Смена способа отопления жилища, как минимум, позволит выжить ещё одному ребёнку в каждом доме. На Руси где-то восемь миллионов жителей. Почти все — в сельской местности. Количество жильцов в одном доме в сельской местности в среднем — 10 душ. Значит всего домов на Руси — сотен восемь. Тысяч. На вскидку, половина — курные. Спасти 400 тысяч детских жизней... И это только в этом поколении.
Стоп.
Ме-е-едленно.
Почти полмиллиона детей.
Спасти. Здесь и сейчас.
О-ох ты! Ёж ты моё ж ты...!
Вот ты, Ванька, и... уелбантурился.
Можно сколько угодно издеваться, смеяться, ёрничать, зубоскалить. Можно как угодно меня называть. Хоть вибратор самоходный, хоть перехватчик-невидимка. Можно бить, пинать, резать, жарить, на хлеб намазывать... Да хоть на костёр или там на крест.
Господи! Да я же теперь и на крест не могу! Нельзя бросить полмиллиона детей помирать.
Идиот! Кретин! Ну нахрена ты до этого додумался! Я никак теперь умереть не могу. Теперь надо делать дело — спасать детей. Последний выход был, всегда был — сдохнуть. И тот сам же себе же и закрыл. Сам же себя же и... уелбантурил. Своей же собственной молотилкой.
И дилемма моя, которой я так мучился — сдохла. Не могу я отгородится от этого мира. Потому что... полмиллиона детей помрёт.
И принять, стать как все, рассосаться в нем — не могу. Потому что туземец этой проблемы не видит, не понимает. Другие мозги нужны, другое пространство идей. Для них это рутина. Неприятно, но привычно. Как запах кошачьей мочи в подъездах в моей России.
Стать как они — не могу. Полмиллиона мёртвых детей для меня — не рутина. Никогда.
Я люблю детей.
Я всё знаю: они писаются и болеют, они капризничают и делают гадости, они лгут и ревут. Они занимают всё время и появляются в спальнях своих матерей в самый неподходящий для меня момент. И ещё много чего знаю. Никакого умиления, сюсюканья у меня нет. Но...
Это маленькое существо ещё может стать человеком. Или — не стать. У него ещё есть выбор. Ни у тебя, ни у меня, ни у кого другого этого выбора уже нет. Мы уже или — или.
Это дети. Мы их сделали. Сами. Они нас об этом не просили. Как сделали, так и получили. Потом они растут. У нас, перед нами. Какими вырастим, такими и станут. Станут людьми. Такими, какими мы их вырастим.
Это и есть продолжение рода. Человеческого. Базовый инстинкт "человека разумного". Не "сунул, дунул...", а — "вырастил и выучил".
И тут мне ничего не поделать. Надо спасать. Даже и сдохнуть нельзя.
Я сидел на корточках в абсолютной темноте южной ночи в лесу. Голый, покорябанный, посечённый осокой, покусанный комарами. Замученный всем этим... Испуганный до... до тонкой грани, за которой начинается неконтролируемая паника, истерика. Тощий, маленький, замёрзший. Ничего в этом мире не понимающий, ни на что не годный. С этим неправильным обрезанием, металлизацией под кожей, плешью от макушки до пяток... Беглый, битый, неумелый и бестолковый...
"Спирохета бледная".
Сидел, сжав голову руками, вцепившись намертво в собственный череп. Будто собирался раздавить черепушку. Найти, вытащить из собственных мозгов это новое, собственно-мозговое знание. Вытащить и выбросить.
Чтобы не было на мне этого груза. Неподъёмного, непосильного, мне ну совершенно несоразмерного...
Поздно.
Сидел и соображал: "А как бы нам тут по-быстренькому обустроить Россию". Маразм в собственном исполнении.
Как у меня часто бывает: поверху слова, а в глубине сознания формируется картинка.
