Сам Григорий Иванович, притом, что подобное название очень льстило его самолюбию, всегда четко соблюдал субординацию и признавал главенство губернатора над собой. Подобное послушание объяснялась отнюдь не столько любовью комбрига к Фрунзе, сколько пониманием, что в руках губернатора находятся экономические рычаги его благополучия.
Президент Алексеев был вполне доволен деятельностью заморского губернатора, который не только оттягивал на себя взрывоопасный материал из России, но ещё и приносил державе определенную экономическую пользу. Именно этим, был обусловлен тот факт, что осужденным бунтарям были сделанные большие послабления. Так, в связи с тем, что в колонии не хватало женщин, очень многие из осужденных могли выписать себе с родины жен, невест или заочниц, изъявивших желание отправиться в далекую Африку. Государство при этом брало на себя обязательство по бесплатной доставке женщин в колонию и питанию во все время пути.
За новыми поселенками сохранялся статус свободных людей, и они могли покинуть Того в случаи если их не устроит местным климат или изменяться намерения жить под одной крышей с ссыльным. В этом случаи обратный проезд, как и пропитание, были полностью платными, что являлось скрытым барьером против оттока женского пола из колонии.
— Александр Яковлевич! — громкий крик прервал благостные посиделки первого помощника комбрига.
— Ну что там ещё? — недовольно спросил Пархоменко вестового из управы, со всех ног бежавшего к нему по улицы.
— Вакуленчук из Дапона передает, что на границе опять буза пошла, Александр Яковлевич — доложил вестовой, с трудом переводя дыхание.
— Какая такая буза? — гневно удивился Пархоменко — опять, что ли Кокубенко со своими башибузуками черных прижимать начал? Ну, говори!?
— Никак нет товарищ замкомбрига. Вакуленчук телеграфирует, в Дапон пришли беженцы с плантации Оберсдорфа. На них напали в большом количестве конные негры, начали всех убивать и палить все вокруг. Всего спаслось двенадцать человек все женщины и дети.
— Конные негры? Они там часом с ума не сошли? Такой ерундистики я ещё не встречал — с удивлением спросил Пархоменко — что ещё доносит Вакуленчук?
— Больше ничего. Негры пришли, пограбили и ушли. Единственное что запомнила одна из женщин, они все время кричали "Матхи!" и у одного из нападавших она заметила знамя зеленого цвета с перекрещенными белыми саблями.
— Ясно, что ничего не ясно — коротко подытожил Александр Яковлевич — беги в казармы и скажи комэску Матюшину, чтобы подходил к управе. Я буду там его ждать.
— Ох, не к стати принесла этих конных чертей в наши края — чертыхнулся Пархоменко — только, только замирились с Ндолой и нате, пожалуйста, новая напасть, "зеленые" объявились.
В виду отсутствия комбрига Котовского уехавшего в Ломе с визитом к Фрунзе, вся власть в Манго, неофициальной столице Котовии лежала на плечах Пархоменко. За два года своего пребывания в Африке, он уже порядком остыл от своей прежней революционной деятельности и, хотя Александр Яковлевич ещё был орлом и лихим рубакой, в глубине души его уже тянуло к тихой семейной жизни.
В управе его уже ждал взволнованный Михаил Грушевский, исполняющий обязанности бургомистра Манго на время отсутствия Гребенюка.
— Ох, чует мое сердце не доброе, Яковлевич — с тревогой сказал бывший борец с царизмом, а ныне ярый идеолог Котовии — не спроста эти конные негры у нас появились. Никак британцы с французами их наняли, чтобы насолить нам.
— Ладно, Сильвестрыч не ной раньше времени. Сейчас съездим к Оберсдорфу и посмотрим, кто это там так озорничает — хмуро сказал Пархоменко.
— Ага, озорничает. Знаешь, сколько людей на ферме Отто Ивановича было? Шестьдесят восемь! А в Дапон всего двенадцать пришло, где остальные? — не унимался Грушевский.
