Все дни и ночи напролет в парке Пале-Рояля царило веселье, играла музыка, горели огни, слонялись толпы самого разнообразного народа, лучше места для охоты и не придумаешь. Заодно можно было узнавать последние новости.
Новости были такими, что Филиппу каждый раз приходилось удерживаться от того, чтобы не сожрать какого-нибудь лидера революционеров, а лучше не одного, а всех сразу. Или просто поубивать, а то сожрешь такого — еще отравишься. А начать следовало с дорогого пра-правнука, видно, окончательно свихнувшегося, а потому добровольно и даже радостно отказавшегося не только от титула, но и от своего родового имени. Теперь он именовался гражданином Эгалите.
— А что еще ему остается? — говорил Лоррен, когда они сидели за столиком одной из кофеен, наблюдая за толпой и за очередным пламенным оратором, вещавшем о высоком, устремив пылающий взор к небесам. Толпа слушала его, затаив дыхание. — Новая власть диктует свои порядки.
— Можно умереть с честью или сбежать, — уныло отвечал Филипп, — Да мало ли! Но ему же это нравится, — быть гражданином Эгалите и якшаться с чернью!
— Он человек своего времени, а вы просто устарели, гражданин Бурбон.
Филипп фыркнул.
— Звучит ужасно, просто отвратительно. Знаешь, мне вообще перестает все это нравится! Пора уже кому-нибудь покончить с этим балаганом и навести в стране порядок!
— Кому, например? Кто-то должен поднять народ, возглавить армию, найти союзников... Король сидит взаперти, его братья сбежали и, похоже, тоже ни на что не годятся. А прочие родственники, прошу прощения, сделались "Эгалите".
Филипп мрачно смотрел на то, как закончившего свою речь революционера, люди подняли на руки и с громкими криками восторга куда-то понесли. Вряд ли они собрались утопить его в фонтане... А жаль!
Лоррен, возможно, не замечал этого, наслаждаясь анархией и вседозволенностью, а Филипп отчетливо видел, как над городом сгущается тьма. Это происходило постепенно на протяжении уже нескольких лет, и нужно было уметь тонко чувствовать магию, чтобы отмечать, как гуще становятся тени, как растет нехорошее напряжение в воздухе, как с наступлением сумерек сосущая пустота расстилается над мостовой, все более лениво и неохотно отползая от света фонарей и жадно нащупывая теплую плоть. В последнее время тьма царствовала в Париже даже днем, прячась в сырых и вонючих подворотнях и полуподвалах, в пасмурные дни она поднималась серым туманом над стоками нечистот. Даже жарким летним днем, когда вовсю светило солнце, в городе было холодно, очень-очень холодно... Это был особенный холод, который тоже далеко не каждый мог ясно почувствовать и осознать, но все в нем жили. Вампиры сами являлись частью тьмы, поэтому их она не касалась, даже напротив, она была готова отдавать им толику своей энергии, делая их сильнее. Но на живых существ тьма влияла самым негативным образом, высасывая тепло и покой, оставляя злобу, ярость и чувство безысходности. Тьма не врывалась потоком из портала, который мог бы открыть и бросить распахнутым какой-нибудь бестолковый колдун, она сочилась отовсюду, как кровь из пор. Что именно послужило тому причиной, понять было сложно. И, наверное, сейчас уже невозможно. Да и не имело это значения.
Впервые за несколько столетий город остался без попечительства главы вампиров, на первый взгляд — ничего ужасного, но как исчезновение любой составляющей установленного порядка, это быстро привело к тому, что и сам порядок начал разрушаться. Бегство вампиров послужило сигналом для всего магического мира Парижа, что пришла пора сматывать удочки. И вслед за Дианой и ее птенцами город постепенно стали покидать все наиболее вменяемые члены сообщества. Понаблюдав какое-то время за все новыми и новыми победами революционеров, Париж покинул колдовской ковен в полном составе, старичкам тоже не хотелось рисковать своими драгоценными жизнями и не менее драгоценным имуществом. Потом в путь отправились семейства крыс-оборотней, увозя как можно дальше отсюда драгоценных для крысолюдов женщин и многочисленных детей. В городе теперь оставались только молодые агрессивные самцы, которым беспорядки были только на руку, позволяя не особенно заботиться о том, чтобы смирять свой животный инстинкт.
