— Монсеньор? — спросил он, — Вы живы?
— Полагаю, что нет, — отозвался Филипп, — Сердце по-прежнему не бьется, можно не дышать. И шею я себе не сломал, что, безусловно, произошло бы, будь я живым, и столкни ты меня с лестницы таким вот образом.
— Зачем вы вышли на свет? — выдохнул Жак, — Вы ведь могли сгореть!
— Но не сгорел, — заметил вампир, — И даже не собирался. Отойди-ка в сторонку, хочу проделать это еще раз!
— Вы с ума сошли? Я вам не позволю!
Филипп фыркнул.
— Можно подумать, ты сможешь меня остановить.
— Не думал, что запоры нужны не только изнутри, но и снаружи, — проворчал швейцарец, — Не рассчитывал на то, что вы вдруг спятите. Чертова магия. Не нужно было вам связываться с ней...
— Благодаря магии я могу выйти на свет, — сказал Филипп, — Не знаю, как долго это продлится, а второй раз проделать такой ритуал я вряд ли когда-нибудь решусь. Отойдешь ты от двери или нет?
— Вы хотели получить силу, которая позволит вам победить в схватке, так к чему сейчас тратить ее на то, чтобы разгуливать под солнцем? Не слишком ли расточительно, монсеньор?
Филипп некоторое время молчал.
— Может быть, ты и прав. Об этом я не подумал, — проговорил он печально, — Слишком... неожиданный эффект. Черт возьми, Жак, но если я могу не бояться даже солнца, что мне какой-то жалкий вампир? Я раздавлю его, как муху!
— Если не успели потратить всю силу на чертово солнце.
— Не успел. Я все еще не чувствую от него угрозы... Ты знаешь, мир выглядит совсем иначе при свете дня, я совсем забыл, какой он! Впрочем, я и не знал! Я никогда не смотрел на него глазами вампира!
Жак не впечатлился.
— Ничего особенного, — проговорил он мрачно, — Все самое плохое происходит при свете дня, и лично я, не задумываясь, променял бы радость от лицезрения солнечного света на силу и могущество вампира, — швейцарец помолчал несколько мгновений, и добавил с горечью, — Все ваши птенцы сильнее, чем я. Мои старые друзья... Когда-то никто из них не мог бы со мной совладать, а сейчас я им в подметки не гожусь!
— Ты хочешь стать вампиром? — удивился Филипп.
— Надеюсь когда-нибудь заслужить это.
— Жак, неужели ты думаешь, что я не обратил тебя потому, что ты этого не заслуживаешь? Черт, я и не думал, что ты хочешь... Вообще-то я рассчитывал на тебя совсем в ином качестве.
— Я буду служить вам в том качестве, какое вы сочтете нужным, монсеньор, — проговорил швейцарец, вероятно уже жалея, что проявил слабость и сболтнул лишнее, — Прошу прощения, если разочаровал вас.
— Нет, не разочаровал, — проговорил Филипп, улыбнувшись, — И что-то мне подсказывает, что никогда не разочаруешь. Не хочешь узнать, что я планирую для тебя?
— Полагаю, что узнаю, когда придет время.
— И снова ты прав, — сейчас не время, — согласился Филипп, — Нам предстоит трудная ночь. Иди, отдыхай.
— Мне незачем отдыхать, боюсь, от меня вам не будет толку среди всех этих вампиров.
— Возможно, так и есть. Но никто из вампиров не мог бы сделать для меня то, что ты — затолкать в подвал, если мне вздумается выйти на солнце.
Жак хмыкнул.
— Пожалуй, на это я действительно гожусь, — защитить вас от солнца...
Прозвучало это так, будто он хотел сказать "от собственной глупости", но, конечно, Жак не мог бы произнести такое вслух.
5.
Лоррен почему-то тоже не впечатлился рассказом о солнечном свете, но, в отличие от Жака, он не стеснялся называть вещи своими именами.
— Вы были правы, что проверили свою реакцию на солнце, но выходить на свет и стоять там, разглядывая цветочки, было верхом глупости. Не ожидал от вас такого.
— Ты просто завидуешь, — обиделся Филипп.
