— Он был пьян, — подсказал Лекен.
— Вот в нем хмель и взыграл! — с облегчением нашел лазейку хозяин. — Каюсь, что не доглядел: он у нас известный пьяница. Из жалости ему работу дали. А о детках его и жене я, так и быть, позабочусь. Считайте, уже сделано.
Повернувшись лицом вглубь двора, он крикнул жене, чтобы принесла бадью с водой и половую тряпку. Потом схватил одно из полотенец свояченицы, обмотал голову конюха, чтобы кровь не капала, и поволок его из покоя, тяжело дыша и багровея от усилий. Гости услышали испуганные возгласы хозяйки, когда она увидела, что тащит ее муж. После, с бледным лицом, и не говоря ни слова, она оттерла окровавленный пол, ожесточенно водя по нему тряпкой, так что остался лишь мокрый след. Затем, откланявшись, она ушла, и слуги короля, наконец, остались одни.
— Нам нужно поспать, — каким-то пустым голосом сказал Гайтус, поднимая плащ со скамьи и садясь на нее.
Ламберт поклонился ему, хоть лорд и не смотрел в его сторону, и направился к двери. Лекен проводил его, чтобы закрыть щеколду, но остановил на пороге, тронув за плечо.
— Так зачем ты приходил? — спросил он.
— Я... — магу стало неловко от того, что старик оказался таким догадливым. — Мне кажется, Тесса заболела.
— Ох, — расстроился Лекен, — ну что ж... Теперь, пожалуй, не время, но перед дорогой я справлюсь о ее здоровье. Доброй тебе ночи!
Маг поблагодарил его и отправился обратно к сапожнику. Проходя сквозь зияющую пустоту в том месте, где раньше была створка ворот, он подумал: "Ну, хоть что-то я сделал верно". Мысль эта была про Тессу и принесла с собой чувство исполненного долга.
Глава 4 ↑
Встретившись на рассвете у дома Врана, путники покинули Краминку и двинулись дальше. Уезжали они не в лучшем расположении духа.
Освальду и Браско спутники поведали о неудавшейся краже и убитом конюхе, и мечники теперь испытывали досаду, оттого что не были рядом с лордом в нужное время и не смогли защитить его. Вместо королевских мечников это сделал старый лекарь.
Гайтуса сердило, что его чуть не удавил какой-то деревенский конюх. Как же так получается, что можно провести в казарме с оружием в руках десяток лет, а полученных навыков хватит лишь на то, чтобы отбить мечом чугунную сковороду? И ведь если бы не Лекен, то неизвестно, как все могло бы обернуться. Лорд чувствовал, что годы затворничества в замке не пошли на пользу его телу. Он усердно упражнял ум, однако при встрече с опасностью этого оказалось мало, его реакция притупилась. А ведь он когда-то мечтал о воинской славе!
Лекен тоже выглядел расстроенным. Он видел утром жену Имина, она приходила к Врану. Глаза у нее были красные и опухшие — верно, плакала всю ночь. Лекарь сожалел о печальной участи, постигшей эту женщину и ее детей, ведь они не виноваты были в безрассудстве конюха. Это Имин совершил роковую ошибку, явившись в покой, где почивал лорд Гайтус, охраняющий большую ценность.
Сам же лекарь равным образом ошибся, когда дважды с его губ сорвалось обращение "милорд", применимое лишь к людям благородной крови[8]. А ведь Его Светлость представился слугой короля, не могущим носить такой титул. Имин был пьян и вряд ли заметил подобное почтение, либо вскорости забыл бы о нем, но Лекен не решился идти на риск, грозящий оставить за отрядом след из череды опасных слухов. Он исправил свою оплошность, как мог. Благо, ему представился случай убить конюха.
Ламберт, в свою очередь, ощущал неудовлетворенность от нерешенной загадки. Проснувшись утром, он снова начал размышлять об утонувшей женщине. Если не было ее на реке, то зачем бы его соратнице прыгать в ледяную воду? А если и впрямь она пришла к проруби, то почему не оставила следов на снегу и как отвела глаза крестьянину? Маг решил на привале расспросить Лекена — старик знал много легенд, вдруг и о странных утопленницах что-то найдется.
