Наступили по-зимнему прохладные, но солнечные дни, земля стала быстро подсыхать, пора было выдвигаться в горы. Готовились выходить через три дня, но случайность внесла в их планы значительные коррективы. Однажды посреди дня к дому подъехала арба с небольшим домашним скарбом, в которой сидела родная сестра хозяйки дома с детьми, мальчиком десяти лет и девочками тринадцати и четырнадцати лет. Её муж погиб на охоте, поэтому, став вдовой и оставшись без средств к существованию, она решила отправиться к родственникам. В данном случае муж её сестры по божескому закону должен был забрать их всех в свою семью.
По пути арбу переселенцев догнал всадник, сын соседа-арендатора, который завидев под тентом две симпатичные мордашки, решил проводить их прямо до фермы. Именно это его решение изменило цепочку случайностей. Ведь будь всё так, как планировалось изначально, ни с предыдущим, ни с нашим караваном разбойники не встретились бы, а вот на караван Хондара напали бы наверняка. Но произошло то, что произошло.
Заметив мелькнувшие на ферме заплетенные в косички белые бороды, парень громко закричал, что здесь каторжники, развернул лошадь и, нахлёстывая её, рванул прочь. Однако, приезжим деваться было некуда, и они попали в лапы разбойников, которые прекрасно понимали, что уже сегодня сюда прибудет конница ближайшего цезарха, поэтому стали быстро собираться, нагрузив всех присутствующих припасами и приказав следовать вместе с ними.
— Нам бабы ещё пригодятся, — сказал горбатый северянин под дружное 'гы-гы-гы' подельников, но когда измученная хозяйка и две рабыни не смогли нормально идти, они их просто зарезали, а хозяину за кривое слово надавали тумаков.
Преследователи догнали их перед входом в ущелье, успев положить четверых каторжников, но дальше пройти не могли, так как беглецы заняли господствующую высоту. В свою очередь воины цезарха блокировали узкий проход, считая этот участок гор непроходимым. Только ночью каторжники ушли сначала по одной тропе, а затем по другой, окончательно запутав свои следы. После этого их больше не преследовали, никто не захотел лезть в неизведанные места и ломать лошадям ноги.
Семь дневных переходов дались нелегко. На привалах даже женщин особо не насиловали, лишь на ночных стоянках, и то в очередь пристраивались далеко не все. В самом начале пути где-то пропал мальчишка, от чего особо разозлился лысый северянин, он же потом замучил фермера-проводника, когда тот вывел всех к главному перевалу.
Здесь же, прямо в тот же день разбойной шайке неслыханно повезло, выставленные на скалу дозорные, буквально через час увидели приближающийся караван из пяти арб с охраной из семнадцати всадников. Эти вели себя настолько беспечно, что даже дозорный авангард не высылали, видно, нападения никак не ожидали.
Между тем, каторжане были воинами сильными и опытными, из засад и в свалке работать умели. Они тщательно распределили между собой объекты нападения, и свалились на них сверху, как снег на голову.
Во время скоротечного боя ни один из нападавших не пострадал совершенно, тогда как сопровождение каравана было в момент поражено дротиками и вырезано за одну минуту, в живых остались лишь две специально оглушенные камнями воительницы. Собственно, настоящей воительницей была лишь одна, а вторая — совсем девочка, у неё даже лук был меньше обычного. Вот тебе и хвалёная охрана.
Результаты нападения были впечатляющими: одиннадцать уцелевших лошадей и четыре арбы с товаром. Пятая арба, к сожалению, сильно пострадала, один из тягловых волов получив ранение от прилетевшего дротика, сбесился, и рванул в сторону каменных глыб, разбив телегу в хлам. Перевозимые бочки с мукой и тростниковым вином вывалились наземь, некоторые из них треснули. В итоге невредимыми остались четырнадцать бочек с вином и пятнадцать с мукой, кроме того, в арбах лежали разные товары, имеющие большой спрос среди лесовиков, в том числе три сотни железных ножей и копейных наконечников, восемь бронзовых казанов и два десятка рулонов недорогой ткани. И ещё кроме хорошего оружия и доспехов, в одной из седельных сумок лежало две тысячи полусолдовых серебряных монет.
Вечером весело горел высокий костёр, вино лилось рекой, молоденькую девочку лишили девственности и, как 'свежачок' насиловали несколько часов подряд. Старшую строптивую воительницу избили до потери сознания, затем связали специальным образом для удобства пользования и тоже пропустили через круг. А утром очухались и стали думать думу, как быть дальше, отправляться в Хардлинг через земли дикарей по замёрзшим рекам на этом транспорте или добыть верховых, заводных и вьючных лошадей? Решили остановиться на втором варианте, всё же этот способ передвижения более мобильный.