— Бесспорно, есть чему завидовать, вот-вот к нам явится шайка вампиров, которая захочет вас прикончить.
— Я справлюсь.
— Не будьте так уверены.
— Я знаю, что справлюсь!
— Раз так, может быть, нам не беспокоиться о вашей защите? — разозлился Лоррен, — Если вы теперь уверены в своем всемогуществе?
— Не до такой степени, — сказал Филипп, подумав.
— Рад слышать. А то я уж начал сомневаться в зачатках вашего разума!
По плану, врага предполагалось встречать в зале, где прежние хозяева дома, вероятно, устраивали балы или торжественные приемы. Это была самая просторная комната в доме и, главное, она имела очень удачный балкон, на который можно было поставить солдат с ружьями, заряженными серебряными пулями, предварительно прикрыв их магией, чтобы никто не догадался об их присутствии. Если вдруг Ла Морт Нуар начнет побеждать или же его сподвижники захотят вмешаться в драку, их всех можно будет перестрелять. Конечно, это нарушит условия поединка, и вряд ли он будет засчитан в пользу Филиппа, даже если все его враги умрут, но, по крайней мере, он сам не пострадает.
С наступлением темноты Филипп разгуливал по залу взад и вперед, раздумывая, явится ли сегодня к нему кто-нибудь или нет. Десяток его птенцов уже прятались на балконе, прикрытые сложной завесой, которую ставил лично Вадье. Остальные птенцы присутствовали в зале в качестве свиты своего мастера, все были одеты безукоризненно и держались как истинные аристократы, — смотреть на них было одно удовольствие. И все были вооружены. Но в отличие от вампиров на балконе, пистолеты их были спрятаны за пояса. Здесь же были Лоррен и Жак. Здесь же зачем-то был Эмиль Патрю, принесший с собой в карманах какие-то бомбочки, начиненные порохом, из-за чего никто не хотел находиться с ним рядом. Здесь же был и Вадье. Этот, впрочем, должен был скрыться из виду перед приходом гостей. Ни к чему было смущать их лицезрением колдуна.
Как выяснилось, в этой последней предосторожности не было смысла, — у Ла Морт Нуара, как ни странно, обнаружились зачатки разума, потому что он явился на встречу не только в сопровождении своей свиты, но еще и с собственным колдуном.
Заметив их из окна на подходе к дому, Вадье с сожалением заявил, что солдат с балкона, видимо, придется убрать.
— Это Этьенн Фелон, я его знаю, — сказал он, — Дрянной колдунишка, но завесу заметит.
— Ла Морт мне не доверяет, — задумчиво проговорил Филипп, — Как это гнусно с его стороны! Ничего постороннего во мне этот Фелон не заметит?
— Даже я не замечаю, — признался Вадье, — Сила тьмы совершенно слилась с твоей. Вероятно, потому, что ты вампир.
— Что ж, выходит, весьма кстати.
— И оттого, что я ее не чувствую, мне признаться, беспокойно, — добавил колдун, — Я даже не знаю, есть она у тебя или нет. Хотя, конечно, эксперимент с солнцем весьма впечатляет.
— Ну, хоть кого-то он впечатляет, — улыбнулся Филипп.
Потоптавшись несколько мгновений на крыльце, Ла Морт Нуар постучал в дверь и Жак отправился открывать. Остальные люди из дома были выдворены, чтобы не путались под ногами и не смущали пришлых кровососов. К тому же Жером, наверняка, грохнулся бы в обморок, случись ему лицезреть Ла Морта с компанией, и это было бы не слишком удачным началом переговоров. Зато можно вполне рассчитывать на то, что Жак будет спокоен, как скала, и у него даже пульс не участится.
— Ну что же, по местам! — проговорил Филипп с азартом, — Представление начинается!
Ла Морт Нуар и его приспешники выглядели своеобразно и даже довольно живописно. Больше всего они напоминали ватагу лесных разбойников, состоящую из простолюдинов, которым повезло ограбить господский дом, и вот они обрядились в господское платье и увешались господским золотом, не очень понимая, каким образом вообще все это следует носить, не говоря уж о сочетании цветов. Ко всему прочему, у многих одежда выглядела несвежей, будто ее не снимали много дней, а кое у кого даже была перепачкана землей и старыми пятнами крови. Вот уж чума, в подлинном смысле этого слова. Черная смерть во плоти.