Таким образом, к началу 1792 года в Париже обреталось лишь жаждущее крови отребье, да еще охотники, которые до последнего пытались поддерживать порядок. Оказалось, это не так уж просто. В городе появилось много незнакомых вампиров, никому не дававших клятву крови, никому не подчинявшихся, а посему некому было залезть в их разум и прочесть, лжет ли мерзавец, уверяя, что уже очень давно никого не убивал или он на самом деле такой милый и славный, каким притворяется. Да и найти хитрую тварь во взбудораженном городе людям стало очень непросто. Постепенно в Париже воцарялся хаос. Охотники с переменным успехом пытались контролировать ситуацию, но неизбежно теряли позиции, и все больше злились. Их общение с нечистью вышло за рамки договоренностей, теперь вампиры убивали охотников, а охотники вампиров запросто, как в стародавние времена. По законам военного времени.
Залихватски хлопнув по задницам двух дам легкого поведения, к столику, за которым сидели Филипп с Лорреном, приблизился мужчина лет сорока, одетый как санкюлот, — в идиотский красный колпак с пришпиленной к нему трехцветной кокардой.
— Доброй ночи, граждане! — воскликнул он, усаживаясь на свободный стул, — Рад видеть вас в добром здравии!
Вампиры смотрели на него холодно и ничего не отвечали.
— Если я буду обращаться к вам "монсеньор", на это обратят внимание, — проговорил санкюлот тише, наклоняясь к Филиппу, — Вам все равно, а я, знаете ли, всего лишь человек.
Всего лишь человека звали Франсуа Вадье, и он был достаточно хорошим колдуном, чтобы не беспокоиться о своей безопасности. Просто ему тоже нравилась эта игра — изображать из себя революционера. В городе, поглощенном тьмой, Вадье явно чувствовал себя, как рыба в воде, собственно говоря, он и явился сюда уже после того, как отбыл ковен, иначе — предстал бы перед судом и был казнен. На счету этого прохиндея было несколько довольно масштабных ритуалов черной магии, имевших нехорошие последствия, которые ковену некогда пришлось разгребать. Старички ни за что не простили бы ему этого. То, чем Вадье занимался в городе сейчас, тоже явно их не порадовало бы.
Филипп знал, что Вадье был достаточно силен для того, чтобы уметь контролировать демонов среднего звена, а это значило, он был гораздо талантливее Гибура. Впрочем, Гибур вообще был довольно посредственным магом, его методы были слишком просты и примитивны.
— Кое-кто уже зовет меня "гражданин Бурбон", так что не стесняйся, — мрачно произнес Филипп, — Ты принес книгу?
— Заполучить ее было не просто, — глубокомысленно сказал Вадье.
— Было бы просто, я взял бы сам, — согласился Филипп, — Не набивай цену, я и так плачу тебе достаточно.
Вадье замер на мгновение, и Филипп почувствовал, как их столик закрыла магическая завеса. Теперь их не то чтобы совсем не было видно, но люди перестали смотреть в их сторону.
Из перекинутой через плечо сумки колдун вынул потрепанную книгу в кожаном переплете. Некогда серая, кожа теперь выглядела чудовищно засаленной, ее покрывали бурые пятна старой крови и черные проплешины плесени, а по краям, где чаще всего книги касались руки владельцев, — следы чего-то совершенно мерзостного грязно-желтого цвета.
— В какой помойке она валялась? — удивился Филипп.