Таким образом, на подъезде к перевалу они навели порядок и убрали место боя, оттащили и сбросили в пропасть погибших людей и лошадей. Горбатый северянин при этом всем подельникам категорически запретил потребление вина до наступления сумерек, и они его слушались. Впрочем, жизненные сумерки наступили много раньше, чем они могли себе представить: на их радость и беду в поле зрения появился наш караван.
После скоротечного и жестокого боя мы с Иланой покинули позиции и перебежали к месту у скалы, где ранее прятались разбойники. Удостоверившись, что все они лежат бездыханно, а наши воины живы, мы стали осматривать окрестности.
— Посмотри вниз на полдесятого, там кто-то есть, — сказала Илана.
Включив на экране монитора ПК (лицевой щиток тактического шлема) функцию тепловизора, в указанном направлении буквально в двадцати метрах от нас за грудой камней заметил тёплый оранжевый бугорок. Действительно, кто-то выглянул из-за камня и спрятался.
— Эй! Вылезай быстро! Да, тебе говорю, не прячься, иначе сейчас получишь болтом в спину!
Вначале показалась лохматая голова с измазанным угрюмым детским лицом, затем появился весь мальчишка лет десяти в грязной и изорванной одежде.
— Ты кто? — спросил у него.
— Жок, — испугано ответил он. Это имя было названием местного мангуста-змеелова, аборигены считали его священным животным.
— Ты что здесь делаешь?
Он отвел взгляд и указал рукой на вражеский лагерь:
— Там моя мама и сёстры, Лета с Милой.
Илана в это время откинула лицевой щиток, переступая через камни спрыгнула с невысокого карниза, закинула арбалет за спину и махнула мальчишке рукой:
-Ну, чего стоишь, пошли к маме! И к сёстрам!
Мальчишка настороженно подошёл, зябко скукожившись от холода, но что-то увидев в глазах Иланы, развернулся и заспешил к повозкам. Несмотря на солнечный день, из-за перевала задувал ледяной ветер, даже не представляю, как этот холод переносят связанные обнажённые женщины.
Выглядели они очень плохо, и это мягко сказано: во всех без исключения посинели губы, а на теле каждой виднелись жёлто-фиолетовые пятна от побоев.
— С разбойниками покончено, вы свободны! — сказал громко, чтобы услышали все.
Безразличное выражение лица старшей женщины, привязанной спиной к тележному колесу, вдруг ожило, из опухших глаз потекли слёзы, она оглянулась по сторонам, увидела мальчишку и тихо промолвила:
— Жок, сынок, ты жив.
Привязанные к колёсам соседней арбы девочки с уже довольно сформировавшимися вторичными половыми признаками, тоже подняли головы и стали тихо шептать:
— Жок, Жок.
Совсем молоденькая девчушка с такими же персикоподобными грудками и небольшими прыщиками сосков, как и у моей Иланы, на происходящее не реагировала никак, вероятно была в бессознательном состоянии. Когда я обрезал на ней ремни, то почувствовал подмышкой жар тела.
— А здесь высокая температура, — сказал Илане, которая в это время освобождала от пут стоявшую на коленях красивую спортивно сложенную женщину с характерными мозолями на руках, вероятно воительницу.
— У нас в аптечке есть антивирусный комплекс и противовоспалительный коктейль, будем надеяться, что этого хватит, — ответила она.
Освобождённая воительница не смогла разогнуться и свалилась на бок, её тело было истерзано больше всех и выглядело, как сплошной синяк, между тем у неё единственной из всех пленниц взгляд был острым и осмысленным.
— Что с ней? — едва шевеля разбитыми губами, спросила она, указав глазами на бесчувственную девочку, пульс которой в это время щупала Илана.
— Тоже, что и у вас, порвано всё спереди и сзади, — ответила она, — тем более, на таком ледяном ветру заболеть ничего не стоит.
После этих слов воительница уронила голову на землю и закрыла глаза, минуту полежала, громко скрипнула зубами и прохрипела:
— Это моя дочь.
— Я вижу, — тихо сказала Илана.
— Вы ведьма? Видящая?! — встрепенулась воительница, — Моя Кара будет жить?!
— Мы постараемся вылечить и её, и всех вас.
— Видящая, если моя девочка выживет, клянусь, я — Гита, останусь у вас в услужении пока не издохну, — надрывно прохрипела она.
— Гита, давайте не будем загадывать так далеко, — ответила Илана и повернулась ко мне, — Рэд, пускай кто-нибудь там быстро притащит сюда нашу палатку и дорожную аптечку. Да! И ещё мою розовую сумку.
