Войска интервентов все ближе подходили к Парижу и, прежде чем уйти на фронт, санкюлоты были призваны расправиться с внутренним врагом — всеми недобитыми роялистами, отправленными в тюрьмы. Горожане, как обычно, подошли к делу творчески, и не особенно разбираясь, кто из узников является "политическим", а кто сидит за уголовные преступления, поубивали всех подряд. Какое-то подобие суда состоялось только в тюрьме Сен-Жермен, где расстреляли всех швейцарцев и немногочисленных офицеров национальной гвардии, не перешедших на сторону народа в день взятия Тюильри. Да еще в Ла Форс, где помимо содержавшихся там мужчин-аристократов, была приговорена к смерти и жесточайшим образом убита принцесса де Ламбаль, ближайшая подруга королевы. В других тюрьмах горожане просто убивали всех подряд, не разбираясь, — закалывая ножами, выбрасывая из окон, раскалывая головы о каменные стены.
Те, кому не представилось возможности убить какого-нибудь "врага народа", не унывали, — патриотически настроенные граждане вломились в монастырь Бернардинов, где перебили уголовников, ожидавших отправки на галеры, в Бисетр, где содержались душевнобольные преступники, а так же всякие нищие и бродяги. Под конец вспомнили и про Сальпетриер, тюрьму для проституток, перебили и их тоже. Теперь патриотам можно было отправляться на фронт с чистой совестью и с уверенностью, что всякое зло в Париже полностью истреблено.
К тому моменту у Филиппа было всего лишь около сорока птенцов, немного маловато, но для начала должно было хватить. К тому же управиться с таким количеством новообращенных вампиров было не очень просто. Всех их требовалось где-то разместить. Каждому приходилось прочесть лекцию на тему, что можно, а что нельзя. Каждого нужно было научить охотиться — завораживать жертву, пить кровь и убивать. Каждому следовало внушить, что осушать человека до смерти можно только с разрешения мастера и только в условиях военного времени, потому что на самом деле существует Закон, запрещающий вампирам убивать смертных. Закон неприятный, но необходимый, за нарушение которого вампиров обычно карают смертью. Большинству следовало так же продемонстрировать свою силу, чтобы уберечь от глупых выходок и вполне естественного в упоении от собственной силы и могущества желания самостоятельности. Для этого парочку особенно строптивых неофитов пришлось убить. Жестоко и впечатляюще. И главное — за дело.
А вообще наличие птенцов оказалось довольно занятным опытом, который и сравнить-то было не чем. Это не походило на отношение родителя и детей, ведь дети хоть и зависят от тебя, но разум и воля всегда остаются их личной собственностью, — по крайней мере, их шкодные замыслы никак не разоблачишь заранее. А новорожденные вампиры были все равно, что пальцы на собственной руке, чем-то совершенно неотъемлемым и близким, абсолютно понятным, что ты знаешь не хуже, чем себя, чем ты можешь руководить по собственному желанию. Идеальные солдаты, мечта любого командира! Ну, по крайней мере, сейчас они такие.... Филипп теперь часто вспоминал своего мастера и не переставал удивляться, как же он позволил им с Лорреном провернуть их хитроумный замысел, ведь все помыслы и чувства птенцов на виду, не нужно даже особенно стараться, чтобы прочесть их. Должно быть, мессир Гибур слишком привык к слепому повиновению своих детей во мраке. К их абсолютной преданности и любви. К почти физиологической невозможности совершения ими предательства. И ведь, в самом деле, Филиппу было до сих пор неприятно вспоминать о том, что ему пришлось сделать, хотя прошло уже больше ста лет. Каждый раз появлялось какое-то тоскливое чувство в душе, будто рана от потери еще не затянулась. Может, и не затянется никогда...
