Многие солдаты и младшие офицеры вдруг заболели на фоне сокращения продуктового пайка и обратились к своим командирам с просьбой, отправить их на лечение. Просьбы эти, конечно же, не удовлетворялись и тогда, прихватив с собой винтовку, солдаты оставляли свою армию, совершали скрытый марш бросок к переправе через Сунгари.
Не желая потакать побежденному врагу, командир переправы капитан Рокоссовский объявил китайцам, что будет пропускать их только в дневное время. Ночью, по любому приблизившимся к русским позициям людям открывался огонь.
Ушлые местные жители сумели быстро наладить на этом прибыльное дело. Тех, кто по каким то причинам не хотел проходить через русскую переправу, за небольшую плату они переправляли через реку на лодках. Рокоссовский знал об этом, но смотрел сквозь пальцы. Серьезной опасности для него, эти беглецы не представляли.
Между тем в полевой ставке Зайончковского начались переговоры с Сюэляном, которым предстояли жаркие дебаты в штабе. Некоторые горячие головы призвали Андрея Медардовича арестовать Сюэляна, и лишив китайцев вождя, скорым маршем двинуться на Мукден, который остался без защиты.
— Не говорите глупости, господа! На данный момент нам нужен мир, на выгодных для нас условиях, а не поход к Мукдену. Да, сейчас мы легко сможем взять столицу Маньчжурии. С этим никто не спорит, но какова будет выгода от подобного скоропалительного шага? — спрашивал генерал и сам же отвечал, — никакая. Посчитаться за сына обязательно придет "старый маршал", за которым стоят японцы, а к реваншу за войну 1904 года, мы не готовы. Так что только понапрасну растратим силы и положим людей.
Перед самым началом переговоров, Зайончковский получил из Москвы секретное послание от президента Алексеева. В нем предписывалось не требовать от Сюэляна полной капитуляции, а лишь ограничиться подписанием перемирия и четко следить за его выполнением китайцами. В случаи необходимости, генералу разрешалось применить силу.
Подобная позиция Москвы была обусловлена тем, что в Пекине уже начались тайные переговоры с Чжан Цзолинем, сына которого русским дипломатам было выгодно иметь в качестве заложника, а не пленника.
Это позволяло генералиссимусу сохранить свое лицо. Из-за поражения Сюэляна под Харбином его позиции сильно ослабли, в напряженной подковерной борьбе поднебесных бульдогов.
Градус накала вокруг Чжан Цзолиня усилило проведенное против него покушение. Неизвестные лица бросили в его автомобильный кортеж гранату, во время проезда генералиссимуса по улицам Пекина.
По счастливой случайности от этого взрыва никто не пострадал, но от пережитого испуга, посеченного каменными осколками, Чжан Цзолиня трясло и колотило подобно авиационному пропеллеру.
Брошенные по поиск злоумышленника полицейские никого не нашли. Все было списано на пекинских недоброжелателей генералиссимуса, которые руками и ногами открещивались от столь сомнительной чести и удовольствия.
Генералиссимус так и не узнал, что этой феерической встряской он был обязан генералу Щукину. Таким образом, начальник ГРУ пытался сделать маньчжурского диктатора сделать более податливым на тайных переговорах, и это сработало.
За два дня были выработаны условия мирного договора между враждующими сторонами. Москва соглашалась прекратить боевые действия и позволить маньчжурским солдатам спокойно уйти, без материального возмещения русским ущерба от агрессии.
Взамен, Мукден признавал КВЖД собственностью России, отказываясь от своей доли доходов от эксплуатации дороги. Вся железная дорога с прилегающей к ней территорией становилась исключительно российской собственностью вместе со всеми станциями и городами, расположенными на ней. Китайское население, проживающее на КВЖД, должно было либо принять российское подданство, либо получить разрешение от русской администрации право на проживание на её территории.
Подобные условия мира сильно задевали интересы и престиж Чжан Цзолиня, но у него не было выбора. Брошенному японцами генералиссимусу, нужно было любой ценой заключить мир в Маньчжурии, чтобы полностью сосредоточиться на пекинских делах.
Подписывая статьи мирного договора, Чжан Цзолинь был уверен, что в скором времени он обязательно рассчитается с русскими за постигшую его сейчас неудачу. Через два-три года он обязательно возьмет Харбин, подчинит себе КВЖД и выкинет русских захватчиков прочь с китайских земель Заамурья.
Возможно, Чжан Цзолинь не строил бы столь оптимистические планы, если бы знал, что одновременно с ним в Пекине, русские ведут активные переговоры и в Токио. Получив коварный удар от Судьбы в виде ужасного землетрясения, Япония временно выбывала из борьбы за китайский пирог. Стремясь сохранить свои интересы в Маньчжурии, Токио предложил Москве провести тайный раздел Маньчжурии на зоны влияния двух стран. Русским отходило все то, что находилось к северу от Харбина и КВЖД. Японцам доставался юг до самого Квантуна.
Этим договорам японцы пытались ограничить аппетиты северного соседа, которого они подозревали в стремлении захватить отрезок ЮМЖД от Чанчуня до Мукдена. В свою очередь, Москва стремилась не допустить подписания между Токио от Лондона новый стратегический договор направленного против России и сделать прежних союзников врагами.