Тесса все же не выздоровела за ночь. Она чувствовала себя простуженной и несчастной, старалась помалкивать и не привлекать к себе внимание. Перед тем, как они отправились в путь, лекарь осмотрел ее, дал выпить настой из трав и заставил пожевать некие целебные листья, но девушке от них не сделалось лучше. Ее утешало лишь то, что Ламберт, казалось, поверил в ее историю и не считал свою соратницу безумной. Ей страшно хотелось, чтобы это путешествие скорее закончилось и она снова оказалась бы в тепле и уюте родительского дома.
Даже Грут был недоволен тем, как все сложилось. Он не смог отправить птицу прошлой ночью, оттого что луна пряталась за облаками и не давала ровного света, должного питать магическое создание. Кнэф надеялся, что предыдущего послания хватит для скорой встречи с человеком, которому оно предназначалось.
* * *
В довершение ко всему, погода тоже не баловала путников в тот день. Мороз спал, но ему на смену пришел холодный ветер, гнавший по небу редкие темные облака, опустившиеся ниже бледно-серой пелены, закрывающей солнце. Дорога шла через поля и вполне годилась для быстрой езды, так что отряд преодолел верхом немалое расстояние, прежде чем сделать привал.
Привалом это, впрочем, назвать было трудно, ибо по обе стороны пути тянулись обширные земли, покрытые толстым слоем снега. Костер развести было негде и не из чего, так что путники поели прямо в седлах — благо в Краминке лавочник и Вран снабдили отряд съестными припасами. Вина уже не осталось, а пополнить его запас в деревне странники не смогли, посему согреваться им пришлось пешей ходьбой. Заодно и ноги размяли.
Ламберт воспользовался передышкой, чтобы спросить Лекена о том, что занимало его мысли. Он подождал, пока лекарь уделит время Тессе, а затем отвел его в сторону и спросил, не известны ли ему легенды о разумных созданиях, живущих под водой.
— Признаться, я что-то такое слышал давным-давно, — ответил старик, озадаченный подобным вопросом. — То была история о женщине, которая носила чешую и жила в ручьях и реках, пока однажды не влюбилась в охотника, увидев его на берегу. Она сбросила свою рыбью кожу и последовала за ним к его дому. Помнится, он сделал ее своей женой. Они даже зачали ребенка и пару годов прожили вместе, но однажды она все же покинула их и вернулась в реку...
— Почему она ушла? — удивился маг.
— Не знаю, — пожал плечами Лекен. — Видно, сила воды была больше, чем сила любви к мужчине и кровные узы.
Мастера так впечатлил этот рассказ, что он даже не задал других вопросов и вернулся к своему коню.
— Откуда такое любопытство? — крикнул лекарь ему вслед.
Но Ламберт лишь покачал головой и не сказал ничего. Продолжил путь он в большой задумчивости, даже не спросив у Тессы про ее здоровье.
После полудня ветер усилился. Небо затянуло тяжелыми тучами, и всадникам казалось, будто их придавливает к земле. Пошел снег — крупными хлопьями, которые порывами бросало путникам в лицо. Ехать становилось все труднее.
С приходом сумерек началась настоящая вьюга. Кони передвигались медленным шагом, а седоки плотно закутались в плащи и пытались уберечь глаза от резко налетающего снега. Смотреть на дорогу сделалось невозможно, и вдобавок все промерзли до костей. Особенно худо было Тессе, чувствующей озноб и слабость.
Гайтус гнал всех вперед, сколько мог, но затем и он понял, что ехать дальше не удастся: надежда вернуться в столицу тем же вечером истаяла.
Теперь, однако, встал вопрос о месте для ночлега. Вокруг, насколько можно было разглядеть что-то в полутьме и слепящей заверти, по-прежнему расстилались снежные равнины. Освальд направил свою лошадь к лорду и прокричал ему:
— Милорд, где-то впереди должна быть таверна!