Узнав о том, что Филипп не собирается уезжать, прислуга воспрянула духом. Людям было проще смириться с тем, что дом заполонила нежить, чем с перспективой остаться в городе без защиты. Пусть лучше вампиры-неофиты смотрят вслед жадными глазами, чем разбойники в красных колпаках гонятся затем, чтобы насадить на вилы. В том, что в Париже теперь не особенно разбирают, кого убить, все уже убедились вполне, при этом никто не сомневался, что если Филипп сказал своим созданиям, что людей, живущих в доме, трогать нельзя, — они не ослушаются. Новоявленные вампиры воспринимали себя не чудовищами, а скорее солдатами, готовящимися к исполнению важной миссии. То ли так им было проще принять произошедшие в них перемены, то ли как-то передавался настрой их мастера, который сам теперь будто жил исключительно предвкушением грядущего сражения. Правильнее даже сказать — сражений, большая часть из которых, впрочем, должна была произойти на дипломатическом фронте.
В наличии птенцов были свои преимущества, но существовали и неприятные стороны, которые, как надеялся Филипп, исчезнут, когда детки подрастут, — в первое время их приходилось выводить на охоту. Конечно, они не шествовали по городу все вместе стройными рядами, Филипп с Лорреном брали с собой штук по пять, и все равно чувствовали себя какими-то пастушками, разве что выпасать им приходилось не овечек, а скорее волков. Да и зрелище выглядело не особенно пасторальным.
На одной из таких прогулок Филипп с птенцами наткнулись на отряд суровых и хорошо вооруженных санкюлотов, занимавшихся, несмотря на поздний уже час, своим обычным делом — заботой о благе Франции и ее народа. На сей раз, эта забота выражалась в том, что они грубо требовали что-то у бледного и всклокоченного гражданина, прижав его к стене дома и угрожая ружьями. Стоя на почтительном расстоянии, за действом с явным интересом и одобрением наблюдали обыватели.
Филипп застал самый конец этой сцены, появившись в тот момент, когда один из санкюлотов громко назвав задержанного сволочью и контрреволюционером, разрядил ему ружье в живот и скомандовал своим людям идти в дом и хорошенько все там обыскать. Застреленный, с видом задумчивым и удрученным сполз по стене на мостовую и остался сидеть, прижав руки к окровавленному животу. Видя, что он не собирается прямо сейчас отдать концы, санкюлот смилостивился над беднягой и решил облегчить его участь, добив выстрелом в голову.
С удивлением поняв, что раненный не собирается совершенно ничего предпринимать по этому поводу, Филипп решил вмешаться. Подойдя к санкюлоту, он заглянул ему в глаза и велел не тратить пулю на недобитого поборника тирании, а вместо этого пойти и помочь своим товарищам в доме производить обыск. Вслед за санкюлотом он отправил в дом и своих птенцов. Очень удобно — там им можно будет убить всех, не привлекая лишнего внимания.
Следующим этапом Филипп с помощью простенького заклинания заставил разойтись толпу, люди вдруг решили, что здесь не происходит ничего интересного и им следует уже, наконец, заняться своими делами.
Застреленный, меж тем, по-прежнему сидел у стены, держась за живот, хотя рана, наверняка, уже почти успела затянуться.
— Патрю, если не ошибаюсь? — спросил его Филипп, подходя ближе, — Какого черта ты делаешь здесь?!
— Я здесь живу, — пробормотал раненный, — Это мой дом...
— Я спрашиваю, что ты делаешь в Париже? Почему не уехал со своей хозяйкой?
В глубине дома вдруг раздался выстрел, а потом что-то грохнуло, да с такой силой, что стекла повылетали. Из разбитых окон потянуло каким-то беспредельно смрадным дымом.
Патрю схватился за голову и жалобно застонал.
— Огюст, что у вас там? — крикнул Филипп в дверной проем.
Но его вампиры уже выходили из дома, слегка подкопченные, но довольные.
— Все в порядке, монсеньор, — сказал один из них, — Один из ублюдков успел выстрелить, пуля срикошетила в какой-то ящик, а тот возьми и взорвись. Похоже, будет пожар.
