Джунаидхан ещё дважды бросал на штурм глинобитных стен своих нукеров, и каждый раз они бежали обратно сломленные огнём русских пулеметов, устилая телами павших бойцов подступы к крепости. Свою злобу от своих неудач, пришельцы методично вымещали на жителях ближайших кишлаков, в которых почти ежедневно проводили экспроприацию у продуктов питания и приглянувшиеся им вещи.
Как следствие этих деяний, колодец из которого бандиты поили своих коней, оказался отравлен, и воинство Джунаидхана разом лишилось тридцати коней. Курбаши приказал выставить у воды круглосуточные посты и стрелять каждого чужака, кто будет замечен в попытке, отравить воду.
Каждый день сидения под стенами Яркенда, разлагающе действовал на басмачей. Идейный авторитет пиров был ещё довольно высок среди горцев исмаилитов, но низменные интересы человеческого нутра уже давали о себе знать. Уже после самого первого неудачного штурма, среди пришельцев поползли разговоры, что лучше довольствоваться малым числом добычи захваченной сейчас, чем лезть под пулемет русских и с каждым неудачным штурмом или пустым днем сидения, эти разговоры только усиливались.
Верные люди сразу донесли Джунаидхану об этих опасных речах, но тот не решился в открытую поднять руку против своих единоверцев, ограничившись тем, что ставил самых рьяных болтунов в передние атакующие цепи во время очередного штурма.
Выходя каждое утро на молитву из своего белого шатра, курбаши с ненавистью глядел на зубчатые стены Яркенда, над которыми развивалось русское знамя. С каким бы наслаждением Джунаидхан вырезал бы защитников этой проклятой крепости всех до единого и с победою возвратиться домой.
Появление возле крепости небольшого отряда уйгуров во главе с Ахмеджаном Чембулатовым изъявивших желание воевать под командованием Джунаидхана было единственной радостью для курбаши за все время осады крепости. Выстроив перед своим шатром большую часть своего войска в несколько шеренг, курбаши торжественно принял своих первых новобранцев, громогласно объявив, что это только малая часть большого отряда уйгуров, который должен прибыть под Яркенд в самое ближайшее время.
Прибытие новых волонтеров в стан Джунаидхана, несколько подправило пошатнувшуюся веру горцев в своего лидера и благополучный исход похода в Кашгарию, однако вскоре в стане басмачей появился дервиш. Насрулло, так звали святого человека, несколько ночей приходил в лагерь басмачей, неторопливо прохаживаясь между многочисленными кострами и прося подаяние для пропитания.
Темное загорелое от жаркого солнца лицо было сосредоточенно и губы дервиша, постоянно повторяли разные молитвы из священной книги. Басмачи охотно давали ему куски лепешек или бросали горсть риса в его деревянную чашку, и святой человек благословлял каждого из них за его доброе деяние. Однако когда его спрашивали о судьбе этого похода, то дервиш заявлял, что будет молиться Аллаху, чтобы ужасный огонь, который вскоре упадет с небес на землю, не коснулся доброго человека.
Когда верные люди донесли курбаши об этих ужасных пророчествах, он приказал нукерам задержать опасного смутьяна, но простые воины помешали насилию над святым дервишем. Плетками и прикладами они побили нукеров Джунаидхана и позволили Насрулле неторопливо покинуть лагерь. Потрясая своим дорожным посохом и призывая слепцов прозреть, дервиш удалился в пустыню, откуда и пришел.
Больше он не появлялся, но спокойствия среди воинов курбаши не прибавилось. Едва только ушел дервиш, как по лагерю поползли упорные слухи, что у русских есть страшная железная птица, способная изрыгать огонь и обладающая пронзительным стрекочущим голосом.
Напрасно тайные уши курбаши рыскали по лагерю в поисках источника этих зловредных слухов. Однажды возникнув, он отошел в тень, дав возможность своему детищу подобно невидимой змее переползать от одного костра к другому, неотвратимо сея страх и сомнение в души пришельцев.