— Сколько ехать? — так же громко спросил Гайтус.
— Не знаю, милорд! Но должно быть близко.
Лорд стиснул зубы, стряхнул снег с рукава и вытер лицо. Оно так и осталось мокрым, но хоть тающей каши на нем стало меньше. Оставаться в поле нельзя, подумал Гайтус. Метель, похоже, продлится всю ночь, и им нужна крыша над головой.
Приняв решение, лорд сам занял место во главе отряда, и путникам снова пришлось бороться с ветром, терпеть холод и надеяться, что таверна где-то поблизости. Вокруг уже сгустилась тьма. Хорошо хоть дорога не была извилистой — кони шли прямо, рыхля копытами свежевыпавший снег. Завывания ветра лишь добавляли уныния и вызывали у всадников мысль об укрытии, где можно сжаться в комок и согреться.
Наконец впереди появился неяркий свет. Уповая на то, что там их ждут жаркий очаг, горячая еда и удобные постели, всадники принудили лошадей ускорить шаг. У всех закоченели ноги, и пальцы рук почти не сгибались, но пятно света будто придало странникам бодрости и принесло толику тепла.
Когда же они, растратив последние силы, добрались до нужного места, то в самом деле увидели таверну. Ее нижний ярус покоился на каменном основании, утопающем в сугробах, а верхний покрывали плотные ряды соломы, из которой среди снега выступало несколько дымовых труб. За слюдяными оконцами ставней виднелся желтоватый свет. Наверху тоже теплился огонек — верно, над лестницей для удобства гостей. Вдобавок рядом с крепкой дверью висел масляный фонарь, а над ним покачивалась на ветру вывеска с названием "Кладовая тролля[9]".
К таверне прилегало низенькое строение, и, судя по донесшемуся оттуда запаху, там была конюшня. Из нее вскоре выглянул конюх — парнишка лет восемнадцати, держащий в руке еще один фонарь. Он одел его на крюк у входа, как только увидел прибывшую компанию, а после, когда путники спешились и отвязали дорожные сумки, увел за собой двух лошадей. Остальных пока держали Грут и Освальд. Их соратники тем временем отряхнули одежду и вошли в таверну.
В "Кладовой тролля" было тепло и просторно. Большой очаг согревал весь зал, и вдобавок от него шел вкусный запах. Там на вертелах с особыми крючками поджаривалась рыба, начиненная кашей и приправами. С левой стороны от очага расположился прилавок, за которым хозяин разливал по высоким глиняным кружкам разнообразное пиво и квас. Имелось и вино, вот только кубков для него недоставало.
В одной части зала, подальше от очага, заседала шумная компания кнэфов. Они ели дымящуюся похлебку, шутили, смеялись, а один из них, стоя и опершись ногой на скамью, точил широкий нож. Среди этой толпы выделялась девушка с русыми волосами и веснушками на щеках. Перед ней стояла тарелка с обглоданными куриными косточками, а рядом из колец, монет и кусков хлеба было выложено некое подобие карты. Девушка тыкала пальцем в разные ее части и оживленно обсуждала что-то с остальными кнэфами.
За тремя другими столами сидели путники потише и не столь многочисленные. Пара торговцев, двое крестьян, возвращающихся из города, сборщик налогов и купец из столичной гильдии. Свободным был только один стол в правом от очага углу.
Между путниками сновала улыбчивая и бойкая девчушка. Она приносила кружки, уносила объедки и смахивала крошки на каменный пол, выложенный из гладких булыжников. Когда у нее выдавались свободные мгновения, она убегала наверх по деревянной лестнице: там находились жилые комнаты, где приходилось следить за огнем в малых очагах.
Гайтус подошел к тавернщику и бросил на прилавок задаток в несколько серебряных монет. В подобных местах, как правило, никто не любопытствовал, откуда и куда следуют гости, так что лорд предпочел не прибегать к байке про королевских слуг, а заплатить за еду и ночлег.
— У вас найдутся комнаты для семерых? — спросил он хозяина.