— Тем лучше, не придется возиться с трупами, — проговорил Филипп, — Пора убираться отсюда.
— Убираться?! — вдруг возопил Патрю, вскакивая на ноги, — Моя лаборатория горит! Все пропало! Нужно скорее тушить, скорее...
Он кинулся к двери, проявив невиданную прежде прыть, и Филипп едва успел перехватить его, прежде чем он скрылся в дыму.
— Рехнулся ты что ли?! — воскликнул он, — Сгореть хочешь?!
— Я не могу позволить, чтобы моя лаборатория погибла! Там уникальные приборы! Там химические вещества, которые мне только на днях привезли из Швейцарии, я ждал их два года! Я спасу их, успею!
Ученый снова рванулся к двери, но в этот самый миг внутри дома что-то еще раз грохнуло, и радостное пламя взметнулось так высоко, что отблески его стали видны даже с улицы.
Патрю завыл так горестно, будто только что у него на глазах произошло крушение мира, и упал на колени, заламывая руки.
— Какое варварство! — стонал он, — Немыслимое! Бесчеловечное! Я никому не мешал, я ничего не прятал и не устраивал заговоров! Я даже был рад избавлению от деспотии, я поддерживал их революцию и реформы! А они сказали — контрреволюционер... Это несправедливо! Я ведь почти получил хлорид азота, это было непросто, это было опасно! А им нужны только их пули, больше ничего!
Ученый обратил взор на Филиппа, будто надеялся хотя бы его убедить в своей искренности.
— Я же сказал им правду, — у меня нет свинца! — проговорил он с чувством, — Нет! Они что, думают, я какой-нибудь шарлатан-алхимик?! Мне не нужен свинец! Зачем мне свинец?!
Филиппу надоело слушать эти сбивчивые вопли, и он рывком поднял несчастного на ноги.
— Собираешься ты идти или нет? — поинтересовался он, — Сейчас сюда явится пожарная команда.
Патрю смотрел на него растеряно, в глазах у него стояли слезы.
— Не знаю, что теперь мне делать, — признался он.
— Для начала — поесть. Слишком много сил ушло на заживление раны.
Патрю огляделся по сторонам, но на улице не было ни единого человека.
— Я обычно не охочусь рядом с домом, — вспомнил он, — Впрочем, раз дома больше нет...
— Мы будем возвращаться мимо Пале-Рояля, — любезно поведал ему один из птенцов.
— О да, это хорошее место, — согласился Патрю, — Я бываю там. Обычно прячусь в парке, где-нибудь за деревьями...
Огонь теперь бушевал в полную силу, охватив весь дом целиком, дым валил из окон и через крышу и, если завороженные соседи не слишком беспокоились по этому поводу, то на соседних улицах уже началось волнение, откуда-то слышались крики: "Пожар! Пожар!"
И вампиры поспешили покинуть это место.
Эмиль Патрю питался по старинке. Заворожил какого-то мастерового, выпил немного его крови и отпустил восвояси. Выглядел он по-прежнему несчастным и потерянным и с сожалением смотрел вслед нетвердой походкой уходящему горожанину.
— Можешь убить его, глядишь, полегчает, — сказал ему Филипп.
Патрю посмотрел на него с неподдельным изумлением.
— Вы шутите?
Мгновение Филипп смотрел в его широко раскрытые ясные глаза.
— Шучу. Ладно, нам пора идти, Эмиль. Полагаю, убежища от солнца у тебя теперь нет, так что останешься на день в моем доме. Потом убирайся к дьяволу из Парижа. В Ганновер. К своей хозяйке.
Ученый печально кивнул.
А на следующий вечер он заявил, что не хочет уезжать из города.
— Я никогда не путешествовал так далеко, — проговорил он, скорбно глядя на Филиппа, — Честно говоря, я вообще ни разу не выезжал из Парижа. Даже когда был живым... Боюсь, мне не добраться до Германии. Позвольте мне остаться. Я не стану для вас обузой.