— Где, где, по полю гуляют — недовольно буркнул собеседник — ты лучше мне скажи умная голова, что это за слово такое "Матхи" и у кого это здесь зеленые знамена имеются.
— Матхи? — борец с царизмом наморщил лоб, а затем азартно закивал своей седой головой — это такие повстанцы были в Судане и боролись они против английского гнета ещё до войны.
— Точно? — с сомнением переспросил Пархоменко, который крайне плохо ориентировался в мировой истории.
— Точно — убежденно ответил Грушевский — я это слово сразу запомнил, уж больно оно мерзкое. Матхи, Махди.
— Ну и как они боролись с англичанами — с интересом спросил Пархоменко, в котором проснулся революционный задор прежних лет.
— А никак. Поперли с дури на британские пушки и пулеметы под Одурманом, да и полегли все там курам на смех. Это разве революция? С саблями и копьями на пулеметы. Ясное дело разгромили их англичане в чистую — Грушевский в сердцах сплюнул.
— Слушай, а знамя у них, какое было? — осторожно поинтересовался Пархоменко.
— Ясно какое зеленое, магометанское. У них у всех одно знамя, зеленое — авторитетно заявил Грушевский.
— Точно?
— Точно. Джихад называется.
— Ну ладно — задумчиво произнес Пархоменко — джихад так джихад.
Первый помощник комбрига озабочено потер лоб рукой, а затем словно вспомнив что-то, уточнил у всезнающего Грушевского.
— Слушай Сильвестрыч, а на знамени том белые сабли наличествуют?
— Далось тебе это знамя — вспылил Грушевский — знамя, видишь ли, ему подавай. Не был я там и не видел, есть на нем сабли или нет.
— Ладно, не кипятись. Я вот опасаюсь, не из того ли это разлива наши гости — пояснил борцу с самодержавием удалой кавалерист.
— Да брось ты, Яковлевич. Это явно британцы нам пакостят, точно тебе говорю. Научили негров на конях скакать и на нас науськали. Я их саксонские выверты за версту чую! Их рук дело! — безапелляционно изрек Грушевский.
— Это хорошо, что чуешь. Ну ладно, разберемся — подытожил беседу Пархоменко. Сказано, сделано и вскоре Пархоменко уже скакал на север, во главе эскадрона Григория Лозового.
Разбираться, как оказалось, было не с чем. Из всей многострадальной фермы герра Оберсдорфа уцелело лишь два сарая. Все остальное, включая хозяйский дом, было обращено в угли и пепел, от которых всё еще продолжали подниматься черные клубы дыма.
За все время пребывания в Африке, Александра трудно было чем-то удивить, но то, что он увидел на пепелище Оберсдорфа, сильно потрясло его душу. Вдоль дороги на воткнутых в землю кольях красовались отрезанные головы почти всего многочисленного немецкого семейства. Варварски отделенные от туловища, они представляли собой ужасное зрелище. У каждой головы были отрезаны уши и выколоты глаза. Чуть позже, кавалеристы обнаружат тела несчастных колонистов, у которых были вырезаны все детородные органы и вспороты животы.
О подобных зверствах польских панов над украинскими повстанцами в стародавние времена Пархоменко только слышал от народных сказителей и от учителей в Луганском училище, и вот теперь он все это увидел воочию. С трудом, сдерживая себя от увиденного зрелища, Пархоменко твердым голосом приказал своим товарищам спешиться и предать тела земле.
Всего было обнаружено двадцать шесть изуродованных тел обоих полов, которые были похоронены в общей могиле, спешно вырытой солдатами вблизи пепелища.
— Ну что думаешь, Григорий обо всем этом? — угрюмо спросил Пархоменко комэска Лозового, уже не раз успевшего опорожнить свой желудок, прежде чем был отдан последний долг погибшим. Комэск считался лучшим экспертом по знанию всех повадок черного населения, которое нет, нет, да и преподносило белым гостям различные неприятности.
