Ризенхорст подождал ответа, не дождался, заговорил, сменив тон с шутливого на властный.
— Значит так, староста, слушай меня внимательно: через час ты поставишь мне все это, — капитан вытащил из поясного кошеля список и бросил к ногам старосты. — Грамоте обучен, или зачитать тебе?
Староста потянулся за свитком, и в этот момент звонко щелкнула тетива арбалета. Список, будто птица, выпорхнул прямо из-под руки старика, поднятый в воздух метко пущенным болтом. Наемники дружно загоготали. Лицо старосты, и без того бледное, стало серым.
— Не пугай его, Винс, — сказал капитан солдату, пустившему стрелу. — Не видишь что ли, хороший дедуня, справный. Он все нам представит, так ведь?
Кто-то из крестьян подхватил со снега пробитый стрелой список, с поклоном подал старосте. Пальцы у старосты дрожали, когда он разворачивал список, а когда уж начал читать, так и внутренности у него оледенели. Наемники не мелочились. Требовали провианта на две недели, фуража, да еще пятьдесят грошей серебром. Столько денег со всего повета за год не собирают.
— Господин, — заговорил староста, и ему казалось, что его собственный голос будто идет откуда-то со стороны, — сжалься! Дадим мы еды и сена для твоего отряда, как пожелаешь, но денег таких у нас отродясь не было! Да коли всю нашу деревню продать совокупно с бабами и детьми, столько серебра не набрать!
— Да неужели? — Ризенхорст состроил жалостливую гримасу. — Значит, ошибся я, выходит? Бедненькая у вас деревенька, так? Знаешь, а я ведь могу ее еще беднее сделать. Вот прикажу сейчас своим людям дома ваши поджечь — что тогда скажешь?
Староста молчал. Он испытывал сильнейшее желание упасть перед этим бандитом на колени и молить о милосердии для деревни, но нажитая с годами мудрость говорила, что ничего эти мольбы не изменят. Только унизится лишний раз перед чужеземными собаками. Негоже ему, бывшему солдату королевской армии, доблестно воевавшему когда-то под Яснобором и Крушиной, ползать на брюхе перед этим отродьем. Люди на него смотрят, соседи его, родственники, все село. Ждут от него помощи, а не униженной мольбы.
— Ну, что молчишь? — спросил Ризенхорст, нехорошо улыбаясь.
— Думаю, — староста впервые за весь разговор поднял голову и посмотрел прямо в глаза капитану наемников. — Не знаю, что и сказать тебе, господин хороший. Ждешь ты от меня ответа, так вот мой ответ: еды тебе и твоим людям дадим. А денег у нас нет. Что хочешь с нами делай, но нет у нас серебра.
— Это твое последнее слово?
— Последнее, — староста все же решился и опустился в снег на колено: не на оба, по-холопски, а на одно, как подобает воину. — Коли легче тебе от этого станет, прошу тебя по-человечески, господин — не губи понапрасну. Лучше иной раз приедешь к нам, как дорогого гостя встретим, напоим-накормим досыта. А пожжешь нам все, кровь нашу прольешь, сам Всемогущий и Богиня-Матерь, за бедняков и сирот заступница благая, в справедливости своей безмерной накажет тебя за содеянное зло, за то, что мирных тружеников ты без вины по миру пустил. Мы...
— Ха-ха-ха-ха-ха! — загоготал Ризенхорст, и его люди подобострастно подхватили глумливый хохот своего командира. — Я сейчас заплачу от умиления! Слышите, ребята, нас будут встречать в этом свинарнике хлебом-солью, как званых гостей! Королевский прием, клянусь чревом и косами Богини-Матери! Нальют нам хамской похлебки, а тутошние девки добровольно подставят вам свои немытые волосатые прелести, как дорогим гостям, ха-ха-ха-ха! Ох, пошутил, дедуля, давно я таких славных шуток не слыхал. Приветите, говоришь? А мы не из тех, кого привечать надо, старик. Мы сами берем, что хотим, и ты сейчас в этом убедишься, будь я проклят!
— Эй, а ты в этом уверен?
