Киашьяру стоило огромных усилий не притянуть девушку к себе, подушечками пальцев расправляя тонкую морщинку на лбу и смахивая крошечную слезинку, затаившуюся в уголке глаза.
— Сейчас, — чуть более уверенно пробормотала Вира, решившая, что Рэндалл ее не услышал.
Легард небрежно пожал плечами, надеясь, что выглядит в этот миг спокойным и расслабленным. Ответом ему был еле слышный смешок Кирии.
"Ты как взъерошенный пес, на которого неожиданно обратили внимание, а он не поверил своему счастью!" — даже в мыслях рыжеволосой легарды сквозил отчетливый смех.
— Алия, еще на улице я учуяла такой манящий аромат коричных булочек... — улыбнулась Кириа заговорщицки. — Мне непременно нужно снять пробу.
— Да, — поддержала Эмма. — Тоже хочу! Пошли. — И девочка вскочила, готовая идти за вкусным десертом даже по зимнему лесу.
Рэнд и Вира остались вдвоем так быстро, будто легард и подпрыгивающую на месте малышку ветром сдуло. Только хлопнула, закрываясь, входная дверь.
Вира дернулась и затравленно глянула на киашьяра:
— Я знаю, что ты собираешься уехать.
— Сегодня, — согласился Рэндалл. — Тебе Кириа сказала? Я просил ее не обсуждать это.
Вира не ответила, только пожала плечами, и это движение могло означать все, что угодно.
— О чем ты хотела со мной поговорить?
Девушка вдруг опустила голову, скрыв взгляд, и замерла в странной, согнутой позе.
— Вира? — напрягся Рэндалл, а потом обреченно выдохнул и сгреб несопротивляющуюся девушку, усадив боком к себе на колени. — Вирена Эллина!
Она всхлипнула и прислонилась к плечу легарда, пряча лицо в складках плаща.
— Вира, поговори со мной, пожалуйста, — не выдержал легард, не представляя, как утешить расплакавшуюся девушку. — Не нужно слез. Все хорошо, понимаешь?
Вира отрицательно помотала головой и разрыдалась еще громче.
"Плачущие женщины это к Кланту!"
— Вир, — растерянно позвал киашьяр и попытался заглянуть девушке в глаза, но она отворачивалась. — Чего ты? Ничего же не случилось... Или... Я тебя обидел?
Вопрос вырвался у Рэнда сам собой, но миг спустя он понял, что хотел бы услышать ответ. Девушка быстро отрицательно помотала головой, и киашьяр освобожденно выдохнул.
— Тогда почему ты так расстраиваешься? — спросил он тихо. — Нет. Все-таки, ты на меня обиделась, а я сразу не извинился...
— Так много всего происходит... — пробормотала девушка, не отрываясь от его плаща. — И я ничего не понимаю. И мне страшно. Я ведь не хотела этого договора. Я... Я боюсь снов. Это бесконечный, пожирающий изнутри страх.
— Договор договором. Все будет так, как ты захочешь. Я тебя ни к чему не принуждаю, пойми это, пожалуйста, — мягко прошептал киашьяр, погладив Вирену по волосам. — От договора уже не избавиться. Это не мое и не твое решение. И он нужен легардам.
— Я хотела кое о чем попросить...
— Все, что угодно, — с готовностью ответил Рэндалл.
— Ты можешь снять с меня ваш артефакт? — медленно произнесла девушка.
Рэнд замер, не зная, что ответить. Такого он не ожидал, а Вира не пыталась ничего больше объяснить, сидела и напряженно таращилась в сторону.
— Тебе это нужно? — еле слышно уточнил легард.
— Да, — кивнула Вирена и вновь заплакала.
В голове киашьяра будто взорвалось несколько светящихся шаров, и вопросы посыпались градом, но вымолвить он их не смог, чувствуя, как внутри вновь разгорается злость. Он уже успел дать себе обещание не вымещать ее на невесте, но вопросы никуда не делись, отзываясь зудящей болью в висках: "Зачем? Почему? Она хочет разорвать договор? Я ей безразличен?"
