— Можно сколько угодно проводить анализ и выстраивать логические линии, но факт остается фактом, капитан Тухачевский убит и у вас нет прямых доказательств невиновности вашего протеже — гневно парировал Слащев.
— Я верю, слову своего офицера, утверждающего, что это было самообороной — ответил Щукин, но без особой надежды, что к его мнению прислушаются.
— А я верю выводам своих генералов, которые на этом деле уже собаку съели — продолжал напирать фельдмаршал, уверенно давя на скрытые точки. Если бы президент Алексеев был простым штатским человеком, то возможно фельдмаршал не был бы столь напорист, но президент был истинно военным человеком, для которого кастовая честь была превыше всего. Щукин очень хорошо понимал это нюанс и поэтому не стремился сильно защищать Покровского.
— Что вы предлагаете? — хмуро спросил Алексеев.
— Я полностью согласен с выводами коллегии. Единственно, что мы можем сделать для соблюдения чести мундира, это лишить полковника Покровского звания и отправить в отставку без всякого пенсиона — жестко объявил приговор Слащев, вколачивая слова в воздух подобно гвоздям.
— А причем здесь полковник Покровский? — удивился Алексеев — ведь все донесения и рапорты подписаны подполковником Максимовым?
— Это его рабочий псевдоним. Подписано Максимов, а на самом деле Покровский — пояснил Слащев, сбившийся с пафосного тона.
— Покровский, полковник Покровский — произнес Алексеев, явно пытаясь, что-то вспомнить — Знакомая фамилия. Я её уже где-то слышал, вот только никак не могу вспомнить.
Слащев открыл рот, желая ввернуть беседу в нужное для себя русло, но Алексеев уже потянулся к звонку, что-то вспомнив.
Мягко щелкнула дверь, и в кабинет вошел холеный секретарь, застывший в выжидательной позе.
— Пригласите ко мне Сталина и побыстрей — приказал президент и секретарь исчез. Прошло несколько минут, и кавказец уже стоял перед светлыми очами президента.
— Скажите Иосиф, полковник Покровский, эта фамилия вам не о чем не говорит? Мне кажется, она у нас проходила по каким-то бумагам — спросил Алексеев.
— Совершенно верно, господин президент. В августе месяце в честь годовщины августовских событий 1917 года, вы подписывали указ о поощрении этого человека, как имевшего большие заслуги перед Отечеством — ответил Сталин.
— Ах, да. Полковник Покровский, личный адъютант Корнилова. Как же, как же помню такого человека — обрадовался Алексеев — и чем мы его решили поощрить?
— Вы предложили наградить этого достойного человека памятной медалью, земельным участком под Москвой и денежной помощью.
— Да, теперь полностью вспомнил. Так оно и было.
— Но вы награждали этого человека, не зная его ужасного деяния — не сдавался Слащев, упорно цепляясь за своё мнение.
— Нда — погрустнел Алексеев, но в этот момент за Покровского неожиданно заступился Сталин.
— Извините, Михаил Васильевич, но я хорошо знаю Алексея Михайловича. Я несколько раз встречался с ним по делам в ставке Корнилова и могу свидетельствовать в его глубокой порядочности, как военного, так и человека.
— Он убил человека! Своего боевого товарища! — гневно бросил фельдмаршал.
— Я конечно сугубо штатский человек, но могу заметить, что это произошло не в мирное время, а в сугубо военной обстановке — неторопливо сказал Сталин.
— Какая разница, в мирное или военное время? Офицер убил офицера, это несмываемый позор на честь мундира, хотя вам как штатскому это не понять — свысока бросил Слащев.
— Конечно, мне этого не понять — согласился Сталин — но мне непонятно так же почему вы не должны верить слову своего офицера, который утверждает, что сделал это в порядке самообороны, спасая свою жизнь. Почему нельзя верить человеку с честью прошедшего войну от звонка до звонка и при этом ни разу не запятнал свою честь? Почему вы должны верить только одной бумаге порочащей человека и полностью отказывать ему в презумпции невиновности? Насколько я знаю, прямых доказательств вины господина Покровского нет. Не так ли, Яков Александрович?
— Нет — неохотно признал Слащев. Под воздействием аргументированной речи Сталина, фельдмаршал посмотрел на дело полковника с другой стороны и неожиданно для себя был вынужден согласиться с оппонентом.
Чутко уловив изменение в лице фельдмаршала, и желая предоставить ему почетный отход, Сталин обратился к Щукину.
— Скажите господин генерал, а не кажется ли вам, что в этом деле очень сильно пахнет хорошо организованной провокацией некоторой страны, цель которой нанести нам ощутимый вред после своего проигрыша в Синьцзяне?
— Действительно очень похоже. Британцы очень большие мастера наводить тень на плетень — моментально поддержал его Щукин, и Алексеев вопросительно посмотрел на Слащева. Тому очень не хотелось признавать свой просчет, но не любовь к британцам, сильно досадившим фельдмаршалу в прошлую войну была очень сильна.
