— Здорово! Монашкам туго пришлось...
— Они справились, — улыбнулся Тиалон. — Только тот берег был слишком далеко от владений Артура. И о том, что дети не погибли, в Камелоте узнали лишь годы спустя. А Мордреда на том корабле не было. Моргана спрятала своего сына и малые фэйри помогли ей. Чувство вины точило и ослабляло Мерлина. И Моргана смогла воспользоваться этим: она заточила его внутри волшебного дуба. Никто не знал, куда пропал Мерлин. Только когда он истинно раскаялся и готов был принести себя в жертву, лишь бы спасти мир, — тогда сила дерева отпустила его. Моргана же снова скрылась в лесу, и растила Мордреда, и учила его тайным знаниям, и обещала ему трон, но Мордреду это не принесло добра: он вырос властолюбивым и жестоким, и пожелал не только трон в Тинтагеле, но абсолютную власть. Узнав о том, что кошмарные древние боги, изгнанные из мира людей, все еще бродят в виде теней, и что можно их призвать и направить их мощь против всех, кто осмелится сопротивляться ему, Мордред начал приносить в жертву людей, а потом и малых фэйри... Древние боги услышали его и пришли на зов, и дали ему силу в обмен на кровь и плоть.
— Ты говорил когда-то про старых богов, которые были до прихода Бога Людей. Это они?
— Нет. Старые боги — это могущественнейшие духи и фэйри, которым люди поклонялись и которые наделяли людей силой. А древние боги — они были до нас, прежде этого мира, и пришли сюда за первыми людьми, которые нашли путь в этот мир, чтобы спрятаться от жутких древних богов. Фэйри помогли людям сокрушить древних богов и лишить их силы. Но люди недолго питали благодарность...
— Да, люди — они такие. Значит, древние боги — это какая-то жуть, вроде фоморов?
— Жуть, но другая. Тебе незачем знать подробно.
— Окей. Но про Артура дорасскажи.
— Горе и злые чары Морганы лишили Артура сил, а Мордред поднял войско мертвых и начал захватывать земли, одни за другой. И Артур понял, что войско людей и даже фэйри не может противостоять Мордреду, и решил призвать войско ангелов, для чего послал своих рыцарей искать Священный Грааль: тот, кто испьет из Грааля, готовясь пожертвовать собой ради слабых, тот обретет великую силу и ангелы помогут ему в борьбе.
— Видимо, самопожертвование в магии — сильная штука?
— Да. И самопожертвование, и пожертвовать чем-то, что любишь и что для тебя важно... Отдать, отнять от себя — это всегда влияет на договоры с богами и с роком.
— Кажется, и в нашем мире так.
— Во всех мирах — так. Моргана, видя, каким чудовищем стал ее сын, оплакивая своих друзей, малых фэйри, убитых им, раскаялась во всем, что натворила, и пришла просить помощи сидхэ. Когда сидхэ ее увидели во плоти, они поразились тому, как сильна эта полукровка и какая магия подчиняется ей, и тогда решено было призвать Моргану на Авалон. Тогда же был создан священный союз людей и сидхэ. Мы сражались с армиями Мордреда, но его самого мог убить только Артур: смешав кровь сына со своей. Он позволил Мордреду смертельно ранить себя и сам его ранил, и когда смешалась их кровь — Мордред умер. Древние боги были изгнаны. Титания, Мэб и Моргана приплыли, чтобы забрать Артура на Авалон, где он будет спать в тени вечно цветущих яблонь в ожидании часа, когда ему снова придется вести в битву рыцарей...
— А Мерлин?
— Он освободился перед битвой. Он сражался. Он помог избрать достойного короля и хранил Тинтагель, а когда он устал от груза жизни и ушел — тогда и королевство Тинтагель утратило свою значимость. И наступили новые времена.
— Надо же, как это все... Сурово. А сейчас? Будет так же?
— Не так масштабно. Артуру суждено было объединить под своим командованием многие армии и вести в бой великих рыцарей. Филиппу же придется сражаться в одиночестве. Но у него более счастливый характер, чем у Артура.