— Хорошо, — вместо этого ответил легард, взял девушку за руку и быстро пробормотал: — Etaro ed tardarro.
Браслет проявился на запястье Виры. Сначала появился камень, наливаясь сначала матовой белизной, а потом закипая бирюзовыми лепестками и спиральками, пока полностью не окрасился в синий цвет. От камня протянулось, завораживая, тонкое плетение, сомкнувшись маленьким замочком. Рэнд расстегнул артефакт, но не забрал, оставив тот болтаться у девушки на руке. Сам же просто исчез, не желая больше ни о чем разговаривать.
* * *
Я сидела и таращилась на браслет, не собиравшийся исчезать, не представляя, что с ним теперь делать. Да еще и Рэнд ушел, не дав ничего объяснить. Нужно было его разыскать и рассказать, но я сидела и смотрела на артефакт, а в голове вертелась маленькая и раздражающая мысль, что мне в очередной раз удалось все испортить.
Дверь открылась, и на пороге появилась озадаченная Кириа. Легарда подошла ближе, не обратив внимания на браслет, и удивленно спросила:
— О чем вы таком говорили, Вира?
— Да так... — я смогла только пожать плечами. — Мне нужно еще кое-что сказать Рэнду. Ты видела, куда он ушел?
— Он улетел, Вира!
* * *
Дни становились все короче, холодные ветра волками сновали среди деревьев и мы все реже и реже выбирались из домика, даже скука не могла выманить нас за пределы укрытия. Больше всех скучала Эмма, мечтавшая о солнечных деньках осени, какие были в эту пору в Алории. Она пробовала расшевелить питиринчиков, но дракончикам холод нравился не больше, чем нам всем, и они прятались от сестренки в своем гнезде, образовав неразъединимый кокон из лапок и хвостов.
Кириа и Алия мрачнели с каждой новой новостью, с запозданием доходившей в леса. Мне они, конечно же, старались вообще ничего не рассказывать, но я видела их лица и слышала, как по ночам все громче и печальнее рыдала рыжеволосая легарда. Порой мне становилось невыносимо страшно, я чувствовала тоже, что и все — постепенно и уверенно над королевством расправляла крылья тьма.
Легарды-мужчины щадили нас, даже Кирие не рассказывая всего, но однажды кто-то из них проболтался, упомянув, что несколько деревень на юге и крепость в восточной бухте в одну ночь стерли с лица земли. Даже фундаментов домов не осталось.
Мы с боязнью ждали новых сообщений о жертвах, а кошмары стали преследовать меня каждую ночь. Об этом я не хотела никому говорить, даже Рэндаллу, будь он здесь. Кое-как я справлялась со снами, поражаясь собственной выносливости. Одно дело видеть как кто-то гонится за тобой, желая порвать на части, и совсем другое — видеть бесконечные лица тех, кому я не могу помочь. Плачущие женщины, укачивающие на коленях своих погибших детей, мужей, братьев. Легарды, падающие, чтобы никогда не встать под натиском безумной орды серолицих монстров, еще недавно бывших их друзьями и соседями.
Я не могла признаться Кирие, что вижу все те ужасы, от которых она пыталась меня огродить. Пусть уж лучше я буду нести это ярмо сама, чем впутывать ни в чем не виноватую девушку.
Сегодня день выдался на удивление ясным и спокойным, будто само небо смилостивилось над нами, подарив возможность погулять по лесам, прежде чем сюда доберутся снежные метели, укутав корни деревьев зимним покрывалом. Жители деревеньки со дня на день собирались перебраться южнее, в основное поселение на берегу большого озера. Предоставленные сами себе, мы с Эммой и Кирией решили прогуляться среди деревьев.
На самом деле я не хотела никуда идти, а Кириа и вовсе ныла до последней минуты, надеясь отговорить Эмму, но девочка упрямо гнула свое. Отпускать ее одну мы не собирались, так что пришлось тащиться следом, слушая радостный рассказ малышки о каких-то светящихся точках, виденных ею накануне.