— Да, от этих островитян можно ожидать всякого — осторожно проговорил Слащев.
— Тогда давайте направим это дело на доследование орлам Николая Григорьевича. Британцы это уже его головная боль — предложил Алексеев. Естественно возражений ни у кого не оказалось.
— Что касается господина Покровского, то я считаю, что мы его уже вполне достойно наградили, а вопрос об оценки его действий в Синьцзяне следует оставить до окончания расследования — произнес президент, давая понять, что новых наград полковник вряд ли получит. Услышав этот вердикт, Слащев моментально почувствовал себя лучше, а Щукин одобрительно кивнул головой. Подобный вариант устраивал все стороны. Алексеев и сам был рад столь удачливому разрешению этого вопроса, в основе которого лежали отнюдь не коварные происки британцев, а элементарная человеческая зависть и желание опорочить боле удачливого и талантливого человека.
Президент видимо почувствовал это, потому, когда генералы уже были у двери, бросил им вслед приказ.
— Пришлите-ка ко мне полковника Покровского, Яков Александрович. Хочу лично познакомиться с человеком, из-за которого столько шуму. Завтра жду.
Когда посетители покинули кабинет президента, в приемной Сталин чуть попридержал за рукав Щукина и когда генерал остановился, спросил его тихим голосом.
— Скажите Николай Григорьевич, а как вы собираетесь использовать господина Покровского на то время, пока будет идти следствие по столь запутанному делу? Насколько я понимаю продолжать держать его в специальных представителей генштаба, вы не собираетесь?
— Честно говоря, я ещё не думал над этим вопросом — честно признался генерал и выжидательно замолчал, ожидая продолжения развития темы, поскольку хорошо знал, что Сталин очень часто высказывал те мысли или соображения президента, которые он не хотел произносить в слух сам.
— Может пока идет следствие, стоит послать его в Германию в составе военной делегации? Насколько я понимаю, вы полностью доверяете господину Покровскому.
— Почему бы и нет. Полковник Покровский хорошо владеет немецким языком, и как показало время, хорошо ориентируется в сложных не только военных, но и политических вопросах. Я думаю, его присутствие пойдет только на пользу нашей делегации — ответил Щукин, моментально расставив все точки в вопросе о Покровском.
— Всегда приятно иметь дело с умным человеком, господин генерал — учтиво произнес Сталин, вежливо пропуская генерала вперед себя — тем более что мне кажется, что родина осталась в некотором долгу перед господином Покровским.
Если вопрос с полковником Покровским самым чудесным образом разрешились, то вот дела у вице-президента страны господина Савинкова были хуже некуда. Едва он пришел в свой кабинет и начал просмотр бумаг, как дверь открылась и в кабинет сначала заглянула растерянная секретарша Аллочка, а вслед за ней внутрь вошли два высоких человека, внешне очень схожих между собой. Подобных типов в народе именуют метким и емким словом "мордовороты".
— Господин Савинков? — глухим грудным голосом поинтересовался тот, что был постарше. Едва только он заговорил, как господин вице-президент, нутром опытного подпольщика почувствовал для себя серьезную угрозу. С какой бы легкостью он разговаривал с этими громилами, имея в руке старый безотказный "браунинг". Но, увы, пост, который занимал Савинков, в настоящий момент не подразумевал наличие у него оружия. Поэтому, за неимением огнестрельного оружия, Савинков решил применить другое, но ничуть не менее грозное оружие.
— Это что такое, Аллочка!? По какому праву эти люди входят ко мне без доклада!? У тебя там что, приемная вице-президента России или проходной двор!? — гневно выкрикнул Савинков, с каждым словом все больше и больше распаляя себя. Этот дешевый прием уличный шпаны очень часто оказывался, весьма действенен в высоких стенах.
Пришедшие громилы, однако, ничуть не испугались грозных криков, а равнодушно смотрели на Савинкова, безропотно давая ему излить свою душу. Единственно кто напугался криков вице-президента, была бедная секретарша, что-то несвязанно лепетавшая, попав между двух огней.
Видя, что его угрозы ничуть не действуют на незваных гостей, Савинков схватил трубку, дабы вызвать охрану и с удивлением обнаружил, что его телефон молчит. Старший из гостей "мило" улыбнулся, давая понять хозяину кабинета, что ему хорошо известна причина его удивления и этим еще больше нагнал на Савинкова грусть.
— Не надо кричать на девушку, Борис Викторович, она ведь не в чем не виновата — с укоризной сказал мордоворот — Мы сотрудники ГПУ и пришли пригласить вас на допрос в качестве свидетеля по делу государственной важности.
— У меня иммунитет — заговорил властным голосом Савинков, но старший прервал его, буднично достав из кармана листок бумаги.
— Вот ордер Верховного прокурора о привлечении вас к делу в качестве свидетеля. Можете ознакомиться, там все написано — чекист вежливо положил бумагу перед Савинковым на стол. Вице-президент тяжко уперся взглядом в белый листок, и внутри у него что-то разом оборвалось. Глаза сумбурно бегали по ровным строчкам аккуратно впечатанных букв и не видели ровным счетом ничего. Однако, даже не читая ордер, Савинков отлично осознавал правдивость слов гостя, без подобной бумаги сотрудники ГПУ вряд ли рискнули переступить порог его кабинета.
