— Предлагала же всех сдавшихся перебить.
— Умеющий строить камнемёт сумеет построить и водяное колесо. Ты же не можешь ни того, ни другого, — резко бросает Верховный.
На тех, кто других городов не видел, этот мог бы произвести впечатление. То есть, на кого-то другого. Высокие стены — хорошо против тех, у кого и деревянные не везде есть.
Против нас же... Эрескерт говорит, дать ему бесконечное количество пороха — город за несколько месяцев превратится просто в кучу камней. Местами закопчённую.
Я видела, как пушки рушат стены, а мортиры бьют навесом внутрь крепости. Главное стрельбище — возле старой крепости, бывшей здесь до основания столицы Верховного и Замка Ведьм. Знаю, любую крепость можно улучшить, насыпав перед старыми башнями пятиугольные нового образца.
Здесь так делать не стали. Ещё Чёрная Змея присмотрела это место для проверки новых орудий. Хотела и мастерские сюда перенести. Не успела.
Госпоже литейки и пороховые мельницы чуть ли не под бойницами её башни вполне по нраву. Уже при мне казначей тоже поднимала вопрос о переносе мастерских из Замка. На словах Госпожа была не против, но всё упёрлось в деньги. Да и перенос столь важных мастерски во время войны — не самое умное занятие.
Эрескерт развлекается. За ночь установили все 'питоны'. Каждый был с тремя зарядными ящиками. Теперь палят по воротной башне номер семь. Её церковь венчает, да над первыми вратами изображение какой-то рожи бородатой в круге. По церкви, да рожи и палят, стараясь сбить штукатурку, да отбить куски.
На башне было три баллистических камнемёта. Но я поздно пришла. Они успели швырнуть по одному камню, не долетевшему даже до передовых постов. Ядра 'питонов' малы, но быстры и летят далеко. Два камнемёта сломали ответным залпом. Ещё один успел метнуть второй камень и тоже замолчал.
Теперь на башне три груды ломанных деревяшек, и четыре 'питона' доламывают их окончательно.
Госпожу и Эрескерта далеко слышно. Кому постороннему — покажется ругаются. Но тут все знают — они часто под гром орудий разговаривают, и по другому уже не могу. Удивительно, оба до сих пор не оглохли.
— Мортиры где будешь ставить?
Показывает на карте.
— На этом берегу всё. На том...
— На том показывать будешь, когда там закрепимся по-настоящему. Тараны где думаешь ставить?
Ухмыляется во все тридцать два.
— Доложу, как только на том берегу закрепимся по-настоящему.
Чуть заметная ухмылка Верховного. Таранами, как старые штурмовые устройства, зовут самые тяжёлые и мощные осадные пушки. Их действия на стрельбище видела, но в деле их не применяли никогда. Последние войны обходились без крупных осад. Хотя, несколько городов, поддерживавших Безглазого открыли ворота под угрозой их применения.
— У нас сейчас наивысший процент артиллеристов и сапёрных частей от общего состава армии.
— И столько орудий в строю тоже никогда не было, — Начальник огня собой явно гордится.
— Пока с обстрелами особо не усердствовать. Сейчас главное дождаться их скольки-то там знамённого войска.
— По мне, так проще бить всеми калибрами.
— Ты просто не успеешь всё снести, прежде чем к ним придёт подмога. Да и глупо разрушать место, где собираешься жить. Какое-то время.
Наблюдаю за земляными работами. Строят укрепления и ров для отражения возможных вылазок. Понятно, с этого направления вероятность наименьшая. Роют затем, чтобы солдаты не бездельничали. Как там Госпожа шутить любит? 'Рыть канаву от стены и до вечера'. Все понимают, потому работают не торопясь. Никто и не подгоняет.
Со стен смотрят. Пусть. До сюда добить им нечем. Воротных башен на этом участке нет. Вылазки не опасаюсь. Даже если не про всё знаем, должно быть видно, кроме копающих землю стоит немало войск в полной готовности.
Охраняют. В основном, самих себя от безделья.