Карта Европейской части России. Такая... художественно выполненная. Реки и озером — синим, на местах городов — миниатюрные крепости с церквями изображены, леса зелёненьким с деревьями нарисованы. По лесам и рекам — множество маленьких полуземлянок.
Из этих миниатюрных жилищ в разных местах, вразнобой начинают вылезать маленькие мальчики и девочки. Из дверей за их спинами валят клубы дыма, дети пытаются отползти. Кто сразу у порога затихает, кто ползёт к лесу. Рвут на себе одежду, грудь пытаются разорвать, горло. Корчатся. Выкашливают. Как при применении удушающих ОВ. Умирают..
Кабы знал я в ту ночь, на болоте сидючи, сколь много трудов и мучений разных для сего потребно будет, сколь пота, слез и крови прольётся. А и знал бы... Узревший свет - в темноте жить не может. Внявший истине — может от неё отречься. Но забыть её, избыть - нет.
Глава 27
Ночь, болото, луна выглянула. На болоте что-то... дышит? Рядом Марьяшка постанывает во сне. Улеглась животом на мешок с грязным и мокрым, обняла его как родного. Спит, стоя на четвереньках: спина и ниже — солнышком сожжено. Хорошо хоть голое: тряпками мокрыми прикрыла, а то ведь комары и в темноте...
* * *
Было дело при Горбачеве — собрали съезд советов. Общесоветский, общесоюзный. Сразу два — первый и последний. Народу много, толку мало, все ротики свои открывают — высказаться хотят. Кто-то додумался предложить ввести ротацию членов этого съезда.
Я тогда, в порядке стёба, написал "Монолог сильно отротированного члена". Потом этот текст несколько лет всплывал в кулуарах. И среди "ельциноидов", и среди "кравчукчей".
Как давно это было... Всё-таки в том, моем мире, я неплохо пожил. До поворота на Кащенку. И здесь ещё целая жизнь впереди. И дело серьёзное есть. Если только прямо в этом маленьком тельце не придавят. Так что — надо работать.
* * *
Итак, задача поставлена, даже две.
Первая: снижение сексуального давления в обществе и остроты проистекающих от избыточности этого давления проблем.
Решение: внедрение в массовую сексуальную практику техники под условным названием "русский поцелуй".
Вторая: сохранение полумиллиона детских жизней.
Решение: форсированное изменение общепринятого здесь способа обогрева жилых помещений и приготовления пищи путём вытеснения очагов русскими печками с трубами.
Следующий шаг: детализируем пути и способы реализации.
Мда... Не получается — информации мало. Просматриваются только самые общие, предварительные, граничные условия.
Условие первое: остаться в живых.
Спасибо, тебе Айзек, за третий закон робототехники.
Опа. Вспомнил. Я же "холоп верный".
"Работа — лучшее лекарство". Пока мозги работают над задачей — всё в порядке. А вот вспомнил... Про своего хозяина и господина...
В животе тянет, в пояснице кольнуло. Там где Савушкин дрючок прошёлся. Руки Хотенеевы... Хозяйские. Хозяйничающие. Под моей одеждой. На моей обнажённой коже... Везде, где захотят, по всякому как вздумается... Властные, страстные, жадные... владеющие, повелевающие... Длани господина моего...
Воспоминания. Очень яркие, очень живые... По всему телу... Снаружи и изнутри... В душе, в мыслях и чувствах...
Как-то я... отключился. Какой-то ступор. Но тут Марьяша застонала. Не просыпаясь. Чесаться начала. Пришлось вставать, комара отгонять. От движения в голове малость просветлело.
Морок какой-то. Наваждение.
Чем же они меня так... обработали? Текст, логика? Конечно. Проповедь истинного служения. Всякая проповедь — внушение. Какие-то элементы гипноза? Боль для закрепления условных рефлексов? Рефлекса любви к господину. Как в тоталитарных сектах. Соответствующая подкормка чем-то психотропным? Вполне возможно.