Ахмеджан за пять золотых монет указал Джунаидхану на двух каракалпаков, много говоривших у костров об ужасной птице русских. Их немедленно арестовали, но жесткий допрос, которому их подвергли по приказу курбаши не смог до конца развязать им язык. Оба упрямо твердили, что слышали об ужасной птице у костра от незнакомца укрывшего своё лицо кушаком чалмы.
Разгневанный Джунаидхан приказал казнить незадачливых болтунов, объявив их шпионами шайтана Максимова, который не в силах разбить войско исмаилитов в открытом бою, подло пытается расколоть его изнутри.
— Вернулись ли мои разведчики, что отправились в Кашгар? — спросил курбаши своего помощника Омербека.
— Нет светлейший. Наши дозоры, стоящие на кашгарской дороге никого не видели идущими со стороны Кашгара — ответил нукер.
— Притаились. Все притаились и купчишки, и дехкане и даже сам шайтан Максимов, которым так сильно меня пугали белые сахибы из Дели. А он заперся в Кашгаре и сидит, боится высунуть нос. Ему только и остается, что подсылать ко мне своих шпионов — раздраженно молвил курбаши, поигрывая тяжелой плетью.
— Дервиш явно его человек, а твои бараны дали ему уйти — упрекнул Джунаидхан нукера, с раздражением хлопнув камчой по голенищу сапога Омербека.
— За него заступились простые воины, но в следующий раз, как он появиться то будет немедленно схвачен — смиренно заверил Омербек, своего гневного собеседника.
— Я очень надеюсь на это бек, однако я уверен, что мы выдрали не все ядовитые корни измены в нашем войске — молвил курбаши, гневно сверкнув глазами.
— Скажи светлейший, а ты хорошо уверен в Ахмеджане? — осторожно спросил Омербек.
— Чуть меньше, чем в тебе бек — усмехнулся Джунаидхан. — Однако хорошо вижу, кому он служит.
Курбаши замолчал на мгновение и, заметив, как напряглось лицо собеседника, самодовольно пояснил.
— Золоту. Вот главная цель его жизни. За золото он выдал мне двух болтунов, чего не сделал никто из твоих ушей.
Омербек хотел возразить, но курбаши повелительно махнул рукой.
— Знаю, они были простыми болтунами, а не тайными шпионами Максимова, но они говорили о железной птице и сеяли страх среди других воинов, за что и поплатились своими бараньими головами. Тут важно другое, за золото уйгур продал людей, а значит, ради него готов сделает многое другое.
— Да ты прав светлейший. Свершивший раз подлость, человек уже не сможет остановиться. Твои глаза читают душу человека как открытую книгу пророка.
Джунаидхан милостиво улыбнулся. Лесть подчиненного была приятно ему но, хорошо зная как, она бывает, обманчива, тут же сделал надменное лицо.
— Отправь новых разведчиков в Кашгар. Я хочу точно знать, что делает Максимов, а не гадать на кофейной гуще. Белые сахибы предупреждали меня, что он очень опасный человек, а я привык доверять их словам. Кроме того, на руках этого человека кровь курбаши Артабека, а его было не так просто захватить врасплох.
— Может, стоит отправить в разведку Ахмеджана? Он местный, хорошо знает дорогу на Кашгар и ему будет легче разузнать о Максимове. Да и моей душе будет спокойней — предложил Омербек.
— Хорошо, прикажи Ахмеджану с его нукерами отправиться на разведку и пообещай ему пятьдесят золотых монет, если он узнает точно каковы силы Максимова и его намерения.
— Пятьдесят золотых, такие деньги светлейший! — охнул от негодования Омербек.
— За такие деньги он очень будет стараться, очень — многозначительно сказал курбаши — но вот получит не сразу.
— Я всё понял господин. Все скажу, как ты велел.
Сказано, сделано и ранним утром следующего дня Ахмеджан покинул лагерь вместе со своими людьми. Омербек верно подозревал неладность с молодым уйгуром, который и был главным шпионом Максимова в стане врага, успевшего многим навредить Джунаидхану.