Видя внутреннее состояние клиента, чекист не приближаясь ни на шаг к Савинкову, задушевно произнес: — собирайтесь, Борис Викторович, здесь не далеко, быстро доедем.
Пока длился недолгие сборы и переезд из Кремля на Лубянку, Савинков уже тысячу раз пожалел, что поддался давлению проклятых французов, попросивших его помощи в решении вопроса с платиновым прииском. Эх, надо было презреть всякие страхи, и гордо бросив в лицо шантажисту гадкие листки с описанием его пикантных похождений в Париже сказать: "Черт с вами публикуйте". Но тогда он попросту побоялся сделать это.
Побоялся нанести вред своему политическому реноме, который был уже основательно подмочен эсеровским прошлым и сотрудничеством с Керенским, на которого были удачно повешены все грехи февральской революции, вместе со статусом "врага народа".
Не шарахнулся как черт от ладана от француза, поскольку тот умело сочетал методику пряника и дубинки и кроме выкручивания рук попавшемуся политику предложил ещё и богатые денежные отступные за оказанную помощь. Одним словом страх и жадность подкосили волю Бориса Викторовича в тот злополучный день, когда он ударил по рукам с французом Жервэ.
И теперь поднимаясь по крутым лестницам на самый верх здания ГПУ, стиснутый с двух сторон молчаливыми молодцами, Савинков лихорадочно выстраивал линию своей будущей защиты по поводу контактов с французами.
Пережив сильный страх и моральное унижение, Борис Викторович очень сильно нуждался в любой, пусть даже мимолетной поддержке выраженной пусть даже в простом слове или взгляде. Однако его конвоиры одним своим грозным видом, все время заставляли всех встречных испуганно сторониться Савинкова. Все кто раньше заискивал или заигрывал с господином вице-президентом сегодня либо делали испуганные глаза при встрече или вообще старательно его не замечали.
Это давление на несчастного Бориса Викторовича началось ещё в его кремлевских апартаментах и не прекращалось до того момента, как он переступил порог кабинета следователя. Что и говорить, удар был хорошо рассчитан и организован, но полностью выбить из седла такого человека как Савинков, пусть даже порядком разложившегося за два года райской жизни на российском Олимпе, был недостаточно. Поэтому, человек, вошедший в кабинет старшего следователя Груббера Владимира Федоровича, был настроен, драться до конца.
Подвергшийся психологическому давлению со стороны мордоворотов, Савинков ожидал нечто подобное увидеть и в кабинете, однако следователь оказался их полной противоположностью. Невысокий с седыми висками он производил впечатление обычного учителя гимназии и не внушал никакой опасности. Он вежливо предложил Борису Викторовичу сесть, а затем учтиво извинился за причиненное его помощниками беспокойство, вызванное исключительно делами государственной важности.
От подобного обращения Савинков заметно успокоился, обрел былую наглость, и в душе у него зародилась надежда, что все может быть обойдется.
— Я очень надеюсь, что наша беседа не затянется надолго. Через два часа у меня назначена встреча с важными людьми, а в три часа я должен быть на торжественном приеме у президента — многозначительно произнес Савинков.
— Не беспокойтесь Борис Викторович, мы постараемся уложиться в час не более — пояснил Груббер и сделал знак секретарю писавшего протокол допроса.
— Скажите господин вице-президент, вся ли ваша недвижимость на территории России соответствует тому перечню, что вы внесли в вашу личную декларацию государственного служащего. Ради экономии своего времени можете отвечать кратко да или нет. Итак?
— Да. Мой перечень не изменился.
— Есть ли у вас дополнительные доходы, кроме зарплаты госслужащего?
— Да. Это авторские гонорары от моих изданных книг.
— Есть ли у вас недвижимость заграницей и если есть, то когда и на какие средства она была приобретена?
— Нет, заграницей недвижимости у меня нет.
— Есть ли заграницей недвижимость, принадлежащая вашим родным или близким?
— Нет.
— Есть ли у вас акции иностранных или российских предприятий?
— Да. Я имею некоторые акции иностранных и российских кампаний, но какое это имеет отношение к ГПУ. Ведь это прерогатива фискальной полиции — делано удивился Савинков, но Груббер никак не отреагировал на его слова.
— Какой годовой доход они вам приносят? Можете сказать приблизительную цифру.
— Это все указанно в моей декларации! — возмутился Савинков, теперь более искреннее — возьмите и прочтите.
— Вы отказываетесь отвечать на этот вопрос?
— Возьмите и посмотрите — с нажимом произнес вице-президент. Он надеялся вывести следователя из равновесия, но лицо Груббера ничуть не изменилось.
— Запишите в протокол, Борис Викторович отказался отвечать на поставленный вопрос — спокойно, почти равнодушно произнес чекист.