Кроме меня на холмике генерал Рэндэрд околачивается. Именно так. Ничем не занят. Последствия старого ранения сказываются всё чаще и чаще. По мне, он просто медленно теряет разум. Раз Госпожа сквозь пальцы смотрит на его выходки, то и остальные делают тоже самое. Тем более, он и не натворил ничего более того, что прощается раненному в голову.
Динка по секрету сказала, генерал стал искать смерти. Даже если так, на этом участке последнее место, где есть шанс встретиться.
Сейчас он всего-навсего слегка пьян. Мне предлагал, отказалась. Горнисту не стал, так как командир тут я.
Рэндэрд то и дело на меня посматривает. Тоже всё понятно. Против пола не попрёшь, да и не старый ещё он. Я уже наловчилась на такие взгляды не реагировать, или отвечать словами покрепче. Попытки не прекращаются.
Времени, пока бомбардировка города идёт, у всех много. Тем более, Госпожа никому ничего не запрещает, только посмеивается. Динка говорит, она с матерью даже ставки делают, кто первым у Яграна в постели окажется. Пока не удалось никому, хотя не против многие. Да и так парочки уже появились. Насколько у кого с кем мне дела просто нет. Уши вянут от болтовни.
— Куда роете? — неожиданно орёт Рэндэрд — Вон туда ров ведите!
Работы тут же прекращаются. Все с интересом уставились на нас. Как по уставу тут не поймёшь. Генерал по званию старше, и будь я просто офицером, стали бы выполнять его команду. Но я — офицер-порученец Верховного, к тому же, все знают, лицо приближенное. Другое дело, он сам точно такой же, или до недавнего времени, был.
Спокойно отвечаю.
— В том направлении — земля легче. Камней нет. Там ещё частокол будет.
Глянул на солдат, на меня, рукой махнул.
— Отменяю свой приказ.
— Продолжить работу.
Генерал усмехается. Тыкает в сторону вражеских стен.
— Тает стаей город во мгле
Осень, что я знал о тебе?
Сколько будет рваться листва
Осень вечно права!
Смотрю непонимающе. Хмурюсь.
— Не знаешь, кто это написал?
— Нет.
— Сам знаю! Откуда тебе... Этого кроме меня... — задумчиво отпив из фляжки, продолжает, — Да ещё, может, Дины, никто и не помнит уже. Вот ещё из него же.
Осень, в небе жгут корабли.
Осень, мне бы прочь от земли.
Там, где в море тонет печаль,
Осень — темная даль.
Что такое осень — это ветер
Вновь играет рваными цепями.
Осень, доползем ли, долетим ли до ответа
Что же будет с родиной и с нами?
— Красивые стихи.
Попросту ржёт.
— Сколько раз уже проверял. И чего треньканье этого певца ртом такое впечатление на девчонок молоденьких производит?
— Певца ртом? Разве бывают певцы чем-то другим? Боюсь, нечто, исполняемое задницей я бы слушать не стала. У меня и от тех, что ртом, голова болит.
Хмыкает.
— Говорили, ты языкастая. А на это что скажешь?
Что такое осень — это небо,
Плачущее небо под ногами.
В лужах разлетаются птицы с облаками.
Осень, я давно с тобою не был.
В лужах разлетаются птицы с облаками.
Осень, я давно с тобою не был.
— Из уважения к вашим заслугам, генерал, советую прекратить подобные шутки. Иначе вынуждена буду доложить о ненадлежащем поведении и поступках.
— Так докладывай! Что мне сделают? Самое большое — велят в палатке сидеть, там пьянствовать и детей не смущать.
— Это уже зависит от ваших дальнейших действий, генерал.
Их, даже сидящих в осаде, больше, чем нас. Ещё Меч армию собирает. Госпожа, несмотря ни на что, с каждым днём сияет всё больше. До первой вылазки почти соглашалась с говорившими о её излишней самоуверенности. После мнение изменила.
Второй вылазки не будет. Иначе я ничего в людях не понимаю. Никто не захочет умирать бессмысленно. Как конница в тот день.
Вдоль длинной стены лагеря. Они опасались только лучников. Вдоль рва.