Ризенхорст вздрогнул. Вмиг стало тихо так, что эту тишину нарушали лишь фырканье коней и далекий шум ветряной мельницы на окраине села. Вся площадь обернулась на голос. Посередине улицы, ведущей на майдан со стороны тракта, стоял рослый вороной конь в кольчужной попоне а на нем — вооруженный всадник в красном, отороченном собольим мехом плаще. Под плащом у всадника Ризенхорст разглядел отличную вороненую кольчугу со стальными чеканными пластинками на груди и рыцарский наборный пояс. На голове всадника был стальной бацинет без забрала с черно-красным бурлетом и черным наметом, скрывавшим лицо всадника так, что между краем шлема и тканью были видны только глаза. А еще неведомый воин, так некстати для капитана Ризенхорста вмешавшийся в разговор, держал поперек седла обнаженный меч-бастард и был готов, похоже, пустить его в ход в любую секунду
— Это что за скоморох? — шепнул капитану сержант Гиллер.
— Демоны его знают, — Ризенхорст преодолел первое замешательство, вызванное появлением чужака, и теперь испытывал досаду и раздражение. Подобные сюрпризы он ненавидел.
— Ты кто такой? — крикнул Ризенхорст, стараясь придать своему голосу как можно более презрительное звучание.
— Это неважно, — ответил чужак, не двигаясь с места. — Просто ехал мимо.
— Ах, так? — Ризенхорст принял решение: конь и снаряжение этого самозваного заступника за холопов стоят кучу денег, и все это добро само идет им в руки. — А ты знаешь, что я очень не люблю полоумных идиотов, которые суют нос не в свое дело?
— Представь себе, я их тоже не люблю, — ответил странный всадник. — А еще я не люблю жадных ублюдков, которые грабят бедняков.
— Ах, простите, добрый господин лорд! — Ризенхорст криво улыбнулся. — А не много ли ты на себя берешь? Я ведь не подарю тебе легкую смерть, рыцарь. Ты будешь умирать долго и весело.
— Зато ты умрешь легко и быстро, — ответил всадник и пустил коня прямо на Ризенхорста.
Капитан наемников успел вытащить меч, но не успел отразить удар. Лезвие бастарда ударило как раз в зазор между латным воротом и краем шлема наемника. Икая и захлебываясь кровью, капитан Ризенхорст рухнул из седла на землю.
Опешившие от такой наглости наемники остолбенели и дали красному воину еще одно мгновение. Этого краткого мига было достаточно, чтобы всадник свалил точным ударом сержанта Гиллера. А потом вся орава, опомнившись и взвыв от ярости, бросилась на всадника, безжалостно топча копытами коней еще вздрагивающие тела своего командира и его заместителя. Всадник что-то кинул через голову коня навстречу приближавшимся врагам. Раздался взрыв, кони наемников, испуганные яркой вспышкой и грохотом, шарахнулись в стороны, два или три головореза при этом не удержались в седлах и грянулись в снег. Майдан заволокло облако непроглядно густого белого дыма, и в этом дыму началась беспощадная резня. Всадник носился в дымном облаке, будто демон смерти, и каждый его удар достигал цели. Меньше чем через полминуты после начала схватки все пятнадцать наемников из отряда капитана Ризенхорста валялись на истоптанном снегу, орошая его кровью из страшных ран, оставленных острым, как адские ножи бастардом воина на вороном коне.
Постепенно дым рассеивался, и староста, единственный, кто остался на своем месте после начала схватки, — прочие сельчане разбежались кто куда, охваченные ужасом, — увидел зрелище, которое сразу напомнило ему поле боя под Яснобором. По деревенскому майдану были разбросаны жестоко изрубленные тела наемников и бродили потерявшие всадников кони. А загадочный воин, появившийся так вовремя для деревни, уже спешился и расхаживал между трупами, будто хотел убедиться, что хорошо сделал свою работу, и все враги мертвы. он подошел к старосте, держа в одной руке залитый кровью меч, а в другой хорошей работы стальной чекан на длинной окованной серебром рукояти.
— Ты староста? — спросил он.