— Она хранилась самым бережным образом. Просто ей очень много лет, и в былые времена ею интенсивно пользовались, — Вадье помолчал несколько мгновений, потом осторожно провел кончиками пальцев по заскорузлой обложке, — Такие книги... Они забирают себе частичку своих хозяев, их дух, память об их деяниях. Они не просто хранилища знаний, они сами по себе сила. Это сложно объяснить, ты все поймешь сам, если сделаешь эту книгу своей. Она отдаст тебе часть себя, а взамен возьмет что-то от тебя. Особенно в том случае, если захочешь туда что-то вписать.
— Это вряд ли.
Вадье тихо засмеялся.
— Не зарекайся. Магия, знаешь... затягивает.
Филипп какое-то время смотрел на книгу, потом перевел взгляд на колдуна, все еще любовно поглаживающего корешок грязного переплета.
— Не любопытно самому заглянуть в нее?
Вадье покачал головой.
— У меня есть свой гримуар. Он меня вполне устраивает. А этот — лучший для вампира, ты уж поверь мне. Его хозяином был колдун, впоследствии обращенный, и он на протяжении нескольких столетий совершенствовал заклятия, наилучшим образом подстраивая их под свою новую сущность. Я нашел для тебя лучшее, Филипп, — добавил он, поднимая взгляд на собеседника, — Эта книга стоит гораздо дороже того, что ты за нее заплатил.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Вадье не боялся смотреть в глаза вампиру, и Филипп подумал, что вряд ли смог бы легко заворожить его. Может быть, вовсе не смог бы.
— Мне нужен наставник, — сказал он, — То, как меня учили раньше, не особенно мне подходит.
Вадье посмотрел на него удивленно.
— Хочешь, чтобы я учил тебя?
— Я заплачу, сколько скажешь.
Колдун некоторое время молчал, будто серьезно обдумывал что-то.
— Хорошо, — сказал он вдруг, — Не жди слишком многого, но я покажу тебе кое-что из основ. Дальше будешь сам, я не знаю глубины твоих возможностей, да и вообще — не слишком это интересно, быть ментором. Даже у вампира.
Филипп не ждал такого быстрого согласия, и оно показалось ему подозрительным.
— Что хочешь взамен?
— Не могу придумать ничего достойного, — улыбнулся Вадье, — Будешь мне должен.
Не слишком хороший вариант, но пришлось согласиться. Выбирать не приходилось, да и время терять было жаль. Париж сейчас был самым удобным местом для того, чтобы без помех упражняться в черной магии, к тому же на любой ритуал требовалось тратить меньше сил и результаты были впечатляющими.
Мадам де Пуатье была права, когда говорила, что магия может дать очень много, если ее использовать правильно, но сама Диана не могла бы научить Филиппа тому, что ему нужно. Еще будучи человеком, она пошла совсем по иному пути, никак не пресекавшемуся с тьмой, ее магия была аккуратной, довольно слабой и некогда направленной лишь на то, чтобы поддерживать в своей адептке молодость и красоту. Теперь Диане это было уже не нужно, но она пользовалась магией так же, как привыкла, — брала понемногу, осторожно, никому и ничему не причиняя вреда. По мнению Филиппа, это занятие было довольно бессмысленным. И, должно быть, только отчаяние заставило Диану думать, что он мог бы на такое купиться. Но именно дурацкое предложение принцессы натолкнуло Филиппа на мысль, что магия вообще-то бывает разной, и есть очень даже сильная и полезная, и что сейчас самое подходящее время, чтобы чему-то научиться. Научиться по-настоящему брать силу от тьмы. Можно было все постигать самому, — хороший гримуар действительно способен многому научить своего хозяина и без посредников, но это долгий и тернистый путь проб и ошибок, рассчитанный на годы. Филипп не думал, что у него будет столько времени.
На самом деле времени у него оказалось совсем мало.