— Это точно. И это хорошо. Надеюсь, что он выйдет из своей войны с меньшими потерями. Но вообще удивительно, как все повторяется. Вроде бы — ничего общего, но в то же время, похоже. Почему именно Филипп стал Истинным Королем? Он совсем не похож на этого парня с обложки... Владычицы предвидели что-то, прежде чем вручили ему корону?
— Владычицы не имеют к этому отношения. Когда миру грозит опасность, Корона сама выбирает Короля, достается тому, кто в силах ее нести. Каким образом получил ее Филипп, об этом мне не ведомо... Но тебе он наверняка расскажет.
4.
Взглянуть на колдуна, за которого так ратовал один из старейших членов Совета, Филиппу было любопытно. Жаль, что сейчас совершенно нет времени на общение, а так интересно было бы выяснить, что же такое они затевали с Бурхардингером, что угробили кучу смертных и не побоялись последствий. Вряд ли, конечно, колдун стал бы откровенничать, но вдруг...
Этот Мортен Бликсен должен быть искусен в магии. И стар. А раз так, может быть, они встречались когда-то, только у него было другое имя...
Нет. Они не встречались. По крайней мере, внешность мужчины, ожидающего его в гостиной, Филиппу была не знакома. Когда принц вошел, тот стоял к нему спиной, рассматривая книги на полках, и обернулся на шум открываемой двери.
На вид ему было лет пятьдесят. Худое лицо с высоким лбом и острым подбородком, гладко зачесанные назад волосы затянуты в хвост, и глаза... очень странные глаза, в которые невозможно было заглянуть, в них как будто клубился туман, серая дымка, попытка проникнуть за которую вызывала головокружение и странную дезориентацию. Что это за магия такая? И главное — зачем?
— Ваше высочество... — Мортен Бликсен склонил голову и опустил взгляд, тут же магическое наваждение исчезло, — Я безмерно благодарен вам, что вы согласились меня принять.
— Что у вас с глазами? — резко спросил его Филипп.
Он почувствовал, как рядом напрягся Лоррен, он явно ничего странного в облике гостя не заметил, но теперь готов был к схватке.
Колдун, не поднимая головы, вдруг опустился на одно колено и развел руки, словно демонстрируя, что безобиден и безоружен.
— Я здесь, чтобы спасти вашу жизнь, прошу вас, выслушайте меня... И не пугайтесь того, что сейчас произойдет.
Пока он говорил, голос его менялся, становился звонче, а потом вдруг весь его облик словно поплыл, и начал меняться: строгий деловой костюм превратился в короткую курточку и джинсы, кисти рук стали изящнее, овал лица обрел нежные линии, и волосы темной копной упали на плечи.
Мортен Бликсен превратился в девушку, которая по-прежнему стояла коленопреклоненно, не шевелясь. Она подняла глаза, и они были теперь самыми обычными, карими.
Вампиры смотрели на нее в немом изумлении.
— Вы не узнаете меня? — спросила девушка, и губы ее дрогнули в неуверенной улыбке, — Я Женевьева де Корвель. Мы встречались с вами много лет назад, в доме чернокнижника Гибура...
— Ч-черт... — выдохнул Филипп, — Да, я вас вспомнил. Но что это за маскарад? Зачем он?
— Вы позволите мне подняться?
— Поднимайтесь. И садитесь. Только держите руки так, чтобы я их видел.
Девушка медленно поднялась и села в кресло, положив руки на подлокотники. Приближаться к ней Филипп не торопился.
— Мне нужно было встретиться с вами, ваше высочество, нужно было предупредить, — проговорила Женевьева де Корвель, открыто глядя принцу в глаза. — Мои друзья убили бы меня, если бы узнали об этом, поэтому мне пришлось изменить облик. Принять личину вампира, который, на мою удачу, прошлой ночью приехал в город и намеревался просить у вас аудиенции. Надеюсь, что его визит не был важен, и вас не огорчит его смерть. Мне пришлось убить его. Но иначе мне не удалось бы увидеть вас. И ваша жизнь, я уверена, стоит дороже, чем его...