Старик молча кивнул и отвел взгляд: в яростных карих глазах неизвестного воина, блестевших над краем скрывавшего лицо шарфа-намета, было нечто пугающее.
— Почему ты не убежал? — поинтересовался воин, убирая оружие.
— Ноги отказали, — признался староста. — Я испугался.
— Позови людей. До темноты надо похоронить все это, — велел воин, показав рукой на разбросанные трупы. — Не то волки набегут со всей округи, а то и похуже кто.
— Да, милсдарь рыцарь, — тут староста, наконец-то, осознал, что же произошло, и на него нахлынул такой поток чувств, что староста бухнулся на колени перед красным воином, схватил его руку и попытался поцеловать ее, но воин, что-то гневно выкрикнув, вырвал руку и отпрянул от старика. — Матерь пресвятая, да мы за тебя, милсдарь... мы за тебя всем миром...
— Ты лучше скажи, как мне лучше до Златограда добраться. И встань, не люблю так беседовать.
— До столицы-то? — Староста, кряхтя, поднялся с колен. — А это тебе, милсдарь, на закат надо все время ехать. Два дня пути по тракту. А коли заночевать и отдохнуть хочешь — милости просим! Рады тебе, как сыну родному будем.
— Некогда мне отдыхать. Спасибо, что подсказал, — всадник свистнул коротко, подзывая коня. — И о том, что случилось, не болтай, если большой беды не хочешь. Счастливо оставаться.
— Милсдарь... ты бы хоть взял чего на дорогу. Мы от чистого сердца, за честь почтем. Мяса, вина, хлебушка...
— Ничего мне не надо, — ответил воин с какой-то странной печалью в голосе. — Прощай, старик.
Он легко вскочил в седло и пронесся по улице, исчезая с глаз. Староста смотрел ему вслед. Он и не заметил, как рядом с ним появились люди, осмелившиеся вернуться на майдан, чтобы посмотреть, чем закончилась схватка.
— Матерь милосердная, страх-то какой! — Кум старосты, рябой Живей, стоял выпучив глаза и смотрел на мертвецов в лужах застывающей на морозе крови. — Чего будет-то теперь!
— Ничего не будет, — старосты вытер слезящиеся глаза. — Мужиков собирайте, быстро, запрягайте подводы, свозите хворост и дрова в овраг за мельницей. Разбойников этих, собак бесхвостых, закопать надобно.
— Боже всевышний, всесильный! Демон это был, как пить дать, демон. Один десяток посек.
— Воин это был, каких мало, — ответил староста. — Истинный воин. Давно я таких не встречал и видно уже не встречу в этой жизни. Эй, чего встали, рты разинув? Пошли, работа ждет. А потом праздновать будем. Есть за кого сегодня чару поднять.
* * *
Над Златоградом висели тяжелые темные тучи, и шел снег. Утренний крепкий мороз слегка утих, но порывы ветра пробирали до костей даже тепло одетых. У въезда в город, на изрытом сотнями колес и копыт тракте, выстроились вереницы телег и фур, забитых людьми, укрывшимися от холода и снега под тентами. Всадник в красном плаще проехал мимо каравана прямо к воротам между двумя высокими круглыми башнями, опоясанными зубчатыми балконами. В глубокой арке ворот собралась большая толпа, терпеливо ожидавшая, когда стражники снизойдут до них и позволят им пройти в город.
— Стоять! — гаркнул старший из стражников, заметив воина, проезжающего сквозь расступающуюся перед ним толпу. — Именем императора!
— Ты начальник стражи? — спросил воин, так и убрав с лица закрывавшего его шарфа.
— Я и есть, коли интересно, — стражник с любопытством посмотрел на необычного гостя. — Кто будешь?
— Просто человек.
— А я вот буду сержант Клоссен, — стражник принял важную позу, выставил правую ногу вперед, взялся за рукоять длинного меча. — Ты, никак, в город собрался попасть?
— Именно так, любезный сержант.
— Тогда посмотри вокруг себя, — сержант показал на толпу. — Все эти люди тоже хотят в город. Да только наш город не лукошко бездонное, всех не втолкаешь.