Сам Максимов отнюдь не собирался отсиживаться в Кашгаре как предполагал курбаши, а срочно перебрасывал все свои силы в направлении, осажденного Яркенда, готовясь нанести молниеносный удар по врагам.
Главной ударной силой Максимова был аэроплан штабс-капитана Колодяжного, который после долгих колебаний согласился на все его требования.
— Только учтите господин подполковник, это будет полет только в одном направлении. Из-за большой нагрузки мой аэроплан будет вынужден совершить посадку вблизи Яркенда.
— Хорошо Сергей Никодимович. Будем надеяться, что конники Рокоссовского не дадут басмачам захватить вашу чудную машину.
— Вы все шутите, Алексей Михайлович, а у меня на душе кошки скребут — со слезами в голосе признался пилот.
— Да мне самому страшно, честное благородное, но ведь лечу же с вами и верю в удачный исход нашего безнадежного дела.
— Вы сами? — удивился пилот.
— Да, а что я сильно тяжел для вашего небесного коня? Нет? Вот и прекрасно. Я надеюсь на вас, а вы на меня, так что нечто среднее у нас получится — бодро заверил Максимов, чем вогнал в дрожь Колодяжного. — По вашим глазам вижу, что вы считаете меня сумасшедшим, но спешу заверить вас, что пока таким не являюсь. Ларчик просто открывается. Стрелять из пулемета наши господа казаки вообще-то умеют, а вот бросать гранаты с аэроплана, ещё нет. А у меня худо-бедно такой опыт есть. Так, что некому свершить мой замысел.
Максимов доверительно положил руку на плечо авиатору: — Не дрейфь Никодимыч, прорвется.
Аэроплан Колодяжного, надсадно треща мотором, упорно летел в направление Яркенда. Взлетев с импровизированного летного поля, самолет сделал круг в небе и устремился вдогонку уже ушедшей вперед кавалерии Рокоссовского. Потоки воздуха ещё не поднимались мощной струей вверх от не разогретой солнцем земли, и поэтому воздушных ям на пути аэроплана было не столь много, как это было бы днем или в вечернее время.
Красота от полета над пустынной местностью завораживала взор Алексея, но полностью заглушить тревогу о том, как там внизу справятся его боевые товарищи, она не могла. Солнце уже взошло и залило своими золотыми лучами белые безжизненные пески пустыни, когда аэроплан догнал хвост колонны, и призывно покачав своими крыльями, стал медленно обходить кавалеристов Рокоссовского. Максимов внимательно сверил время движения самолета и конных, по своему хронометру. Операция развертывалась нормально, в заранее обговоренных временных пределах.
Караульная засада курбаши Джунаидхана на кашгарской дороге, была полностью вырезана людьми Ахмеджана, которые подошли к ней рано утром. Дозорные, которые дежурили на постах, не открыли предупредительного огня по приближавшимся всадникам, признав в них своих по белой материи, которая была привязана к высокому шесту находившегося в руках головного конного.
— Коня! Запасного коня! Скорее, у меня важные новости для курбаши! — требовательно выкрикнул Ахмеджан, командиру дозора Безносому, у которого лицо, было сильно обезображено оспой. — Мы захватили русского, он явно много знает, судя по его нашивкам на мундире и его как можно скорей нужно доставить курбаши на допрос.
Действительно за спиной одного из всадников Ахмеджана красовалась фигура пленника со скрученными за спиной руками и привязанного к крупу лошади.
— Спусти его Иса, а то он совсем задавит твоего коня — приказал Ахмеджан и всадник послушно стал стаскивать пленника на землю. Молодой уйгур уже успел оглядеть цепким взглядом басмачей и убедился, что ничего нового в его отсутствие не произошло. Их по-прежнему было девять человек, и все они, включая караульных, приблизились к прибывшим разведчикам, чтобы посмотреть на добычу Ахмеджана. На том, что исмаилиты были послушными исполнителями воли своих пиров, но при этом оставались сугубо гражданскими людьми, по случаю взявшими в руки оружие и строился весь расчет поручика Рокоссовского.