Под огнём. Ружей, лёгких пушек, ракет. Я замечаю только меня касающееся. На 'мельнице' поднят сигнал. 'Обстреливаем конницу. Помощь не требуется'.
Неслись знамя за знаменем. Метили на большой лагерь, где над частоколом торчат стойки собираемых машин. Хотели их сжечь. Просто не знали, и знать не могли, по стенам будут бить совсем другие машины.
Осадный парк совсем в другом месте. Но он не поленился приказать притащить в главный лагерь тяжелые орудия. И сам командовал доставкой. Посмотреть было на что — каждое орудие тащит двадцать четыре тяжеловоза.
Дина сказала.
— Заняться нечем? Они же в полевом бою больше выстрела сделать не смогут. Ладно, я сама приказала пока по стенам не бить.
Генерал, кажется, обиделся.
— Их перезаряжают за шестую часть часа. Тем более, не ядрами а картечью.
Кран для ядер генерал притащить из своего лагеря не поленился.
— Ладно, глянем, каковы они в деле. Как вылазку отобьём — вон по тем двум башням и стене между ними бить будешь.
Вот она, вылазка!
Несмотря на потери. Прямо на недостроенный частокол. Белеющие за ним ряды палаток. На ощетинившийся пиками ряд солдат в чёрном и алом. На дерзкого гремучника, слишком далеко уползшего от своего логова.
Птиц всяких у них на знамёнах, и в самом деле, многовато. Голуби в основном. Вроде, они символ их божка. Может, они мнили себя птицами, защищавшими гнездо от змеи?
Картечи да бешеному огню всё равно, что там они думали.
Госпожа сидит на складном табурете. Прямо под 'мельницей'. Крылья разложены в сигнал. 'Атакованы крупными силами конницы. Помощь не требуется'.
Столько читала. И вот стою невдалеке. Где-то за спиной полощется на ветру огромный 'Великий Змей'. Только на парадах видела я личный стяг Верховного. Он видел много боёв. Но тогда рядом не было меня.
Госпожа напоминает статую. Читала и про это.
Громадные пушки взревели разом.
Истрёпанная лавина всё ещё катится на нас. Видела, как падают знамёна, вижу несущихся лошадей без всадников. Мгновения спустя вступают в бой полковые пушки. Три шеренги дают залп одновременно. Отбегают за три других. Эти бьют по очереди, хотя и так уже всё в дыму.
Ветер в их сторону, дым относит. В разрывах вижу единичных всадников, дерущихся с пикинёрами. Гибнут один за другим. Их мало, очень мало по сравнению с выезжавшими из ворот совсем недавно. Дым относит всё дальше.
Тела. Мёртвые люди и кони. Застывшие, как вкопанные немногочисленные уцелевшие одиночки. Не знают, назад или вперёд?
Смерть повсюду. Уцелевшим снова скакать вдоль лагеря. Под огнём.
'Атака отбита. Противник бежит. Помощь не требуется'.
В ряд разложены трупы наиболее пышно одетых конников. Особо солдаты их обчистить не успели — нет шлемов, наручей, вероятно, колец на пальцах. Мне дела нет. Больше обращаю внимание на пробоины от пуль и картечи. Одному ядро в груди сквозную дырку сделало.
Сюда притащили только относительно целых. Разорванных генерал с артиллеристами на поле ушёл смотреть. Зачем-то с ними пошла и Динка. Вдоль ряда идёт генерал-лазутчик. Показывает Госпоже бывших знакомых.
— Всё сыновья ближайших приближённых Меча. Золотые храаты как на подбор!
— Солдатам велели таскать самых разряженных.
— Блеснули храбростью!
— Ага. Войска в стрельбе попрактиковались. Действительно важный кто есть?
— Вот этот, пожалуй, мог бы стать. Сын крупного военачальника. Подавал надежды.
— Тушу на кол и поднять повыше. Чтобы хорошо со стены видно было!
Пленных мало, все не столько раненые, сколько избитые. Одному пальцы точно отрезали, позарившись на кольца.
— Тут есть знакомые?