Таковы были тайны большой и малой дипломатии, благодаря усилиям которой 25 мая на сопках Маньчжурии наступил мир. Обе армии зачехлили свое оружие и двинулись в разные стороны друг от друга. Одни с радостью от победы, другие с горечью от поражения.
Вернувшаяся в Мукден армия Сюэляна недосчиталась в своих рядах господина Мо. Не дожидаясь окончания переговоров, господин советник покинул её ряды, не желая нести бремя ответственности за поражение. Так блистательный хамелеон рухнул с вершин власти и исчез в темных водоворотах жизненных перемен.
Совсем иной настрой царил в рядах русских солдат. Через два дня после заключения мира, весь Харбин высыпал на вокзал встречать эшелон победителей. Задолго до прибытия поезда харбинцы заполнили не только перрон, но и всю вокзальную площадь. Громкий встречный марш духового оркестра лившегося над вокзалом перемежался ликующими криками и овациями радостных горожан. Многочисленными букетами цветов, благодарностями и жаркими поцелуями встречали они в этот день пехотинцев, танкистов, казаков, пограничников и моряков мониторов, свершивших свой ратный подвиг.
Вместе со всеми получил свой букет от Аглаи Фроловой и капитан Рокоссовский, твердо решивший связать с ней свою дальнейшую жизнь.
Документы того времени.
Из газеты "Русский вестник" от 30 апреля 1924 года.
По поступающим из Тибета сообщениям знаменитый британский альпинист Джордж Мэллори и его молодой товарищ Эндрю Ирвин готовятся покорить самую высочайшую вершину мира Эверест. Это уже третья экспедиция отважного альпиниста в Гималаи.
В 1922 году Мэллори смог подняться на высоту 8300 метров, но внезапно сошедшая лавина, унесшая жизни шести сопровождавших альпиниста шерпов, заставила его отступить. На этот раз отставной артиллерист полон решимости совершить восхождение на так никем и непокоренный, снежный пик, носящий имя британского географа. В подтверждении серьезности намерений Мэллори говорит тот факт, что с собой в горы он берет баллоны с кислородом, новинку в снаряжении альпиниста. Восхождение будет проводиться с северной стороны горного массива, хорошо изученного британскими спортсменами.
Кроме Мэллори, Ирвина и носильщиков шерпов, в составе экспедиции участвует геолог и кинооператор Ноэль Одел, который запечатлеет на пленку столь важный момент в истории человечества. По словам Мэллори, восхождение должно состояться в конце мая, начале июня.
Из газеты "Русский спорт" от 5 мая 1924 года.
Вчера в Кремле, президент России Алексеев принял российских спортсменов в составе ста девяносто четырех человек отправляющихся в Париж на VIII Олимпийские игры. Выступая перед спортсменами, президент отметил, что впервые за всю историю участия нашей страны в олимпийском движении она будет представлена такой большой спортивной делегацией. Это стало возможным благодаря претворению в жизнь президентской программы массового развития физкультуры и спорта. Наша олимпийская сборная на этих соревнованиях будет представлена во всех видах проводимых соревнований.
Напомнив олимпийский девиз, президент Алексеев пожелал успехов нашим олимпийцам и попросил достойнее представить нашу страну на соревнованиях столь высокого ранга. В ответном слове, глава олимпийской делегации господин Архангельский поблагодарил президента за оказанную государством поддержку спортивным обществам "Динамо" и "Факел", чьи представители составили костяк сборной.
Позже, по поводу отъезда спортсменов, в храме Христа Спасителя состоялся торжественный молебен, который провел патриарх Московский и всея России Тихон.
Глава VII. Любо братцы, любо, в Африке нам жить.
Торжественный бал в единственной русской колонии был в самом разгаре. Принимая дорогих гостей в недавно перестроенном особняке, губернатор Фрунзе сделал все, что было в его силах, лишь бы утереть нос соседям. Сколько раз властители Котона и Аккры принимали у себя русских гостей, теперь настала пора и Ломе блеснуть русским гостеприимством.
За годы правления Михаила Васильевича столица далекого анклава заметно приподнялась. Благодаря умелому правлению губернатора заметно расширился ассортимент тоголезского экспорта. К традиционным какао, кофе и хлопку присоединились бокситы, чье месторождение было открыто геологом Манцевым, специально приглашенного в эти места Фрунзе. Да и как их было не открыть, если из британской Ганы вывозилось золото, а в Дагомеи французы открытым способом разрабатывали залежи фосфатов, а в самом Того имелись хорошие запасы мрамора, известняка и графита.
Конечно, русские рудники не могли соперничать по своим масштабам и возможностям со своими соседями разрабатывавших местные полезные ископаемые несколько десятков лет. Однако именно благодаря ним в Ломе произошли серьезные изменения.
Добившись от президента Алексеева, права на использования на нужды колонии средств полученных от продажи сырья в течение восьми лет, Фрунзе занялся активным преобразованием своей столицы. Как результат его действий в порту появился могучий портовый кран, привезенный из Германии, местный железнодорожный парк пополнился американскими паровозами и платформами, которые ходили до самого поселка рудокопов.