Быстро сплюнув на землю, вновь набежавшую слюну и утерев рот ладонью, Лозовой окинул взором головешки и убежденно произнес:
— Это точно не Ндола со своими шакалами. И не Квама пограничник.
— Может Матала? — предположил Пархоменко, вспомнив дерзкий набег со стороны Верхней Вольты.
— Нет, Яковлевич всё мимо, не он это. И вообще мне кажется, что это совсем не наши негры — удивил командира своим выводом Лозовой.
— Почему?
— Смотри, они конечно пакостники и воры, каких только поискать на белом свете. Да и красного петуха подпустить могут, если уж сильно приспичит. Могут на кусочки разрезать одного двух, но чтобы вот так резать людей, это точно не они — убежденно произнес комэск.
— Точно чужие, Александр Яковлевич — вступил в разговор десятник Чепалов, который вместе с Лозовым не один раз выступал в походы против "немирных" чернокожих.
— Ладно, стройте людей. Заскочим в деревню к Ндоле. Пораспрошаем его о новостях, да и прощупаем, чем дышит наш царек. Авось, что и узнаем интересного — решил Пархоменко.
Однако когда эскадрон прибыл в гости к Ндоле, там ждал его большой сюрприз. Едва только русские кавалеристы въехали в деревню, как к ним со всех ног бросилось множество негров, радостно вскинув руки, явно прося защиты и что-то бесперебойно лопоча на своем языке.
Среди этой встревоженной толпы наметанный глаз Пархоменко с трудом узнал Ндолу, местного вождя, всегда требовавшего, чтобы белые господа называли его королем. Лоск и важность, которые прежде не сходили с его чела всякий раз, когда к нему приезжали русские гости, теперь бесследно пропали. Страх и ужас, посеянный могущественным злом, открыто читался на его лице.
— Господин, господин! Какая радость, что ты приехал со своими солдатами. Мой народ и я счастливы, видеть вас — радостно выкрикнул королек, вскидывая свои толстые мясистые руки.
Едва только толмач перевел Пархоменко слова Ндолы, как он моментально понял, что зеленая беда зацепила не только одну ферму Оберсдорфа.
— Все ли спокойно во владениях великого короля Ндолы? — спросил Пархоменко, решившего подыграть амбициозному негру — не болен ли его скот, здоровы ли жены и дети?
— Ах, Александэр — грустно молвил Ндола — большая беда пришла в мои владения, и с ней нет сладу.
— Как, неужели мор? — лукаво произнес белый собеседник.
— Хуже, гораздо хуже господин. Это черные арабы!!! — воскликнул вождь и от его слов стон горечи разнесся по окружавшей его толпе.
— Черные арабы? Это кто такие? — удивился Пархоменко, и напуганный вождь принялся его усиленно просвещать. Оказалось, что день назад на деревню Ндолы был совершен дерзкий налет. Нападавших было около двадцати человек, часть из которых были на конях и вооружены винтовками. Пришельцы напали на работавших в поле женщин и детей, безжалостно убивая всех подряд. Увлеченные погоней, конные отделились от пеших воинов и первыми ворвались в деревню, где уже была объявлена тревога.
Имевшие опыт борьбе с верховыми, негры Ндолы не растерялись и сумели одолеть противника, правда, с большим трудом. В самый ответственный момент на выручку попавшим в беду товарищам подошли вооруженные копями и саблями пехотинцы, которые яростно бросились в бой, несмотря на численный перевес жителей деревни. Презирая раны и смерть с криками "Аллах Акбар" они бросались на подданных короля, вселяя в них ужас и страх.
Неизвестно как могло сложиться бы дело, не окажись в распоряжении одного из телохранителей Ндолы пара гранат проданных ему из подполы русским кавалеристом. Одна из брошенных им гранат, упала в ряды атакующего противника, и разом сократила его численность, на целых семь человек. Вторая граната была применена менее удачно. Её взрыв унес из жизни только одного противника, при этом сильно разрушив "дворец" короля.