— Есть... К солдатам разрешите обратиться?
— Разрешаю.
— Внимание! Поднимите вот этого! Солдаты! Хорошенько запомните вот этот знак на плече или одежде. У этого голубой, но бывают чёрные, красные и зелёные. Любого с таким знаком убивайте как бешеных собак. Это особо приближенные к Мечу и церкви защитники веры.
— Вроде попов, но с мечами?
— Именно так! Представители воинствующей церкви. Они дают обет истреблять безбожников везде, где встретят, не взирая на пол и возраст!
— Истреблялка не выросла! — гремит хохот.
— Подтверждаю всё сказанное генералом. Это даже не животные. Это хуже. Впредь я их желаю видеть только мёртвыми.
— И продал он Господа за горсть монет, — глухой, но сильный голос одного из пленных. Без знака на броне.
Повернувшись к нему, генерал смеётся. Как мне кажется, с оттенками болезни.
— Я никогда, щенок, никого не предавал. Это вы были настолько глупы, что почти за тридцать лет не смогли разглядеть живущую в вашем гнезде змею. Я — Змей, и горжусь этим. Ты же у нас святоша вроде, тебе кровь проливать нельзя, даже палицу вместо меча носишь. Думаешь, я забыл, как ты хвастал, как будет устроен пир после победы. Где вы будете сидеть на помосте, лежащем на пленных Еггтах и их воинах? Кровь ведь не будет пролита.
— До чего убого! — усмехается Дина, — Я ещё в детстве подобную историю читала. Всё в мире повторяется. Он точно святоша?
— В придворном соборе служит.
— Как интересно... Когда город возьмём, его и всех прочих святош повесим в святая святых этого собора. Он много ведьм сжёг?
— Ни одной. Чистенький слишком для этого. Всё о любви к господу трактатики писал.
— Руку ему отрубить или язык вырвать, — я-то вижу, Госпожа потешается. Пока потешается. Еггты от слов к делу быстро переходят.
— Сейчас? — спрашивает сотник, командир стерегущих пленных.
— Погоди. Он меня или ещё кого после победы изнасиловать не собирался?
— Он — нет. Таким запрещено прикасаться к женщинам.
— Предпочитает мальчиков или барашков? Я к такому по своей воле тоже прикасаться бы не стала.
Гремит хохот.
Пока они веселятся, я доспехи убитых рассматриваю. Мысли всякие невесёлые бродят. Столько пробоин! Вмятин тоже хватает, но общей картины это не меняет. Почти все доспехи нашей работы. Пусть и не работы армейских кузнецов. Та броня пули большинства ружей держит. Большинства, но не всех.
К примеру, динкин 'дырокол' с нарезным стволом и калёными пулями прошибёт любой доспех, включая её собственный и материнский. Пусть он в десять раз дороже обычного ружья и гораздо дольше перезаряжается. Несколько лет назад ружей не было вообще. Теперь их тысячи.
Что будет, если через несколько лет тоже самое произойдёт с 'дыроколами'? И они будут у всех, а не только у лучших и самых богатых, стрелков? Я тоже к 'дыроколу' приценялась. Очень уж дорого. Не стала брать. Своих не хватало. Принцесса одолжила бы и забыла. Но как-то неловко.
Если даже самая лучшая броня теперь защиты уже не даёт, то, может, вовсе не носить? Но тогда всю тактику придётся менять. И так уже Госпожа говорит, в будущем одни стрелки будут между собой сражаться.
Хотя, пока броня нужна, от оружия противника защищает. Но мы дело имеем с теми, кто огнестрельного оружия делать не умеет. Что будет, когда столкнёмся с теми, у кого оно есть?
С теми же мирренами, которых генерал Рэндэрд поминает, где надо и не надо. Будто война с ними уже дело решённое, хотя они вон где живут. Их купцы к нашим портам дорожку нашли. Любой купец, залезший в такую даль, во-первых страшно алчен, а во-вторых он ведь не только купец, но и воин, пират и лазутчик. Никто не знает, какие выводы из докладов купцов делает далёкий двор.
