Воцарилась напряженная звенящая тишина, Хаус под холодными взглядами денежных воротил чувствовал себя крайне неудобно. Он мог привести множество доводов в свою защиту, но стоя перед этой четверкой, полковник прекрасно понимал, что все его слова не будут услышаны. Они им просто не были нужны, поскольку все уже решено и ему остается только услышать их вердикт, и чем, скорее, тем лучше.
— Я вижу, что вам нечего сказать в защиту своего блистательного плана полковник, который вы так яростно проталкивали в жизнь? — гневно спросил полноватый джентльмен сидевший рядом с Варбургом. — Только умоляю вас, не говорите, что все дело в президенте Вильсоне, что он сильно заигрался в большую политику, а генерале Корнилове, который оказался не совсем тем, за которого мы его принимали вначале?
— Но это так, сэр. — Хаус решил, что роль молчаливой половой тряпки ему не совсем подходит, и поэтому рискнул открыть рот — Президент свято верит, что его главная цель дать Америке мировое господство. Именно этого он добивается с помощью Лиги наций с одержимостью фанатика. Что касается Корнилова ...
— Хватит нести детский лепет Хаус — желчно оборвал его седовласый и в этот момент в дело вмешался третий незнакомец с моноклем в глазу — Джентльмены не стоит валить все беды только на одного человека. Мистер Хаус делал все, что только мог и бог тому свидетель — хищно улыбнулся говоривший и от этой улыбки, полковника пробила дрожь. Уж лучше бы это человек ругал его, чем так плотоядно улыбался.
— Мы попробовали качнуть мир в свою сторону но, он повернул в иную сторону, чем мы ожидали. Полковник честно играл с нами. Вспомните, что он сразу предостерег нас об опасности со стороны нефтяных тузов Техаса, которые при удачном стечении обстоятельств могли сделать то, что не удалось южанам в Гражданскую войну. Он пытался удержать президента от неверного шага, но тот не послушал его и сделал по-своему. С большим трудом нам удалось свести к минимуму техасскую опасность.
Хаус настороженно слушал оправдательную речь незнакомца, уж он то хорошо знал, что господа этого типа, начав свою речь за здравие, любят заканчивать за упокой.
— Совершенно с вами согласен Самуэль — вступил в разговор Варбург — сейчас не время искать виноватого. Сегодня наша задача уберечь Америку от вступления в Лигу наций, к чему так страстно призывает президент. Хотя мы и хорошо обогатились на этой войне но, к сожалению позиции Франции и Англии еще очень сильны, а доллар не является мировой расчетной единицей. Мы попробовали сыграть по-крупному но, к сожалению, у нас не всё получилось.
— Нам не нужна Лига наций Хаус — продолжал гневаться толстяк — этот проект оказался дерьмом, от которого смердит за целую милю. Вам это ясно!? Ясно я вас спрашиваю!?
— Да, сэр. Мне ясно — холодно выдавил Хаус, стараясь не смотреть в сторону говорившего банкира.
— Ну а раз ясно так извольте убрать за собой. И убрать так, что бы всё было чисто! — выкрикнул толстяк.
В зале вновь наступила зловещая тишина, которую вновь нарушил Варбург
— Нам не нужны излишние подробности того полковник, как вы это сделаете. В банке Мердока в Вашингтоне, на ваше имя открыт неограниченный счет. Сделайте своё дело, и мы забудем о вашей миллионной промашке. Все нужно сделать до отъезда президента в Европу. Вам все понятно?
— Да, сэр.
— Вот и отлично. Действуйте.
Бесшумный лифт быстро спустил полковника Хауса с небес на грешную землю, дабы тот тут же уехал на вокзал, что бы успеть на вашингтонский экспресс.
— Не слишком ли вы рьяно навалились на этого парня Джозеф? — добродушно спросил обладатель монокля толстяка — ещё минута и он наверняка надела бы в штаны.
— Ну что вы Самуэль, только самую малость для того, что бы он знал свое место, иначе с ними никак нельзя. Вот теперь он будет работать с удвоенной силой, поверьте мне на слово — и вся четверка заливисто засмеялась.
Результаты деятельности полковника не замедлили проявиться. Главный противник идеи Вильсона, ярый приверженец доктрины Монро и лидер изоляционистов сенатор Лодж выступил с антивильсоновской речью 30 апреля, в сенате. Прекрасно подготовленный Хаусом к бою, он постарался суммировать все имеющиеся в своем распоряжении контраргументы президентского проекта, стремясь доказать его опасность для страны.
Как истинный патриот американец, Лодж начал свое выступление с цитирования предостережений президентов Вашингтона и Джефферсона об опасности для Америки вмешиваться в европейские дела, в которых молодому государству нет никакой выгоды. Вслед за этим Лодж подкрепил заветы первого президента аргументами из "доктрины Монро", которой США придерживалось вот уже сто лет, ставя во главу угла, наращивания своего влияния в обеих Америках и благодаря которой, Штаты имеют свою нынешнюю мощь.