Сам герой так же пострадал от этого взрыва и, будучи оглушенный, был безжалостно добит раненым пехотинцем, который превознемогая боль в раздробленной бревном ноге, отважно бросился на погубителя своих товарищей.
Израненный и обессиленный, он был пленен воинами Ндолы и со скрученными руками доставлен перед грозные очи вождя. Боль и страдания не помешали воину с достоинством говорить с Ндолой, приведя того в сильное замешательство. Стоя на коленях с гордо поднятой головой, он поведал, что является воином одного из передовых отрядов огромной армии великого Махди Абаллаха аль-Башира. Охваченный особым религиозным озарением, он решил полностью охватить правоверным учением все земли Западного Судана, перенеся священное зеленое знамя ислама с берегов Нигера на берега Гвинейского залива.
— То, что ты видел сегодня, это жалкая горсть той армии, что служит великому Махди! Нас тысячи тысяч и все мы рады отдать свои жизни ради правого дела. Трепещи неверный, ибо вслед за мной придут новые войны, которые разрежут на мелкие кусочки всю вашу деревню и не будет вам спасения нигде. За каждую каплю пролитой крови своих воинов, славный Абдаллах аль-Башир прольет реки вашей крови, презренные кафиры.
Пленный говорил столь убедительно, что руки державших его стражников задрожали от страха. Возможно, напуганный вождь и сохранил бы ему жизнь, чтобы наладить отношения с неведомым мессией, но раненый, желая поскорее попасть в райские кущи, лишил его такой возможности. Собрав последние силы, он плюнул в Ндолу, и опозоренный королек поспешил лично пристрелить его из револьвера, ради сохранения лица перед подданными.
Лишившись возможности договориться с Махди, изворотливый туземец решил искать защиты у белых, благо у них имелись чудесные гранаты легко уничтожающие свирепых пришельцев. Ндола ещё только принимал решение, как в деревню приехали русские что, по мнению вождя, было хорошим знаком.
Перемешивая слова повествования с бесконечными заверениями о своей любви и дружбы к белым господам, Ндола мучительно ждал решения помощника Котовского, у которого было очень много поводов послать вождя куда подальше, припомнив все его былые прегрешения перед колонистами.
У Пархоменко действительно очень чесались руки проучить зарвавшегося королька, но по достоинству оценив степень опасности, исходившую от неведомых "зеленых", он решил выбрать меньшее зло в лице Ндолы. Ссориться с вороватым, но хорошо знакомым вождем белым колонистам сейчас было никак не резон.
— Я передам твои слова могучему вождю и надеюсь, что он примет правильное решение — сказал Александр Ндоле, чем вызвал у него радостную улыбку.
— Пусть он пришлет нам побольше ужасных бомб — немедленно стал клянчить у Пархоменко вождь.— Так и скажи, король Ндола просит их ради нашей старой дружбы.
— Ага, так мы тебе и разбежались гранаты давать. Только для этого и приехали — хмыкнул из-за плеча Пархоменко его верный адъютант Гошка Горшенин.
— Могучий вождь будет знать о твоей просьбе король — пообещал Пархоменко, незаметно ткнув носком сапога ногу адъютанта.
Прибыв в Дапон к Вакуленчуку, помощник комбрига первым делом телеграфировал в Ломе Фрунзе о появлении на границе "зеленых" и настойчиво просил разрешение стянуть к северу все бригадные соединения в один кулак.
Как и предполагал Пархоменко, Фрунзе ответил молниеносно. Он одобрил предложение Александра и возложил на него командование бригадой на время отсутствия Котовского. Одновременно с этим Фрунзе извещал, что собирается обратиться к соседям для координации совместных усилий по отражению северной угрозы. И здесь, губернатора ждали сюрпризы.
Если французы с определенными оговорками допускали совместную деятельность против "зеленых", то британский губернатор Золотого Берега просто поднял Фрунзе на смех, заявив, что не собирается ради непроверенных слухов тревожить покой своей колонии.
