить и убивать всех, кто им не нравится. Они борются за свои права. Это достойное и благородное дело. Трупы убрали, пожары потушили, и город зажил почти прежней жизнью, разве что парижане теперь чувствовали себя в нем настоящими хозяевами. У всех на лицах светилась гордость, все улыбались, хотя по-прежнему ходили в лохмотьях и не знали, чем кормить детей — светлое будущее вот-вот должно было наступить, теперь уже ждать осталось совсем не долго. Парижане расхаживали по улицам, распевали песни и скандировали "да здравствует свобода", они обожали своих предводителей, все время находившихся рядом, выступавших на площадях с пламенными речами, и готовы были по одному лишь их слову на любые подвиги.
Перепуганный насмерть событиями в Париже королевский двор больше не смел каким-либо образом выражать свою волю, по сути, полностью отдав власть в руки Национального собрания, которое теперь, впрочем, называлось Учредительным, и которое всерьез занялось перекраиванием законодательства. Апофеозом его деятельности стала "Декларация прав человека и гражданина". Все сословия отныне должны быть равны перед законом. Разрешено все, что не запрещено. Отменили даже кое-какие незначительные налоги.
Все это было хорошо, но не избавило страну от бедственного положения. Зрелищ нынче было хоть отбавляй, а вот с хлебом обстояло гораздо хуже. И взять его было неоткуда. Парижане страшно голодали, и смотрели в сторону великолепного Версаля с вожделением и ненавистью, подозревая, что королевский двор вдоволь обеспечен провизией и не испытывает никаких затруднений. Это было несправедливо. А всякая несправедливость в последнее время вызывала в народе очень живую реакцию и побуждала его к активным действиям.
В начале октября 1789 года, в ужасе перед надвигающейся зимой, парижане — а большей частью парижанки — как следует вооружившись, выступили в поход на королевскую резиденцию, с требованием всех накормить. Кое-кто заодно призывал убить королеву, потому что хотя в ту пору Марии-Антуанетте еще не приписывалась циничная фраза: "если у них нет хлеба, пусть едят пирожные", ее отношение к проблемам страны и без того было всем известно и вызывало негодование и ярость. Если Людовика XVI тогда еще хотя бы немного уважали, то супругу его ненавидели люто и от всей души. Надо заметить, совершенно справедливо.
К счастью, в тот день особенных смертоубийств не произошло. Легко смяв охрану и убив при этом всего лишь двух гвардейцев, народ ворвался во внутренний двор Версаля и стал требовать хлеба и королеву. Не зная точно, намереваются ли подданные просто убить ее или же впоследствии планируют еще и съесть, Мария-Антуанетта все же собралась с силами и вышла к народу на балкон, простояв там некоторое время под ружейными дулами. Подданные слегка растерялись, то ли не ожидав такого мужества со стороны ненавистной австриячки, то ли разочарованные ее худобой и кажущейся несъедобностью, и не запустили в ее сторону даже камнем. Всего лишь потребовали возвращения королевской четы в Париж. В самом деле, — пусть будут под рукой, каждый раз ходить в Версаль, а потом обратно слишком долго и хлопотно.
Людовик XVI в последнее время не осмеливался ни в чем отказывать своим добрым подданным, не сделал он этого и теперь. К всеобщему удовлетворению горожан королевский двор покинул загородную резиденцию и вернулся в давно заброшенный и не особенно пригодный для жизни дворец Тюильри.
Оказавшийся вне стен Версаля, королевский двор выглядел жалким, особенно на фоне подлинного центра политической и общественной жизни, коим в последнее время стал дворец герцога Орлеанского. Совершенно одуревший от того, что народ считает его "своим", носит по улицам его бюст и вопит в его честь "да здравствует", герцог Орлеанский превратил Пале-Рояль в публичное место в подлинном смысле этого слова. Поначалу он просто открыл парижанам свободный доступ в огромный дворцовый парк, но вскоре это ему стало казаться недостаточным, и по периметру парка герцог приказал возвести колоннаду, внутри которой выстроили магазинчики и кофейни, игорные дома и прочие увеселительные заведения — благо денег у наследника Орлеанского дома было предостаточно. Именно в кафе Пале-Рояля заседали революционеры, планировавшие свержение королевской власти, именно отсюда народ отправился на штурм Бастилии. Под колоннадами Пале-Рояля теперь запросто можно было снять проститутку, пока еще являясь хозяином своей земли, герцог Орлеанский не пускал на его территорию представителей власти и не велел обижать жриц любви. Таким образом, его дом являлся просто оазисом свободы, равенства и братства.