"Верховой" холоп — не шавка дворовая, товар эксклюзивный. А опыт у местных накоплен немалый. Вот Савушка и расстарался. Можно сказать: "опоили" или "околдовали", можно — интегрированное воздействие на психо-физические параметры личности.
Но как было хорошо с Хотенеем! Тепло, уютно, спокойно. Никаких болот, липкой грязи, постоянно кусачих комаров, знобящего ужаса, сжигающего бешенства... Постоянной неуверенности, непрерывного ожидания катастрофы, ужасных мучений, мучительной смерти. Этого давящего, душащего груза ответственности.
Хотеней всё знал, всё мог. Всё было в его власти. А мне нужно было просто расслабиться, просто уступить, позволить, отдаться... Он бы всё решил, всё сделал. И не надо бы мне было так мучиться, так рваться в куски душой, умом и телом...
Я даже подумать о Хотенее плохо не могу. Сразу — радость и волнение. "У нас всё получится! У нас всё будет хорошо!". Радость ожидания встречи, внимания, ласки... Он же меня предал, на смерть послал! А у меня в голове сразу какие-то ему оправдания. Типа: это всё Гордей с дочкой. Это всё другие... А вот мой... И идиотская улыбка на лице.
Хреново. Если у моей молотилки ограничители появляются, если я о ком-то плохо подумать не могу — это очень хреново. Теряется ясность реальности, объективность пропадает.
Если нельзя подумать "плохо", то и цена "хорошо" — просто свист. Света без темноты не различить. У меня тут кроме моей молотилки и инструментов-то никаких нет. Если и этому нельзя доверять — полный абзац.
Интересно: обходить всякие внешние запреты и ограничения, типа тех же государственных законов, приходилось. Это я умею. А вот как обойти внутренние? Которые в меня самого вбиты?
Думай, Ванюша, думай. Это тебе не налоговика нае... ну, типа — "обмануть". Так я ж их никогда и не обманывал! Я даже взяток никогда не давал. Я ж их всегда... убеждал. Просто закон надо знать лучше. Лучше, чем твой... оппонент. Работаем по закону. По Айзеку.
Три закона робототехники. Или — "раба-техники"? Но... я им следую и из воли господской не выхожу.
Пункт первый: беречь господина.
Что я и делаю: уношу голову свою, потенциально для хозяина опасную, подальше. Вместе с собственной задницей. Просто одно от другого не отцепить. По закону природы. А то я бы — "с превеликим удовольствием".
Пункт второй: исполнить приказ.
Приказ был: "Идти с Юлькой и Фатимой. Они тебя в тихом месте спрячут". Ни Юльки, ни Фатимы уже нет. Но и это я выполняю: иду спрятаться в тихом месте. Знать бы ещё — где оно.
Пункт третий: сохранить себя.
Ну уж вот это... Да я всей душой, только этим и занимаюсь!
Так что, упрекнуть меня ни в чем...
Шило в пояснице кольнуло ещё разок, напоследок. И рассосалось. Да сколько ж мне эта Савушкина наука довлеть будет?! Я же, вроде бы, сбежал, свободный, без цепей-оков!
Снова... по левой ноге пробежалось... воспоминание о судороге.
Хватит. Дело надо делать. Какие там граничные условия моего проекта?
Условие второе: стать свободным.
Юридически свободным. Поскольку о свободе своей личной личности от своего господина, хозяина, любовника...
Даже и мечтать не хочу. Но свобода юридическая — необходима. Освободиться не от Хотенея — нет-нет! Не дай боже! Чисто формально, по закону, вообще.
Иначе... Просто сдохну при попытке выполнить очередной приказ очередного хозяина. Или — при попытке не выполнить и последующей реакции.
Проще: сдёрнут меня с коня как того кощея под половецкие сабли и... "покойся в счастье, холоп верный".