Филипп смотрел на него скептично.
— Я слышал, как господин де Лоррен говорил, что вам нужны серебряные пули, — продолжал Патрю, — Я помогу вам их отлить. Я знаю, каково должно быть идеальное соотношение свинца и серебра, чтобы пуля не получилась слишком мягкой, но в то же время могла нанести достаточный ущерб вампиру. Или оборотню... И я умею обращаться с порохом.
— Если хочешь остаться, тебе придется дать мне клятву крови, — сказал Филипп.
— Конечно, монсеньор, — согласился Эмиль, — Я с радостью сделаю это. Вряд ли мадам де Пуатье когда-нибудь вернется в Париж.
3.
Пару месяцев спустя, когда его птенцы окончательно сжились со своей новой сущностью и обрели некоторую самостоятельность — по крайней мере, их стало возможно выпускать питаться без присмотра, — Филипп решил, что настала пора приступить к исполнению второго и наиболее ответственного этапа своего плана, заключавшегося в том, чтобы объявить себя принцем города и посмотреть, что из этого получится.
Несмотря на то, что вампиры сейчас жили обособленными гнездами или по одиночке и практически не контактировали между собой, все же почти все они что-то друг о друге знали. Кроме того, сильные вампиры могли чувствовать находящихся поблизости собратьев, и найти их при необходимости им не составляло труда.
Однажды ночью Филипп отправил своих птенцов в те гнезда, о которых ему было известно, в качестве парламентариев, с целью донести до вампиров информацию о том, чтобы следующей ночью все они явились по указанному адресу, дабы принести клятву крови новому принцу города. Тем же, кто не захочет этого сделать, предлагалось покинуть Париж, потому что, начиная с последующей ночи, на каждого, кто не подчинится, будет объявлена Кровавая Охота.
В том, что никому из ныне обитающих в Париже вампиров это предложение не понравится, не оставляло сомнений. Большая часть из них проигнорирует приглашение, и затаится на время, ожидая схватки между наглым самозванцем и теми вампирами, кто захочет бросить ему вызов. И уже в зависимости от результата поединка, они либо останутся при своем, либо поступят так, как им предписывается — принесут клятву крови или уедут. Потому что формально признанный принц города действительно вправе открыть Кровавую Охоту на тех, кто отказывается подчиниться, а это означает истребление всеми возможными способами, далекими от благородных. Под это дело непременно активизируются и изрядно поредевшие в последнее время, но не лишившиеся боевого духа охотники, которые не упустят шанса воспользоваться поддержкой принца горда во имя истребления беззаконной нежити, особенно, если им укажут, где она скрывается.
Филипп очень надеялся, что бросить ему вызов в первую очередь явится Ла Морт Нуар, тратить силы на кого-то еще ему представлялось крайне нежелательным.
— А если он все же не придет? — поинтересовался Лоррен, когда все парламентарии отправились исполнять возложенную на них миссию, — Если предпочтет выждать, пока кто-нибудь другой вызовет вас на поединок? Это было бы правильно — выяснить для начала возможности соперника.
— Существо, придумавшее себе прозвище "Ла Морт Нуар", вряд ли отличается хотя бы зачатками разума, зато самомнения ему не занимать, — сказал Филипп, — Он явится, чтобы поглумиться надо мной и втоптать в грязь. И потом, все его "ла мортики" будут от него этого ждать, ему, как и мне, тоже нужно подтверждение статуса.
Той же ночью не теряя времени даром, Филипп отправился в загодя подготовленный подвал заброшенного дома, где должен был состояться самый ответственный в его жизни магический ритуал, позволивший бы ему справиться с сильным и старым вампиром.
Проявив неслыханную любезность, Вадье даже сам нашел и похитил девицу для принесения в жертву, — впрочем, ему просто нравилось охотиться, — которая к приходу Филиппа уже лежала связанная на алтаре в полуобморочном от ужаса состоянии, пытаясь то ли молить о пощаде, то ли кричать через кляп.