Посеяв сомнение в умах своих слушателей ссылками на основателей американского государства, сенатор Лодж приступил к критическому рассмотрению статьи 10 устава Лиги наций, которой его оппонент предавал особое значение. Она по своей сути, предусматривала для США полицейские функции во всем мире, легализовывая военное вмешательство Америки в военные конфликты вдали от американских берегов.
Лодж прямо назвал это обязательство американцев перед Лигой нации очень опасным обещанием, поскольку, подписав его, Америка связывала себя по рукам и ногам обязательным участием в любых мировых конфликтах, что являлось, по мнению сенатора, ненужной обузой для американского народа.
— Нас прекрасно устраивает политика "большой дубинки" Тэдди Рузвельта, твердо проводя которую сугубо в интересах нашей нации, мы за короткий срок заставили считаться с собой не только Европу, но и весь остальной мир — эти слова сорвали громкие аплодисменты присутствующих в зале лиц.
Ободренный поддержкой своих идей, сенатор стал разносить в пух и прах идею создание наднационального правительства, видя в этой идеи еще большую опасность для Штатов, чем обязательное участие Америки в военных конфликтах. Главную угрозу этой идеи Лодж видел возможности лишения Америки свободы маневра на мировой арене не только в военном, но так же и экономическом аспекте.
— Чужие, никому не ведомые люди будут диктовать нам, как вести нам бизнес, кому и в какой мере оказывать ту или иную помощь и по своему усмотрению будут распоряжаться нашими деньгами. Этот пункт устава требует немедленного исправления и переработки, поскольку таит в себе для Америки, явную угрозу потери независимости. Я не думаю, что интеллект создателей устава Лиги наций и их положение в мире столь преобладающие, что мы не можем внести изменение в этот проект — закончил свою речь Лодж и с видом победителя сошел с трибуны.
Речь сенатора была очень сильным ударом по проекту президента, но Вильсон был готов к подобному повороту событий. Его речь была так же полна весомых аргументов, которые должны были убедить американский сенат принять проект устава Лиги наций. Готовясь выступить с ответным посланием 5 мая, президент скрупулезно шлифовал свой текст, стремясь выстроить свои доводы в самом выгодном для себя порядке.
Однако его оппоненты не дремали. Сразу после выступления Лоджа, благодаря усилиям Хауса, вокруг сенатора сформировалась группа оппозиции политики президента. В неё вошли такие видные деятели сената как Хичкок, Маккамбер, Нокс, Брандиджи, которые имели те или иные претензии или несогласия относительно устава Лиги наций. Оппозиционеры говорили, что создание Лиги наций приведет к потере позиций США в Китае. Сенаторы ирландского происхождения утверждали, что Лига наций — это выдача Ирландии Англии, что было совершенно недопустимо.
Сколотив за два дня устойчивую антивильсоновскую группировку, Хаус подсчитал имеющиеся голоса и остался доволен. Для ратификации предложения о вступлении США в Лигу наций требовалось одобрение двух третей членов сената. Подсчет показал, что в оппозиции президенту находилось более трети сенаторов, а это ставило жирный крест на всех усилиях Вильсона.
В конце дня 3 мая, в доме сенатора Нокса, произошло последнее собрание оппозиционеров. Еще раз были подсчитаны голоса несогласных со вступлением страны в Лигу наций. Их оказалось ровно 37 человек из тогдашних 96 сенаторов. После этого гости разошлись, а перед ведущей пятеркой оппозиции выступил полковник Хаус, который коротко рассказал о своем плане дальнейших действий. Основной удар по президенту предполагалось нанести завтра, 4 мая, за день до выступления в сенате самого Вильсона. Все сенаторы полностью одобрили предложение полковника, заверив, что будут строго придерживаться его плана.
Роль главного застрельщика была отведена Лоджу, который с блеском выполнил её. В полдень 5 мая 1919 года, нарушая процедуру обсуждения, он начал высказывать с места аргументы против принятия резолюции об одобрении проекта президента по Лиге наций. Отвечать на подобные выпады с места не входило в обязанности выступающего оратора, но в наэлектризованной обстановке обсуждений случилось то на, что и рассчитывал полковник Хаус. Один из демократов вместо того, что бы пропустить мимо ушей устные протесты Лоджа, начал возражать с места, чем породил бурную перепалку, чего, собственно говоря, и довивались заговорщики.
Отвечая на возражение сенатора демократа Свенсона, Лодж потребовал зафиксировать голоса несогласных в бюллетене заседаний сената, после чего пораженный Вильсон, а затем и весь мир узнали, что сенат США отклонил устав Лиги наций.
Гневу опозоренного президента не было конца и края. Первыми его ощутили на себе сенаторы демократы, которым сразу после окончания заседания. Вильсон с гневом бросил в лицо, что их неорганизованность погубила дело всей его жизни.
В этот день выдержка изменила президенту, обычно сдержанный в выражениях, он наговорил кучу гадостей в адрес своих оппонентов, называя их черствыми эгоистами не желающих видеть дальше собственного носа. При этом губы его дрожали от негодования, и речь его постоянно переходила на патетические ноты.