Тот вздохнул и развел руками.
— Одна осталась, с двумя постелями. Гостей нынче много, сами видите — такая непогода до утра простоит. А у нас все ж не постоялый двор. Но если кто захочет на скамье ночевать или на полу, то милости просим, всем место найду, даже тюфяков пара имеется. И за лошадьми вашими хороший уход будет, не тревожьтесь. Вы присядьте на скамью, погрейтесь у огня. К вам вскорости работница моя подбежит, справится, что желаете кушать и пить.
Гайтус последовал его совету и занял место за столом, где уже разместились его соратники. Чуть погодя пришли также Грут и Освальд, и стало ясно, что всем путникам на скамьях будет тесновато.
— Эй, Витка! — зычно крикнул разносчице хозяин. — Принеси-ка табурет к столу да накорми гостей.
Приветливая девчушка тут же усадила Освальда на низкое деревянное сиденье на трех ножках и выспросила, чего путникам хочется отведать в их таверне. После она сноровисто обнесла их напитками, добавила ковригу ржаного хлеба и пообещала вскоре вернуться с жарким и похлебкой.
Кнэфы все так же шумели, теперь перекидываясь в кости на монеты. Каждый ставил по десять лурров, а кто проигрывал их все, тому придумывали наказание. Один паренек уже скакал вокруг стола на босой правой ноге, подзадориваемый улюлюканьем и свистом остальных.
Другие путешественники мирно беседовали, а Гайтус и его отряд устали так, что им даже языками ворочать не хотелось.
Внезапно дверь распахнулась и впустила еще одного гостя. Порыв холодного ветра забросил в таверну рой снежинок, но вошедший снова затворил дверь за своей спиной и лишнего тепла не выпустил.
Гостем оказался молодой человек, довольно высокий и хорошо сложенный, с темными волосами и приятными чертами лица. Что-то в нем привлекало внимание — такого не пропустишь взглядом в толпе. Одет он был в темный плащ с капюшоном, синюю куртку, черные штаны и сапоги до середины голени, пошитые из мягкой кожи. Пожитков он с собой не принес.
Увидев незнакомца, Освальд почувствовал себя так, словно в жилах у него замерзла кровь. Зрачки его глаз расширились, и он сжал руками край стола.
— Это он! — выдохнул мечник. — Тот человек из леса!
— Точно, — слабым голосом подтвердил Браско, бессознательно накрывая ладонью бирюзовый амулет, — это наш мертвяк.
Заявление было поистине поразительным, так что весь отряд воззрился на вновь прибывшего гостя. Даже Гайтус, сидевший спиной к прилавку, развернулся и смотрел на путника, так же, как Тесса и Грут по обе стороны от лорда.
Молодой человек уверенным шагом подошел к хозяину, и тот встретил его широкой улыбкой, как давнего знакомого. Когда гость махнул рукой на полки с бутылями, тавернщик плеснул ему в кружку вина.
— Это не может быть он, — убежденно сказал Гайтус. — Того человека мы нашли в лесу мертвым, у него были страшные раны. Вы обознались.
— Нет, — покачал головой Освальд. — Это точно он, милорд. Я хорошо запомнил его лицо.
— Он, он! — вторил Браско дрожащим голосом. — Как же такое может быть, великие боги!
— Но тот человек умер, — напомнил Ламберт. — Вы сами в этом убедились.
— Лекен, — обратился к старику старший мечник, — вы тоже видели человека в лесу. Это он?
— Да мне не шибко-то видно отсюда, — признался лекарь. — Глаза ведь слабоваты уже. Вроде и похож, но у того жуткие раны были, как человек может оправиться от таких за два дня? Никогда я не слышал о чем-то подобном. Тот несчастный в лесу уже не дышал, много крови вытекло. Не верю, чтоб это был он.
— Нет, это точно он, — с непоколебимой уверенностью произнес Освальд.
— Но тот был мертвый, — снова попытался вразумить его Ламберт. — А этот — вполне себе живой и здоровый.