— Понимаю, — всадник показал сверкнувшую в полутьме под аркой серебряную монету. — Я могу заплатить за въезд.
— Это само собой. Тут все платят: крестьяне по грошу с головы, купцы и мастеровые по пять грошей, а уж с чужеземцев берем по двенадцать грошей, или один серебряный имперталь. За коня и рухлядь платишь отдельно.
— Ну, раз так, открывай ворота. Я могу заплатить.
— Погоди, господин хороший, не так быстро. Тебе, как чужаку в наших краях, не верноподданному нашему, надобно разрешительную грамоту выписать, а на это время требуется.
— И сколько времени на это нужно? — с легким раздражением в голосе спросил всадник.
— А это как капитан Форджак рассудит.
— Хорошо, я все понял.
— А коли понял, сходи с коня, — приказал сержант. — В Златоград верхом позволено только знатным особам въезжать.
— Да, порядки у вас, — усмехнулся всадник. — Ну, а как если я знатная особа?
— Конь у тебя добрее не бывает, да и одежка с оружием справные, — согласился Клоссен, — но кто тебя знает, может ты разбойник какой? Больно чисто на нашем языке говоришь. На лбу у тебя титул не написан, так что спешивайся.
Всадник издал короткий звук, похожий на презрительный смешок, и легко соскочил с коня. Клоссен тут же протянул руку.
— Деньги давай, — велел он.
Рыцарь бросил ему серебряную монету, которую Клоссен ловко поймал одной рукой.
— Как тебя зовут, воин? — осведомился он.
— Хендрик фон Эшер из Глаббенберга.
— Так ты с севера будешь? Из Хагриста? А чего в Златоград приехал?
— По делам. Деньги ты получил. Теперь я могу проехать?
— Теперь можешь.
Рыцарь кивнул и под неодобрительными и завистливыми взглядами набившейся под арку и окоченевшей от вечернего мороза неплатежеспособной бедноты прошел за ворота, в немощеный, грязный, задымленный и замусоренный двор. Клоссен провел его в кордегардию.
Капитан Форджак, постный старик в черно-желтом осином дублете с гербом города, распекал одного из стражников.
— Из Глаббенберга? — спросил он, когда Хендрик представился. — Далеко. И дорога наверняка нелегкой была.
— Скорее утомительной. В двух днях пути от города пришлось повоевать.
— На тебя напали?
— Не на меня. Шайка мародеров пыталась обобрать крестьян. Я решил, что это неправильно.
— Забияка, значит? — Форджак даже не улыбнулся. — Понимаю тебя, воин. Нынче тяжкие времена у нас наступили. Как пресветлый герцог наш почил, так распустились все, от баронов до холопьев. Командиры ватаг, что раньше в коронном войске служили, теперь сами с усами, Совету служить не хотят. Разбрелись по стране, беззаконие творят, лютуют, аки псы бешеные, управы на них нет. Забыл про нас государь-император Артон, храни его Бог, совсем забыл. Давно в наших краях такого безобразия не было...Большая шайка была?
— С десяток сабель.
— И ты с ними драться начал? — Форджак с удивлением и уважением посмотрел на Хендрика. — Отважен, ничего не скажешь.
— Правда была на моей стороне, а остальное неважно.
— Что ж, честь тебе и слава, Хендрик из Глаббенберга. Только запомни хорошенько, что в городе у нас законы суровые. За применение оружия даже знатную особу не пощадят.
— Я не знатная особа.
— Однако, — Форджак как бы мимоходом выглянул в маленькое окошко во двор, — у тебя отличный конь и оружие. Прежде чем я выпишу тебе разрешение на въезд в Златоград, я хочу знать, кого впускаю.
— Можете не беспокоиться, капитан, я не доставлю вам проблем.
— Все так говорят, — капитан сел на лавку, знаком предложил Хендрику сесть. — Я уже немолодой человек, юноша, и навидался разных людей. И я уверен, что ты совсем не тот, за кого себя пытаешься выдать. Итак, кто ты? Дворянин? Наемник? Тайный посол?