— Да это определенно... — пробормотал Филипп. Он все еще никак не мог оправиться от потрясения и собраться с мыслями, — Но что я скажу Диане?..
— Что угрожает принцу? — спросил Лоррен, — Ты что-то знаешь о Леаване?
Женевьева покачала головой.
— Я ничего не знаю о Леаване, но я знаю о взорвавшемся фургоне и о погибшем слуге. О том, что его высочество чудом остался жив. И о том, что на него готовится новое покушение. Пока не знаю, когда и как оно произойдет, но оно неизбежно. И на сей раз осечки не будет.
Филипп и Лоррен переглянулись с одинаковым недоумением.
Потом принц все же уселся в кресло рядом с гостьей.
— Рассказывайте! — велел он, — Рассказывайте все! И, прежде всего, Женевьева де Корвель, моя милая охотница, поведайте мне, как же вас угораздило стать вампиром? При вашем-то нетерпимом отношении к кровососам?
Женевьева грустно улыбнулась.
— Банальная история, монсеньор... Знаете, почему среди охотников так мало женщин? — спросила она, и сама же ответила, — Потому что женщины слабы. Слишком мягкосердечны. Падки на то, что теперь называют романтикой. Я была хорошим охотником, пока не встретила Рауля. Я влюбилась. Он был красив, я — дурнушка, ни один мужчина прежде не одаривал меня вниманием, а он... В общем, не важно. Я не сразу угадала в нем вампира. Так уж получилось. А когда угадала, было поздно. Он похитил мое сердце. И когда мне пришлось делать выбор, я выбрала его. Погубила свою бессмертную душу. Но с тех пор совершенно счастлива.
— И вы до сих пор вместе?
— Мы супруги. Хоть и не венчаны. И партнеры. Это Рауль придумал зарабатывать на жизнь, убивая тех, за кого заплатят. Сначала мы убивали только людей. У нас была даже своего рода слава: убийц, от которых уйти невозможно. Позже, когда мы в этом поднаторели, мы стали брать заказы и на тех, кто живет на темной стороне. На нас работает целая группа, все — птенцы Рауля, и всех он лично обучил.
— Уж не вы ли те пресловутые "Темные Охотники"? — спросил Лоррен, — Неуловимые наемные убийцы, которые не делают ошибок?
— Ошибки бывают, как вы могли убедиться. Редко, но бывают. Не нужно было минировать фургон, но он уж очень удачно оказался на станции техобслуживания без присмотра, искушение было слишком велико. Обычно по вампирам работает снайпер. Одной разрывной пули, начиненной нитратом серебра, бывает достаточно.
— Выходит, мне повезло, — пробормотал Филипп, — Почему же, Женевьева, вы не пришли раньше?..
— Я не могла. И я... я до последнего пыталась убедить Рауля отказаться от заказа. Я уверяла его, что мы не должны... что это неправильно, но он не хотел меня слушать. Вам, может быть, известно, что у нас есть свой кодекс чести. Мы не убиваем невинных, ни людей, ни монстров, если они не нарушают законов. Мы проверяем каждый объект охоты, прежде чем заключаем контракт.
— Меня сочли недостаточно невинным? — не удержался от улыбки Филипп.
Женевева сокрушенно кивнула.
— Рауль и остальные считают, что я заблуждаюсь в отношении вашего высочества. Что на вас много невинной крови, что вы закоснели в пороке, что вы — чернокнижник... Они меня выслушали, но не поверили мне. Такое случилось впервые, — с горечью сказала она, — Сначала я смирилась. Все же мы с вашим высочеством виделись давно, а Рауль и... и другие — они моя родня, иначе и не скажешь. Но меня терзали сомнения, чувство вины. Я же знала, что вы были обмануты. Вы спасли мою честь от поругания, спасли мою жизнь. И вы сдержали свое слово: тот злодей, принц Парижа был сокрушен, а гнездо колдунов выжгли каленым железом! Я поняла, что не могу допустить вашей гибели. И поэтому пришла предупредить... Несмотря на то, что тем самым совершаю предательство.
