— Не доставлю, если будешь вести себя благоразумно, — ответил Филипп, — Какого черта, скажи на милость, ты престал являться в театр? Актер, которым тебя заменили, совершенно бездарен.
Оборотень очень расстроился, в глазах его даже блеснули слезы.
— Ах, сударь, это не моя вина! Месье Ренар запретил мне играть! Решил, что нам не престало появляться на публике и следует держаться в тени! А от лицедейства и вовсе один вред... Он никак не может простить мне провал.
— Ваш предводитель разочаровывает меня все больше и больше.
Крыс воздержался от комментариев, но по лицу его было видно, что и сам он разочарован сверх всякой меры.
Лишенный возможности играть на сцене, несчастный оборотень являлся к вампирам чаще, чем того требовали его полномочия посланника, чтобы поговорить с Филиппом о театре, о сыгранных им некогда ролях и о том, что, возможно, еще ему следовало бы сыграть. В гостиной для вампиров или на кухне для прислуги он при каждой удобной возможности преображался в персонажа какой-нибудь пьесы и вдохновенно читал монологи из любимого Бомарше или Мольера. Самых благодарных зрителей он нашел в лице кухарки и горничной, иногда к ним присоединялись так же конюх, садовник и мажордом, взиравшие на него с восхищением. Особенно оборотню удавались комедийные роли, и в доме мало кто знал его настоящее имя, — все звали его Фигаро.
Жаркое пригорало, по углам копилась пыль, дом постепенно превращался в филиал Комеди Франсез, — или, как называли его теперь, Национального театра, — но неожиданно безобразие прекратилось. Крысиный король счел частые визиты своего подданного в дом принца города подозрительными, и Фигаро надолго пропал. Почитатели и особенно почитательницы его таланта очень переживали по поводу этого исчезновения, опасаясь, как бы злобный предводитель крыс не убил их кумира. Но, к счастью, этого не произошло. Однажды вампиры узнали удивительную новость: Роже Ренар убит кем-то из своих приближенных. А уже через пару дней после этого на пороге дома Филиппа вдруг снова появился Фигаро, выглядевший исхудавшим и измученным.
И с умирающим ребенком на руках.
Дело было глухой ночью, за пару часов до рассвета, моросил мелкий дождик и холод пробирал до костей. Все люди спали, на боевом посту оставались только мажордом и парочка вампиров из стражи, которые и впустили вымокшего оборотня в дом, немало пораженные его неожиданным визитом.
— Боже правый, что все это значит, месье? — бормотал Жером, переводя взгляд с чумазой и небритой физиономии Фигаро на завернутого в одеяло мальчика.
— Его высочество дома? Мне надо немедленно поговорить с ним, — мрачно ответил тот.
— Его нет, — возмущенно отвечал мажордом, — и смею вас уверить...
Оборотень не дал ему договорить.
— Жером, черт тебя возьми, — сказал он с чувством, — Не держи меня на пороге! Ребенка надо скорее уложить в постель и переодеть в сухое. Разбуди Мари или Шарлотту... Ну же, шевелись!
Жером поджал губы, но подчинился.
— Положи его пока на диван, — разрешил он и ушел, громко бормоча, — Не нашлось иных постелей в городе! Только в этом доме!
Спустя четверть часа мальчик лежал укрытый перинами у натопленного камина и, по-прежнему, пребывал в беспамятстве. Возле него хлопотали женщины, не зная, что предпринять. Они привыкли ко всяким странностям, их мало что могло испугать, но несчастное дитя со спутанными в колтун белокурыми локонами, измученное, тощее и под толстым слоем грязи бледное до полупрозрачности, вызывало у них острое чувство сострадания и гнев.
Когда Мари сняла с ребенка лохмотья, то едва не лишилась чувств от жуткого смрада гниющей плоти. Тело мальчика было покрыто язвами. Особенно ужасающе выглядели те, что на шее, тряпки, которыми она была замотана, полностью пропитались гноем и под ними зияли черные раны. Прикасаться к этим ранам никто не решился, кухарка только собрала вонючие обноски и вынесла их из дома к конюшне, чтобы поутру сжечь.