— Наверное, это были обычные светлячки, — предположила легарда, пряча нос за лисий воротник плотной накидки. — Они здесь летают до самых морозов, продолжая кружить свои хороводы по ночам.
— Нет, — отчеканила Эмма, — это были не светлячки! Крупное что-то и неподвижное, у самой земли.
Кириа вздохнула и замолчала, не желая спорить с малышкой. Мы отошли всего на несколько десятков метров, я про себя начала сочинять историю про то, что же на самом деле видела сестренка, как вдруг впереди неясно мелькнуло пятнышко света, низко, среди пожухлой травы и листьев. Мы дружно насторожились и побежали вперед, не веря своим глазам.
Вскоре перед нами была маленькая полянка с поваленным деревом, благодаря чему среди плотно смыкавшихся крон образовалась прогалина. После долгих дней в полутьме леса яркое солнце непривычно согрело наши макушки и щеки. Трава оказалась теплой и какой-то летней. Даже несколько цветов непреклонно тянулись вверх, разевая сиреневые бутоны к пробегающим по небу облакам.
Солнце не только согрело, но и принесло понимание, что, в конце концов, все будет хорошо, и холод обязательно уйдет из наших сердец и жизней, вернув в них радость и спокойствие. Лишь разомлев на солнышке и расстегнув ворот куртки, я присмотрелась к земле, с удивленным возгласом заметив на стволе дерева обычный с виду древесный гриб. Вот только этот еще и светился, пульсируя вспышками через равные промежутки времени. На свету разглядеть это было сложно, но стоило указать рыжеволосой легарде на нарост, как она тоже ахнула, подойдя и присев перед грибом на корточки.
— Это же Северолист!.. Как он тут очутился?
— Кто? — одновременно спросили мы с Эммой.
Вместо ответа Кириа спокойно взялась за "гриб" ладонями и без усилий его оторвала, продемонстрировав нам довольно большое углубление в стволе, будто пропиленное каким-то неровным предметом. Края осклизли и потемнели, кое-где покрывшись плесенью.
Северолист легарда положила на траву, а мы с малышкой, сгорая от табуна вопросов, нависли над странным предметом. "Гриб" оказался почти круглый, с неровным завернутым краем и расходящимися лучиками-прожилками более темного оттенка на светлом песочном фоне. Вдруг "гриб" пошевелился, изгибаясь, а потом и вовсе с хлопком подскочил над землей на несколько сантиметров, после чего закружился, медленно, но уверенно продвигаясь обратно к поваленному стволу.
— Это местный падальщик-древоед. Он не губит живые деревья, только те, что уже погибли. Но обычно его можно встретить лишь в холодных северных краях. — Кириа наклонилась и прихлопнула Северолист ладонью, пресекая попытки сбежать. — Горы не дают им перемещаться, распространяя семена, да и не так их много... Листы цветут ранней весной, на их верхней стороне появляются пучки с желтыми и черными наростами, в которых при опылении возникают крошечные семена, снабженные легким хвостиком из тончайших нитей. Большая часть этих семян погибает, но некоторые подхватывает ветер и уносит далеко от родительского листа. Семена застревают в щелках, среди веток, в листьях, траве. Всего несколько семян достигают цели и попадают на кору дерева. Если падальщику повезет, то это дерево однажды умрет и упадет, а семечко прорастет, набирая свой взрослый диаметр всего через месяц. Северолисты расчищают землю от разваливающихся стволов, при этом сами погибают, как только дерево окончательно разрушиться. Перемещаться дальше, чем на несколько метров, эти создания не могут.
— А они не ядовитые? Или может чем-то полезные? — осведомилась Эмма с таким видом, словно собиралась унесли Северолист с собой, чтобы потом пустить на какое-нибудь сложное варево.
Вспомнив успехи сестренки на этом поприще, я тихо рассмеялась.