— Кафир, кафир! — громко переговаривались между собой басмачи, возбужденно тыча в пленника пальцем, выстроившись вокруг него полукругом. Изнывавший все это время от безделья, Безносый решил напомнить всем кто здесь главный и, оттолкнув с дороги зазевавшегося басмача, приблизился к русскому.
Презрительно усмехнувшись, он рывком приподнял с помощью тяжелой камчи подбородок пленника и на ломаном русском произнес: — Кто ты такой!? Отвечай!
Стоявший перед ним человек не отвел глаз перед злобным взглядом Безносого. Прижавшись к боку лошади, он так холодно посмотрел на главаря басмачей, что у того по отношению к пленнику в разы прибавилось злобы и злости. Безносый уже хотел ударить наглеца по лицу, но тот неожиданно разлепил свои губы и громко и внятно ответил: — Я твоя смерть.
Эти слова сильно рассмешили Безносого и он, уже собирался засмеяться, как пленный неожиданно вскинул, до этого связанную за спиной руку и без колебаний выстрелил в грудь басмачу прямо в сердце.
Выстрел Ерофеева, а это он решил сыграть роль пленного, стал сигналом к действию людей Ахмеджана. Каждый из бойцов выстрелил в заранее выбранного для себя басмача, которые словно пугливые куропатки разом отпрянули в стороны, едва только раздался первый выстрел.
Звонкий звук спорадических выстрелов далеко разнесся в разные стороны и на них разом устремился весь отряд Рокоссовского. Словно на крыльях летели всадники молодого поручика, но когда они достигли место засады, то там уже все было кончено. Из всех восьмерых басмачей только один Чирь, помощник Безносого, сумел избежать пули от уйгуров. Заметив движение среди людей Ахмеджана, он вовремя сумел отскочить в сторону и, ударив саблей ближайшего противника, стремительно петляя, как заяц, бросился к привязанным к камням лошадям.
Возможно, фортуна и улыбнулась бы ему, но ему наперерез устремился молодой Ахмеджан, который на всем скаку рубанул саблей беглеца и тот моментально рухнул под ноги жеребца уйгура.
— Хорошо, Ахмеджан. Просто прекрасно. У меня самого лучше не получилось — подбадривал уйгура поручик — теперь бы только не подвел бы нас господин Колодяжный со своим монстром. Эх, не подвел бы.
Рокоссовский с надеждой и мольбой посмотрел на запад и словно в ответ на это, в небе показался долгожданный аэроплан. Вначале был слышан только звук работающего мотора, а затем показался и сам самолет, который словно обидевшись на язвительное прозвище "монстр" гудел, натружено и басовито.
Поручик дождался пока аэроплан приблизиться с ним и подал с земли условный сигнал о том, что все идет по плану. Самолет в ответ покачал крыльями и продолжил движение.
— Скачи друг. Теперь все в твоих руках, а мы тут же подоспеем — сказал поручик, и отряд уйгуров сорвался с места.
Мирно спящий лагерь курбаши Джунаидхана был разбужен громкими пронзительными криками, неожиданно появившихся всадников Ахмеджана.
— Русские! Русские аскеры идут! Сейчас будут здесь, а вместе с ними летит ангел смерти!!! — эти слова мгновенно превратили лагерь басмачей в огромный растревоженный осиный улей. Джунаидхан вместе со всеми своими нукерами, выскочил из своего белого шатра, и тревожно озираясь по сторонам, пытался разобраться во всем происходившим.
— Где враг!? Где ангел смерти!?— гнев выкрикнул курбаши Ахмеджану, едва тот подскакал к его шатру — Немедленно прекрати сеять панику! — приказал он уйгуру, потрясая перед его лицом рукой с зажатым в ней маузером.