Поначалу служанки ужасались и ахали, и задавали кучу вопросов, но на все их: кто, откуда и почему, оборотень отмалчивался, и только когда Шарлотта предложила послать кого-нибудь за врачом, он ответил:
— Его уже осматривал наш врач. Он не может помочь... Ни один врач не сможет ему помочь.
После этих слов воцарилось тягостное молчание и, когда в комнату вошли Филипп с Лорреном, перед ними предстала почти библейская сцена, достойная полотна художника, — трое тихо скорбящих у постели умирающего.
Филиппу достаточно было одного взгляда на мальчика, чтобы понять, что он доживает последние часы, сердце его билось медленно и неровно, дыхания почти не было слышно, и сквозь вонь гниющих ран пробивался тот особенный, горький запах испорченной крови, напрочь отбивающий аппетит.
Жером уже посвятил принца в подробности самоуправства "наглого актеришки, приволокшего какого-то больного крысенка", и Филиппу было любопытно узнать, в чем же дело. В отличие от своего мажордома он знал, что оборотни не подвержены человеческим хворям, и если уж кто-то из них умирает, кровь вампира его не спасет. Значит ребенок обычный человек. Или все же необычный? Стал бы Фигаро тащить к принцу города какого-нибудь уличного побирушку? Вряд ли, если он не окончательно рехнулся.
У Филиппа возникло несколько предположений, кем может быть умирающий мальчик, но, конечно, ему никогда не пришло бы в голову, кого он увидит на самом деле... Несмотря на ужасное состояние ребенка и он и Лоррен сразу же узнали его и несколько мгновений стояли совершенно потрясенные, не веря глазам своим.
— Мария, Шарлотта, вы свободны, — наконец, проговорил Филипп и служанки молча вышли. Уже у двери Шарлотта бросила на принца умоляющий взгляд, но тот не смотрел в ее сторону.
— Что за черт? — выдохнул Лоррен, — Этот мальчик похож на... Откуда он у вас?!
— Мы нашли его сегодня утром в одном из закоулков катакомб, — отозвался Фигаро, — Это место всегда бдительно охраняли личные стражи Ренара, никто не знал, что там, думали, драгоценности или золото... Мы даже не сразу пошли туда, только когда один из стражей рассказал, что там находится ребенок и что он очень болен. Мы отнесли мальчика к врачу, но тот только развел руками, сказал: поздно даже пытаться что-то предпринимать, он уже умирает... Как, по вашему, мы должны были позволить ему умереть? Или я был прав, когда решил принести его к вам?
Оборотень посмотрел на Филиппа с вызовом и одновременно с надеждой. Не иначе, в стане крыс были серьезные прения по поводу того, стоит ли дождаться, пока мальчик умрет, и после тихо похоронить его где-нибудь так, чтобы никто и никогда не нашел. Или все же попытаться его спасти, посвящая вампиров в подробности своего неблаговидного деяния. Странно, что верх одержали сторонники более гуманного и глупого варианта. Крысы явно до смерти перепугались, когда поняли, кого их чокнутый предводитель прятал в катакомбах, так перепугались, что даже забыли о своей всегдашней осторожности.
— Ты так и не сказал, откуда он у вас, — сказал Филипп, — Уже несколько месяцев Людовик XVII официально считается мертвым.