Чуть меньше недели назад Эмма, с серьезным видом пронаблюдав целый день за одной из легард, которая готовила еду мастерам, сестренка отправилась в лес, насобирала веточек и листьев, выждала момент, когда кухарка отвернулась, и принялась за свое черное дело. Малышка успела утопить в супе целую охапку мусора, прежде чем ее застукали и грозно отругали.
— Не полезнее поедания древесины, — отчеканила Кириа.
— Но кто же они? Не грибы? — с сомнением спросила я.
— Грибы, просто довольно специфические... — усмехнулась легарда. — В старых книгах есть их описание. Сейчас их редко где можно встретить и поэтому в княжествах о таком виде... живности никто не упоминает.
— А можно мы его с собой возьмем? — спросила Эмма, протягивая ручки к шевелящемуся диску.
Мы с Кирией одинаково посмотрели на малышку, и та тут же начала тараторить:
— Интересно же! Посадим Северолист на пенек у озера и будем наблюдать, как он его "грызет".
— Зачем? — ошарашено спросила я, но легарда, пожав плечами, подняла диск и понесла его к деревушке.
Теперь озадаченно я смотрела на Кирию. Почувствовав мой невысказанный вопрос, девушка обернулась и объяснила:
— Ничего страшного в этом нет. К тому же Северолисту должно понравиться, он будет светится еще ярче, а потом мы вернем его на место.
Вздохнув и решив больше не задавать вопросы, я последовала за рыжеволосой легардой и радостно подпрыгивающей Эммой. В поселении мы осторожно установили "гриб" вертикально на пенек, с ужасом и восторгом наблюдая, как прямо на глазах это странное создание начало погружаться в древесину.
Привлеченные нашей забавой, приковыляли питирины, остановившись на почтительном расстоянии. Только один, совершенно черный с удивленным кваком полез на пенек, чтобы рассмотреть Северолист поближе. Убедившись, что "гриб" не пахнет мухами или лягушками, дракончик, тем не менее, решил опробовать его на зуб, на всякий случай, и деловито вцепился в диск клювом.
Следующие несколько минут у нас ушли на то, чтобы уговорить питирина отпустить Северолист, но стоило отвлечься, и его четыре клюва оказались сомкнуты на "грибе", а остальные дракончики, пыхтя, готовились к нападению.
Только синенький пренебрежительно крякнув, предпочел мое плечо сомнительной закуске.
Пришлось спешно возвращать древесного падальщика на место, но, до самого отбытия ремесленников из леса, мы вместе с Эммой ходили наблюдать за Северолистом, с каждым днем светившимся все ярче.
* * *
В долине, похожей сверху на вытянутую с востока на запад восьмерку, осень еще только занималась, порадовав несколькими теплыми денечками. На дальнем маленьком озере радостно гоготали птицы, готовясь к долгому перелету. Никто не знал, как далеко они улетают, но считалась, что на юге, куда не могут попасть даже обитатели островов, есть второй материк. Строки из книг воспринимались как небывалая сказка, но приходилось в них верить, ведь птицы возвращались весной.
На берегу большого озера, огибавшего долину с севера, в два ряда протянулись небольшие уютные домики, с круглыми окнами и двускатными черепичными крышами. Единственная улочка была выложена разноцветными валунами: красными, оранжевыми и серыми, в контраст с белоснежной известкой стен.
Нас поселили у одинокой пожилой легарды, жившей почти у самой воды. По ночам домик утопал в тумане, отгораживая нас от окружающего мира. А днем было интересно наблюдать за приходящими на водопой косулями и шумными игривыми лесными свиньями.
В первую ночь Эмма перепугалась и, сотрясаемая мелкой дрожью, забралась ко мне под одеяло и попросила рассказать ей веселую историю. Я трижды начинала сказку о прозорливой утке, но она неизменно выходила у меня очень грустной. Серой. Под цвет моего настроения.
Глупо было жалеть обо всем, что сказала, а главное, не сказала Рэнду. Но время назад отмотать невозможно. И я не могу объяснить ему все заново, подбирая слова так, чтобы киашьяр понял меня.