Занятый новым интересным делом Филипп несколько утерял связь с реальностью, и ночи напролет пропадал в доме Вадье, выслушивая наставления и практикуясь в заклятиях, а между тем, в городе назревал новый бунт.
Австрийский император взял на себя роль того самого "кого-то", кто готов был навести во Франции порядок. В коалиции с прусскими войсками австрийцы перешли французскую границу и победным маршем направились к Парижу. Королевский двор немного воспрянул духом, наконец, получив надежду на избавление от своего тягостного и унизительного положения, но революционеры не думали унывать, и хотя армия была довольно слабо готова к войне, они настолько верили в абсолютную и самоотверженную поддержку народа, что совершенно не сомневались, что разобьют любого врага. И объявили всеобщую мобилизацию.
Одерживая победу за победой и, в свою очередь, тоже нисколько не сомневаясь, что ему легко удастся разгромить взбунтовавшийся сброд, командующий объединенной армией интервентов герцог Брауншвейгский отправил революционному правительству манифест с обещанием вскоре прекратить в стране анархию и с предупреждением — посмеете причинить вред королю или кому-то из его семьи, и от Парижа не останется камня на камне. Манифест произвел на революционеров совершенно обратное впечатление, нежели рассчитывал герцог. Если подлые захватчики хотят освободить короля, так мы сделаем так, что короля не будет! Король будет низложен!
В тот день, когда решение было принято, накал человеческих эмоций был так велик, что тьма впервые по настоящему дала о себе знать, она вырвалась на свободу, в какой-то момент полностью захватив город. С наступлением сумерек над Парижем сгустились тучи странного медно-багрового оттенка, и небо выглядело таким зловещим, что горожане, которые в последнее время, казалось, не боялись даже черта, спешили спрятаться в домах и как следует закрыть окна. К полуночи разразилась буря, ветер сносил крыши с домов, рвал с корнем деревья в парке Пале-Рояля, сверкали молнии, и гром гремел подобно пушечной канонаде.
Яростный вой захваченного в ловушку демона ревел над оскверненным кладбищем, ему вторил пронзительный свист ветра, вихрь закручивался в воронку, взрывая землю за границами защитного круга, выворачивая и швыряя в невидимую стену грязь, ветви деревьев и даже надгробные камни. Это было умопомрачительное, захватывающее зрелище, особенно учитывая то, как легко останавливала все это светопреставление невидимая преграда защитного круга.
Как только над городом начали собираться тучи, Вадье заявил, что эта ночь будет особенной и просто преступно ее упустить. Теперь, не замечая бешеного ветра, стремившегося, казалось, разорвать его на части, совершенно счастливый, он читал заклинания, и демон бился в силках, уже смиряясь с тем, что придется подчиниться. Здесь, на кладбище, казалось, было самое сердце урагана, колдун не мог сейчас прикрыть себя щитом, и его неизбежно свалило бы с ног, унесло и изломало о камни, если бы не Филипп. Вампиру было легко удержаться на ногах даже в таком буйстве стихии, он прижимал колдуна к себе, прикрывая от ветра, и с восторгом наблюдал за ритуалом, чувствуя себя так, будто сам сейчас читал заклинания и удерживал своей волей создание тьмы.
Впервые в жизни Филипп видел защитный круг, в который было закачано столько силы. Невидимые символы светились в темноте ярким серебряным светом, это было очень красиво. А внутри круга бесновалось нечто темное, с зубами и когтями, похожее на огромного вервольфа, только, пожалуй, еще более уродливое, и Филипп подозревал, что плоть этого создания не имеет никакого отношения к человеческой или звериной, иногда она распадалась клочьями, через которые просвечивал огонь. Беснующийся демон расколотил алтарь и разорвал преподнесенную ему жертву на такие мелкие куски, что все пространство внутри круга было равномерным слоем покрыто красной кашей, с вкраплениями белых осколков костей.