— Ренар приказал своим людям выкрасть его из Тампля. Ходили слухи, что Конвент ведет переговоры с графом Прованским о выдаче ему короля. И Ренар решил... подзаработать. Выкрасть ребенка и предложить его родственникам заплатить выкуп. Среди тюремной обслуги всегда было много наших, вывести оттуда узника не так сложно, если умеючи. Из камеры мальчика вынесли в корзине для белья с двойным дном, а дальше через подземелья доставили в катакомбы. Однако потом все пошло не так, как Ренар рассчитывал. После того, как мальчик исчез, в Конвенте запаниковали и срочно объявили его умершим, предъявив общественности какой-то примерно подходящий труп. А то, что было дальше, вы сами знаете: граф Прованский тут же объявил себя королем. Когда же Ренар связался с ним, чтобы предложить обменять ребенка на деньги, тот не стал даже слушать его посланников и выставил их взашей, назвав мошенниками. Точно такой же была реакция и графа Артуа, никто из них не согласился даже взглянуть на мальчика, чтобы убедиться в том, что это действительно чудесно спасенный Людовик XVII, сын их покойного брата. Что с ним делать дальше Ренар не знал. Хотел убить, но все не решался: надеялся, вдруг эмигранты одумаются. Катакомбы не лучшее место для людей, лето мальчик кое-как протянул, но осень его доконала... Наш врач сказал, что эти раны у него на шее, последствия туберкулеза, поразившего какие-то железы и что болезнь начала развиваться еще в Тампле.
— Ну, конечно, — хмыкнул Лоррен, — Теперь вы будете делать вид, что ни в чем не виноваты.
— Чертовы крысы окончательно рехнулись, — проговорил Филипп, — Напрасно я церемонился с ними, надо было давно прикончить Ренара. Он был не просто психопатом, а еще и идиотом... Как вы могли так долго ему подчиняться?
— У него были способы заставить себя слушаться, — с усилием проговорил Фигаро, — И бояться.
— Правда? — усмехнулся вампир, — Расскажешь, какие?
— Не слишком приятные воспоминания... — поморщился Фигаро, — Так вы спасете мальчика?
Филипп помолчал.
— Если бы это был просто мальчик... Все мои инстинкты вопят о том, что не стоит вмешиваться. Людовик XVII объявлен мертвым и ему следует действительно умереть. Так будет лучше всего.
— Он не умер бы, если бы в дело не влезли крысы, — мрачно сказал Лоррен.
— Кто знает... Туберкулез погубил его старшего брата, а уж за ним уход был не в пример лучше, чем за этим бедолагой. Спасем мы его, а что дальше? Боюсь, семья его не примет. Станисласу всегда хотелось быть королем. Людовик так долго был бездетным, что он успел привыкнуть к этой мысли и, когда Мария-Антуанетта вдруг начала рожать, это было для него большим разочарованием. Теперь он снова претендует на корону, он даже уже величает себя королем.
— Король без королевства...
— И однако же титул ему дорог.
— Вы сможете доказать, что этот мальчик настоящий король, — встрял Фигаро, — Когда они увидят его, то не смогут отрицать очевидного. Им придется смириться.
— Ты, верно, думаешь, что я страшно скучаю и мне больше нечем заняться? — поморщился Филипп, — К чему мне что-то кому-то доказывать?
Оборотень посмотрел на него удивленно.
— Когда во Францию вернется монархия, вам разве помешает король, благодарный вам за спасенную жизнь? За возвращенную корону?
— Определенно, крыс и на версту нельзя подпускать к политике, — проворчал Филипп, — Это ношение меха способствует разжижению мозга? Или умные люди просто не переживают первую трансформацию?
Фигаро обиделся.
— Ну, как знаете, — сказал он со злостью, — Хотите, чтобы я унес мальчика обратно в катакомбы? Или дождетесь пока он умрет и похороните его сами?
Филипп сел на край кровати, отворачивая вниз простынь, которой ребенок был укрыт до самого подбородка.
— Я спасу его. Хотя точно знаю, что пожалею об этом... А ты убирайся отсюда и больше не являйся ко мне на глаза.
Оборотень хотел было еще что-то сказать, но благоразумно передумал и вышел.
— Этот мальчик всегда выглядел младше своих лет, — проговорил Лоррен, подходя ближе к кровати, и вглядываясь в бледное личико, — А теперь и вовсе... Никогда не скажешь, что ему десять.