Большинство принцев города, которых Филиппу некогда довелось видеть во множестве, сооружали себе кресла наподобие тронов, чтобы, имея беседы с подданными или встречая иноземных гостей, всегда находиться хотя бы немного выше тех, кто стоял перед ними. То ли это казалось им правильным, то ли позволяло чувствовать большую уверенность в себе. Филипп сидел в обычном кресле, вальяжно развалившись и закинув ногу на ногу, ему так нравилось еще со времен юности, потому что заставляло даже самых спесивых сановников говорить с ним, склонив головы. Еще лучше — принимать посетителей в постели, но в данных обстоятельствах это было бы вряд ли уместно.
— Господин Ла Морт Нуар, если не ошибаюсь? — спросил Филипп, откинув голову на спинку кресла и с любопытством глядя на вампира, стоявшего на шаг впереди всей компании и смотревшего нарочито самоуверенно и нагло, хотя в какой-то миг и на его лице мелькнуло замешательство, словно атавистическая память из прошлого, когда, случайно попав в роскошные хозяйские покои, ты стоишь, потупившись и комкая в руках шапку.
— Так и есть, — ответил тот, — Зашел узнать, что за чертова дрянь происходит. Один из этих молодчиков, — Ла Морт кивнул в сторону Филипповых птенцов, — болтал что-то о том, что ты собрался стать принцем Парижа.
— Ты имеешь возражения? — осведомился Филипп.
— Ха! Еще как имею! Я никогда не терпел над собой никаких принцев или принцесс, всего этого дерьма мне хватило при жизни! Три с лишним сотни лет я скитался по миру, как какой-то бродяга, потому что вы понапридумывали всяких чертовых законов, запрещающих убивать! С тех пор, как из Парижа убралась шлюха Пуатье, здесь просто рай земной, мне здесь нравится, и я не намерен позволять, чтобы какой-то ублюдок вроде тебя, все испортил!
— Мне тоже нравилось жить в Париже, в отсутствии... гм, мадам де Пуатье, — признался Филипп, — В этом были некоторые преимущества. Но всему приходит конец рано или поздно. В том числе и анархии. Сейчас она становится опасной для нас.
— Почему это?
— Потому что город хотят захватить крысы... Ты не знал об этом?
— Не знал, да мне и наплевать! — воскликнул Ла Морт, — Пусть оборотни творят, что хотят! Пока они не начнут твердить мне о том, чтобы я соблюдал какие-то законы и правила, мне нет до них никакого дела! В конце концов, — добавил он с мстительной радостью, — крысы, может быть, порешат уже этих паскудных охотников, которые постоянно путаются у меня под ногами!
Филипп смотрел на него задумчиво, накручивая на палец прядь волос.
— И когда город превратится в руины, ты просто уйдешь, — проговорил он задумчиво, — Отправишься скитаться дальше... Как твое настоящее имя? — спросил он вдруг.
— Какое тебе дело? — насторожился Ла Морт.
— Откуда ты родом?
— Какого дьявола ты спрашиваешь об этом?!
— Что ты вообще такое, Ла Морт Нуар, если стыдишься своего имени и забыл, где родился? — продолжал Филипп, словно не замечая его закипающей ярости, — Ты ублюдок портовой шлюхи? Или плод минутной страсти какой-нибудь крестьянской девки и солдата, подкинутый за ненадобностью в сиротский приют? Ты никто из ниоткуда...