Как стать легально свободным в этом обществе из моего нынешнего состояния "холоп беглый" — непонятно. Но от ошейника надо избавиться. Как — поглядим. А вот от гадючьего выползка в качестве чехла на ошейнике — немедленно. И от аналогичной приметы на финке. Похоже, это фирменный знак Степаниды свет Слудовны. Значит — убрать и не светиться.
Условие третье: стать здесь чем-то... значимым.
Я же не могу просто написать письмо местному президенту типа: "а сделай-ка вот так и будет всем счастье". Или в ходе телемоста в прямом эфире донести собственное представление о существующих в обществе проблемах и способах их решения. Здесь же даже "долгого ящика" для челобитных нет. Так что всё придётся делать самому. Своим мясом и кровью. Своими ручонками и мозговёнками.
Чем, как? Пророк святой типа "юродивый вшивый"? Не привлекает. Даже вшей по всему телу при таких задачах можно перетерпеть. Но... Главное — нет бэкграунда. Нет базовых знаний, нет знаний актуальных. Про веру я уж и не говорю. Не было, нет и, дай бог, не будет. А без веры...
Не считай туземцев дураками — неискренность ловится на интуитивном уровне.
Кстати, заведи, Ванятко, себе за правило — говорить только правду. Даже в мелочах. Как после клятвы на библии: "правду, одну только правду, ничего кроме правды". Но ни один суд не требует "всю правду". И никто не несёт ответственности за правильность восприятия сказанного — слушателем. Не так понял — твои проблемы.
Репутацию "правда-сказателя" растить и укреплять: при предстоящем неизбежном воздействии на массовое сознание такая репутация — обязательное условие. Репутацию укреплять непрерывным повторением, подчёркиванием. Обосновать надо как-то по местному... Типа: "милость господня" или "дар богородицы"...
Не знаю. Мало данных.
Какой-то социальный светский статус? Я уже это обдумывал в Юлькиной избушке. Единственный путь — самозванство. По уровню сформировавшейся только что задачи — только в рюриковичи.
Нет данных. Хотя кое-какое представление уже получил.
Кстати, интересно. Вся вот эта бочка с дерьмом, которая зовётся "Святая Русь", держится реально только одним этим обручем.
Церковь... Да, конечно. Но более организационно и финансово крепкая католическая церковь не смогла удержать от развала империю Карла Великого. А потом и сама добавляла усобиц и разрухи. "Хождение в Каноссу", например.
Язык, культура, обычаи. Конечно. Но в этом 12 веке разница между болгарским, польским, киевским, муромским... примерно одинакова. Ну, или одного класса.
Фактически Русь не разваливается только из-за двух торговых путей: "из варяг в греки" и "из варяг в хазары". И — Рюриковичей, которые эти пути держат.
Мономах полвека назад собрал Русь под свою шапку из-за половецкой угрозы. В немалой степени чтобы удержать хоть один водный путь — через Степь к Чёрному морю. Отстоял. Теперь рюриковичи скачут по княжеским столам согласно "лествицы" и обеспечивают кое-какое единство территорий. Для прохода товарных караванов. Причём княжеские перескакивания происходят не в одиночку, а с кучей народа: дружина, прислуга, помощники-советники-чиновники.
Понятно, почему волынцы и их Изя были так против "лествицы": западная часть Волыни вне бассейна Днепра, вне стратегических торговых путей. Им это единство — пофиг. Даже соседям их, князям Полоцким, единая Русь нужна: между верховьями Западной Двины и Волги расстояние несколько километров, есть удобные пути и с Двины на Днепр.
Волынь и Галичина — единственные, кто в общей игре не участвуют. Зато они между собой дерутся. Поэтому Остомысл за Долгорукого и держался. Понятно и почему Долгорукий так рвался в Киев: путь по Волге у него есть, но нестабильный. У устья Камы — булгары, в степной полосе — те же половцы. Получить второй выход к южному морю. Зажать степняков между Днепром и Волгой. Замкнуть индо-китайский трафик через Русь, мимо и Закавказья, и Леванта...