— У него была очень насыщенная жизнь, — отозвался Филипп, — И последние три года выдались особенно нелегкими. Его выгнали из дома, потом казнили его родителей, он жил в тюремной камере без света и воздуха, в окружении жутчайшего быдла, питавшего к нему ненависть. Наверняка, с ним плохо обращались... Потом и того больше — его похитили какие-то твари, тащили по подземельям, готов поклясться, при этом были в крысином обличии. И бросили его в каком-то своем логове, в холоде, голоде и грязище, где он провел почти полгода, мучаясь от болезни, медленно пожирающей его изнутри. И вот, когда, наконец, несчастный ребенок отмучился и готов предстать перед Богом, какие-то другие твари, — теперь это ходячие мертвецы, питающиеся человеческой кровью, — решили снова вытащить его в этот дерьмовый мир живых.
— И все же вы его вытащите? — улыбнулся Лоррен.
— Хочу дать ему шанс. С ним обращались ужасно, кто во что горазд, используя для своих целей. Пусть сделает собственный выбор — жить или умереть.
— Он еще слишком мал для собственного выбора.
— Вырастет.
— Вы собираетесь наблюдать за этим? — поинтересовался Лоррен.
Филипп поднял голову и посмотрел на него печально.
— И более того, придется оставить его здесь, чтобы сохранить его существование в тайне. Нельзя поселить его у какой-нибудь няньки, нельзя даже выпускать его на улицу без прикрытия магией, кто-то может его узнать.
— Крысы все равно все разболтают.
— Слухи в любом случае поползут, слишком уж заметная фигура наш малыш. И слишком уж много людей и не людей были свидетелями его таинственного исчезновения... Черт возьми, Лоррен, скажи мне, что я идиот, и верх глупости впутываться в эту историю!
— Глупо, не спорю. Но я тоже за то, чтобы дать мальчишке шанс вырасти и отомстить тем, кто испоганил ему жизнь. Как знать, может быть, он еще будет королем? Это было бы справедливо.
— Так значит решено... Открой ему рот, нужно как-то заставить его пить.
Филипп прокусил запястье и приложил к запекшимся губам мальчика. Большая часть крови потекла по его щекам, пачкая подушку, но кое-что попало и в рот. Мальчик судорожно вздохнул, едва не захлебнулся и закашлялся, кровь попала ему в нос и в дыхательное горло, но что-то он сумел и проглотить. Лоррен не давал ему закрыть рот, кровь продолжала течь и мальчик вынужден был глотать ее, чтобы снова не захлебнуться, но потом он активно возмутился насилию, сморщился и протестующее застонал, вертя головой из стороны в сторону, и пытаясь увернуться. Лоррен старался удерживать его неподвижным, но мальчик, незаметно для себя все больше оживал и сопротивлялся все активнее.
— Больно, больно, не надо! — бормотал он, крутясь как червяк, пытаясь кусаться и хватая за руки Лоррена, чтобы отцепить их от себя, — Ну, хватит же!
Не сумев освободиться, в отчаянии мальчик заплакал, слезы потекли ручьем, смывая запачкавшую его лицо кровь и оставляя светлые дорожки на висках. И почему это у детей слезы всегда так обильны, что могут затопить все вокруг?..
Смотреть на то, как кровь вампира исцеляет раны, сродни лицезрению чуда, невольно возникает мысль, отчего же это чудо доступно богомерзким созданиям тьмы, а не каким-нибудь добродетельным монахам или святым подвижникам? Впрочем, те так охотно лечили бы страждущих, что на земле вовсе прекратились бы болезни, а это было бы неправильно, слишком расслабляюще. Вампиры же своим даром обычно не злоупотребляют. По крайней мере, не все... Смешанный с кровью гной выходит наружу, раны очищаются и затягиваются, исчезает восковая желтизна с кожи, тают тени под глазами, розовеют губы. Всего несколько минут и мальчик уже выглядит вполне здоровым, да и ведет себя соответственно: длинные обломанные ногти с треском разорвали рукав рубашки Лоррена и оставили на его коже длинные царапины, на миг набухшие кровью, и тот час же затянувшиеся.