В самом Ломе появились электрические фонари, а перед губернаторским особняком были разбиты огромные клумбы, усаженные петуниями, бегониями, розами и прочими представителями местной флоры. Сама обитель Михаила Васильевича подверглась основательной переделке. Появился специальный зал торжественных приемов, украшенный широким балконом для оркестра. Его Фрунзе выписал на пять лет из Ганновера, полностью оплатив переезд труппы из Европы в Африку.
Вначале, бедные господа музыканты были готовы играть за еду, но затем обустроившись у своих прежних соотечественников, а ныне российских подданных, обратились к герру губернатору с нижайшей просьбой о выплате жалования. По достоинству, оценив их мастерство, Фрунзе удовлетворил их просьбу.
Но не только одни музыканты пустились в дальнее плавание к африканским берегам. По приглашению губернатора в Ломе из переживавшей свои не самые лучшие дни Германии, приплыли каменщики, плотники, слесаря и прочий трудовой люд. Не в последнюю очередь на решении этих людей отбыть в Африку повлиял и тот факт, что Того совсем недавно была германской колонией. Здесь люди слышали родной язык, видели привычный уклад жизни, а трудолюбия было им не занимать.
Однако самой верной приметой, что дела в Ломе пошли на лад, стало появление в русской колонии сынов Израиля. Если ранее это были единичные ссыльные революционеры, то приезд из красавицы Одессы клана Фимы Липовича перевернул все с ног на голову. В один момент в Ломе появились портные, доктора, жестянщики, торговцы перекупщики, фотографы и даже поэты. И с этого момента город зажил нормальной цивилизованной жизнью.
Конечно, нашлись люди, которые стали шептать губернатору, что за старым Фимой наверняка водятся серьезные грешки, иначе он бы не заявился из Одессы в Африку, но Фрунзе был глух к ним. Проповедуя терпимость, друг к другу, Михаил Васильевич был рад каждому, кто мог сделать жизнь колонии лучше.
Стоял месяц март, который дарил населению столицы незабываемую экзотику. К этому времени к побережью, из африканских глубин приходил неудержимый самум. Зародившись у отрогов Атласских гор, пройдя через бескрайние просторы пышущей зноем Сахары, перескочив через величественный Нигер и горы Атакора, вихрь пустыни достигал вод Атлантики.
Вместе с собой он гнал огромное количество мелкого песка из самой огромной пустыми мира. Тридцать три дня было побережье во власти северных ветров, но в отличие от своего аравийского собрата, самум не нес людям смерть и разрушения. Поднятый могучим дыханием ветра песок, долетал до побережья мелкодисперсной взвесью, которая нисколько не вредила ни дыханию людей, ни их посевам. Наоборот, розовый туман, окутавший побережье, создавал необычайно завораживающий вид чего-то внеземного и вдохновлял местных поэтов на сложение высоких виршей.
Самым красивым моментом, было окончание самума. По непонятному капризу природы, за несколько дней до завершения этого природного явления розовый цвет дымки менялся на золотистый оттенок, что придавало ему особенную прелесть. Именно на этот момент и был назначен губернаторский бал.
Одетый во фрак, Фрунзе вместе с супругой торжественно встречал гостей на пороге зала приемов своей обновленной резиденции. Массивные парадные двери с легкостью распахивались перед вновь прибывшим гостем, поражая его огромным пространством зала, паркетным полом, большим числом настенных зеркал и массивной люстрой под потолком.
Вместе с губернатором, парад гостей принимал комбриг Котовский. Фрунзе уже несколько раз писал на своего боевого помощника представления на звание генерал-майора, но Москва под различными предлогами заворачивала эти представления. Максимум на что был согласен Генштаб это звание полковника, но это никак не устраивало Михаила Васильевича. В конце концов, стороны сошлись на компромиссном варианте. Перед самым балом, пришло известие о присвоении Григорию Ивановичу звания бригадира колониальных войск.
На бал Котовский пришел в белом парадном мундире, при всех своих наградах с одной звездой на генеральских погонах. Все приличия и правила ношения русского мундира были полностью соблюдены. Ещё с петровских времен бригадир был переходным званием между полковником и генералом. Павел I убрал его но, несмотря на это, на эполетах и погонах генералов всегда было резервное место для возвращения опального звания, ибо генерал-майор всегда имел две звезды.
Стоит ли говорить, что этим вечером Григорий Иванович был в центре внимания. С ним хотели станцевать все присутствующие на балу женщины и чокнуться бокалом присутствующие мужчины. Одним словом Котовский был нарасхват и господин бригадир успешно со всем справлялся. Легко танцуя мазурку и вальс с приглашенными на торжество дамами, и непринужденно поднимая бокалы с шампанским, Котовский отдыхал и телом и душой, от всех тех проблем, что остались по ту сторону парадных дверей. Однако покой ему только снился. Все с кем говорил и общался Григорий Иванович, нет, нет, да и напоминали бригадиру об их существовании.