Вряд ли Ла Морт осознал смысл этой фразы, для него хватило двух слов, которые можно и должно было счесть оскорблением, чтобы сила его вырвалась на волю каким-то бешеным, разрушительным ураганом. Больше всего она походила на рой огромных злобных шершней, в единый миг покинувших улей, заполнивших все пространство вокруг, и темной тучей закрывших небо, — ждущих только приказа, чтобы рухнуть на врага и вонзить в него тысячи истекающих ядом жал. Сила звенела и вибрировала в воздухе мириадами крохотных крылышек, омерзительно касавшихся кожи вампиров. Филипп почувствовал вспышки паники среди своих птенцов, их почти неконтролируемое желание выбраться отсюда, убежать, не разбирая дороги, как можно дальше, пока этот рой всего лишь кружит рядом, не нападая. Но его мальчики не двигались с места, и Филипп дал им почувствовать, что гордится ими.
Сам Ла Морт был окружен этим осиным роем так плотно, что его фигура стала казаться какой-то размытой. Миг, и он уже стоял рядом с креслом Филиппа, нависая над ним, как какой-нибудь Вельзевул, повелитель мух.
Его глаза горели алым и клыки были злобно оскалены.
— Я разорву тебя! — прошипел он, наклоняясь к нему ближе, — Выпью твою силу и кровь! А потом разорву твоих птенцов, так сладко пахнущих свежатинкой! Они и вампирами стать еще не успели. Да и сам ты — всего лишь жалкая тля, посмевшая тягаться со смертью.
Филипп поморщился и брезгливо, кончиками пальцев уперся ему в грудь, пытаясь отодвинуть.
— Отойди подальше, очень прошу! — взмолился он, — От тебя нестерпимо воняет!
Вместо этого с яростным рычанием Ла Морт схватил его за горло. Вся его сила сейчас бушевала на поверхности, готовая к сокрушительному удару, по крайней мере, Филипп надеялся, что гнев заставил Ла Морта выпустить все, не оставив про запас никаких неприятных сюрпризов. И тогда он его ударил. Черт возьми — ударил всего в половину от того, как мог бы, но Ла Морта отшвырнуло прочь, словно в его грудь врезалось пушечное ядро. Вампира пронесло через весь зал, по пути он разбил, словно кегли, компанию своих сподвижников, и впечатался в стену так, что едва не проломил ее насквозь. Филипп сам не ожидал такого результата и был приятно удивлен.
На несколько мгновений Ла Морт перестал существовать, и сила его тут же исчезла, вернувшись к своему хозяину. Все кости его были переломаны и череп разбит всмятку, и было видно, как противно шевелится его тело, будто, в самом деле, рой шершней забрался внутрь него и теперь копошится, устраиваясь поудобней, — в действительности это всего лишь срастались кости.
Филипп поднялся из кресла и, не спеша, направился к нему.
Он не знал, как ощущают его силу окружающие вампиры, сам он чувствовал только холод черной бездны, льющийся из него, как из открытых адских врат. Позже он спросил у Лоррена, какой была сила тьмы. Тот долго молчал, будто ему не хотелось вспоминать, потом сказал:
— Я будто стоял на пороге преисподней, зная, что пути обратно уже нет. Тоска, безнадежность и сожаление... Боюсь, мне этого словами не передать. Но знаете, я теперь готов приложить еще больше усилий, чтобы остаться на этом свете как можно дольше.
Ла Морт поднимался на ноги, ошеломленный, но далеко не сломленный. Его силы было еще достаточно для того, чтоб драться яростно, беспощадно и бездумно, у этой твари больше не было человеческого облика, и вся ее сущность рвалась на волю вспышками неконтролируемой злобы, желания все кромсать, разрушать и обращать в хаос. Глядя в ее полыхающие огнем глаза, Филипп невольно читал обрывки чувств, эмоций и воспоминаний этого существа, доставшиеся ему в наследство от человека, которым он был когда-то. Среди них не было ничего, кроме боли, ненависти и отчаяния. Марсель Бово его звали. И он действительно ненавидел это имя даже больше своей жалкой и слабой человеческой сущности.
Рой шершней снова вырвался на свободу, но теперь у него уже не было прежней жуткой силы, ледяная бездна просто поглощала его, жадно затягивая в себя, и даже не требовала от Филиппа никаких усилий. Она жила внутри него, но в то же время она была теперь сама по себе и забирала силу поверженного вампира, утоляя свой голод. Филипп знал, что ему она ничего не оставит. Что ж, это было справедливо.