Одним словом Вильсон крайне плохо держал удар судьбы. От сильных переживаний у проигравшего политика поднялось высокое давление, и он был вынужден заняться своим здоровьем, но ровно на два дня. После того как давление нормализовалось и Грейсон, подтвердил отсутствие угрозы для здоровья, Вильсон очертя голову бросился в новую схватку, несмотря на настойчивые требования первой леди. Теперь им владела новая идея, которая, по мнению президента должна была переломить сопротивление сената. Проведя два дня в непрерывных поисках выхода из сложившейся ситуации, Вильсон решил обратиться напрямую к общественности и, опираясь на её поддержку заставить сенаторов пересмотреть принятое решение.
Новая идея так сильно увлекла президента, что он решил приступить к реализации собственного плана немедленно. Филадельфия стала первым городом, где президент обратился к пятитысячной аудитории со своим воззванием. По сути дела, это была речь, приготовленная Вильсоном для выступления в сенате.
— Вспомните наших великих предков основателей прибывших на эти благословенные земли. Благодаря только своему мужеству и упорству ни смогли не только выжить на первых порах, но и удержать эти земли под своим контролем. То были истинные герои, потом и кровью которых были созданы основы американского государства и плодами чьего кропотливого труда наслаждаемся мы сегодня.
Все как один они были орлами, которые не боялись бросить вызов кому-либо на этой земле. Такими они навсегда останутся в нашей памяти их потомков. Казалось, мы должны были быть похожими на них, но слепой эгоизм и упрямство наших сенаторов, превращают нас, их потомков в жалких страусов, чей удел тихий угол.
Сегодня, сейчас я призываю вас сделать выбор, кем вы видите себя, орлами или страусами, и если орлами, то поддержите мои стремления не уронить чести наших отцов пилигримов.
Шквал оваций и оглушительного свиста был наградой Вильсону за это выступление. Окрыленный громким успехом, он едва бросил взгляд на своего новорожденного внука, незамедлительно отбыл в Нью-Йорк, где его поджидали одиннадцать тысяч слушателей. Всю дорогу президент посвятил дополнительной шлифовке своей речи. Обкатав её на жителях Филадельфии, Вильсон хотел добиться того же успеха у "островитян" как в шутку называли ньюйоркцев. По совету Эдит он заменил в своей речи страусов на индейку, поскольку данная птица была американцам ближе, чем африканские птицы.
И вновь аудитория поддержала своего избранника громкими овациями. Эффектность выступления усилило пребывание на митинге бывшего президента республиканца Тафта, который публично объявил свою поддержку идеям Вильямса.
— По моему глубокому мнению Америка уже созрела для выхода за пределы Западного полушария — сказал Тафт перед толпой журналистов, за что был удостоен президентского рукопожатия.
— Мы заставим их считаться с собой — произнес Вильсон, садясь в автомобиль, покидая митинг. На следующий день, президент должен был отбыть в Европу на "Джордже Вашингтоне", но судьба сулила ему иное. Ночью в президентском номере гостиницы "Метрополь", еще не отошедшего от возбуждения перед избирателями, посреди ночи Вильсона поразил новый удар. Вновь отнялась правая рука и нога, была нарушена речь. Только благодаря вниманию Эдит, президенту вовремя была оказана первая медицинская помощь, в виде обильного кровопускания. Ни о какой поездке не могло быть и речи и пораженного пророка, вместо Бреста повезли в ненавистный им Вашингтон.
Признавая свое поражение, Вильсон через день 11 мая, отправил госсекретарю Лансингу телеграмму: "Я временно выбыл, ведите переговоры, соблюдая данные ранее вам инструкции. Разрешаю некоторые отступления от них, если это будет выгодно Америке".
Известие о том, что Вильсон не приедет в Париж, вызвало вздох облегчения у всех участников конференции. Уж очень сильно своим напором и упрямством достал Вильсон всех участников конференции. За время отсутствия президента, Лансинг сумел наладить хорошие отношения со всеми тремя представителями "великой четверки".
Благодаря этому заработал старый принцип тайных союзов. Вместе с французами и англичанами, Лансинг интриговал против России, одновременно объединившись с британским премьером, он выступал против Клемансо, не забывая при этом одергивать британца, если тот, по его мнению, сильно зарывался. Одним словом шла нормальная тайная политическая жизнь. Отдав на рассмотрение общей конференции вопросы, касающиеся Лиги наций, проходившие после обеда, утром, делегации четырех стран, России, Франции, Англии и США, уединялись в огромном кабинете французского министра иностранных дел Пишона и в закрытом режиме обсуждали главные вопросы, касающиеся раздела своих трофеев.
Антирусская направленность союза трех держав проявиться в самое ближайшее время при обсуждении вопроса о статусе черноморских проливов. Признавая захват Россией Константинополя, французы и англичане не спешили подтвердить её право на Босфор и Дарданеллы. Словно принадлежность проливов не была оговорена в секретном протоколе от 1917 года, и там не стояли подписи послов Антанты.