— Это очень мило, мадемуазель. Мило и благородно, — сказал Филипп серьезно, — Я очень благодарен вам. Но как же мне спастись от неуловимых "Темных Охотников"? Вряд ли вы поможете нам уничтожить вашу... родню.
— Нет, никогда! — с чувством сказала Женвьева. — Но выход есть. До следующего покушения у вас есть время, Рауль больше не будет действовать поспешно. Вы можете уехать, спрятаться... Если выполнение заказа окажется слишком сложным, Рауль может отказаться от контракта и вернуть аванс. Сумма, обещанная за вас не так велика, чтобы тратить на это дело слишком много времени.
Филипп некоторое время молчал, задумчиво глядя на бывшую охотницу. Она мало переменилась, хоть и выглядела, пожалуй, повзрослее, чем в ту ночь, когда он увидел ее впервые. Тот же ясный взгляд, та же вера в иллюзорные ценности. Некоторых ничего не может изменить. Ни время. Ни даже переход на темную сторону. Впрочем, это может быть всего лишь маской, точно такой же, какую она надела, чтобы пробраться в дом...
— Я ведь теперь принц Парижа, как тебе известно, моя милая Женевьева, — медленно проговорил Филипп, — Я не особенно свободен в своих перемещениях и в образе жизни вообще. Давайте попробуем придумать что-нибудь еще... Скажите, как давно вы в Париже? — спросил он вдруг.
— Семнадцать дней.
— Тогда вы, должно быть, догадываетесь, что сейчас в городе происходит нечто не совсем ординарное?
Женевьева кивнула.
— Какие-то странные твари поселились в катакомбах, вы это имеете ввиду? Мы знаем о них, и стараемся беречься, они опасны.
— Более опасны, чем вы думаете. Я расскажу вам, что это такое, откуда взялось и чем грозит, — и городу и всему миру, а вы попробуйте донести это до вашего супруга. Вряд ли он поверит вам на слово, но если он захочет проверить правдивость ваших слов, то легко найдет доказательства. Мне нужно, чтобы он понял: сейчас не слишком хорошее время, чтобы убивать меня. Пусть даст мне возможность разобраться с этой напастью.
Филипп как мог подробно рассказал Женевьеве о фоморах и о пророчествах, сам удивляясь тому, какую чушь несет со столь серьезным видом. В своем собственном изложении все это казалось ему еще большим бредом, чем выглядело доселе, — бредом, в который не способно поверить ни одно существо, имеющее разум, и ведь все это было правдой, от первого до последнего слова... Единственное, о чем Филипп умолчал — это расположение вторых врат, отправляясь в Альпы он не желал встретить и там наемных убийц, притаившихся за камнями.
Женевьева слушала его очень внимательно и по лицу ее, становившемуся все более потрясенным, было видно, что она верит. Верит так же, как верила когда-то, триста лет назад, когда Филипп лгал ей с таким же трагическим и одухотворенным выражением лица. Ну, хорошо, пусть он и лгал в тот раз, но он действительно спас ее жизнь и честь и можно даже сказать — спас Францию, избавив ее от чокнутого господина де Гибура. И какая разница, какие при этом были у него мотивы? У нее есть причины ему верить.
— Вы уже поняли, что фоморы, которые сейчас резвятся в катакомбах опасные твари, но, между тем, они слабейшие из всех, — завершил он свой рассказ, — Каждые открытые врата будут повергать мир во все больший хаос, я подозреваю, что даже открытие вторых врат будет необратимой катастрофой.
Он ждал, что Женевьева начнет задавать вопросы, может быть, предположит, что он слишком сгущает краски, но ее, похоже, более всего поразило иное.
— Если все это действительно так, почему ничего не делает Совет? Почему они не пришлют своих солдат, чтобы перебить фоморов, почему не займутся поисками этого сумасшедшего сидхэ или просто не выставят кордоны возле той пещеры, где расположены вторые врата, чтобы не дать ему провести ритуал? Ведь известен и день и час... Почему не взорвут ее, в конце концов, чтобы засыпать? Они не могут просто бросить это все на вас!