— А эта-то зачем? — с недоумением уставился на неё.
— Там есть препараты, прерывающие краткосрочную беременность.
— Ты думаешь?
— Я уверена, — она утвердительно кивнула головой, — у тех двоих девочек.
— Надо бы спросить, может они захотят детей, — перешёл на общий язык.
— От этих уродов?! — переспросила она и решительно махнула рукой, — И незачем спрашивать!
Вскоре здесь закипела работа, разожгли шесть жаровен (с учётом трофейных), в одних котлах грели воду, а в других — готовили пищу. Из снятого с разбитой и наполовину сожжённой арбы тента соорудили укрытую от ветров баньку, куда вкатили несколько раскалённых булыг. Решили за оставшийся световой день организовать помывку всего личного состава и постирушку.
В процесс лечения бывших пленниц я не вмешивался, моя Илана в медицинских вопросах была более компетентна. Если я изучил лишь первый ранг полевой медицины в условиях, оторванных от цивилизации, то она усвоила полную базу знаний до третьего ранга. Кроме этого, имела огромный пакет информации по фитотерапии и по группам типовых лекарственных растений различных миров. Как она лечила женщин, я не знаю, но через два часа чистые и переодетые они поели каши, попили отвар из сушёной малины с какими-то листьями, затем были укутаны в овчинные мешки и в нашей с Иланой палатке уложены спать. Лишь мальчишка, одетый в трофейный тёплый костюм с закатанными рукавами и штанинами, и обутый в большие взрослые сапоги, некоторое время с интересом носился по лагерю и заглядывал во все дыры, затем исчез. Как оказалось, он забрался в палатку, устроился между сёстрами и тоже задрых.
В это время мои воины снимали с трофейных копий железные наконечники, вставляли древки в каменные расщелины, а сверху водружали отрезанные безбородые головы каторжников. Когда я увидел, как они под чутким руководством деда Котяя скальпируют у трупов бороды и режут головы, то, мягко выражаясь, был удивлён безмерно, но быстро оправившись, спросил у него:
— Вы что делаете, зачем?!
— Как же, десять золотых за голову! Две нормальные лошади купить можно, а фермеру-арендатору на такие деньги надо полгода пахать.
— Так вы что, всё это собираетесь с собой возить?
— Зачем же? Трупы выбросим в пропасть, пускай падальщики не голодают, а головы здесь выставим и табличку вырежем, кто это сделал и почему.
— Ты не переживай, Рэд, этот старый хитрец всё правильно делает, — к нам подошёл Лагос, — Теперь мы станем знамениты, о нас во всей империи знать будут.
— Вот-вот, — сказал дед, — А скальпы с бород мы с собой возьмём и на обратном пути сдадим цезарху.
К концу дня лагерь был приведен в порядок, личный состав помылся, постирался и переоделся в тёплую одежду. Арбы Лагос выставил по-зимнему: затянутой понизу парусиной одной из сторон против ветра. Таким образом, в степи можно спать под арбой, и задувать не будет.
С наступлением сумерек Илана отправилась проведать пациентов, а оба старика подгадав, что я остался один, подошли ко мне и притащили большую деревянную доску, исписанную крупными корявыми буквами. Местный менталитет предусматривал строгое отношение к домашним женщинам и пренебрежительное ко всем прочим, но Илану почему-то они побаивались, в отличие от молодёжи.
— Трофеи поделить надо, — сказал Лагос.
— Давай поделим, — пожал плечами, но объяснять, что не знаю ни принципов, ни порядка дележа, не стал, — Говори-говори, а мы потом всё обсудим и решим.
— Значит так, после двух боёв мы имеем сорок четыре разных доспеха, один из них очень хороший, полностью набран из металлических пластин. Есть ещё двадцать два пехотных меча, один боевой топор, двадцать четыре сабли, пятнадцать копий, четыреста десять дротиков, полсотни разных ножей и десять хороших луков со стрелами. Снаряжение и оружие двух воительниц здесь не учитывали, — он посмотрел на меня вопросительно.
— Правильно, — утвердительно кивнул головой.
— Мы с Котяем прикинули, что если всё это сдать нашим оружейникам, то можно выручить пятьсот семь зеолов. Только может, чего-нибудь из оружия или снаряжения себе оставим, например, тот красивый доспех, всё же тридцать зеолов стоит?
— Одно, что красивый, а на самом деле дерьмо обыкновенное, даже по сравнению с твоим. Нет, мои воины должны быть снаряжены лучше всех, а эту ерунду — на продажу.
— Как скажешь, — согласился он, — Теперь по взятому товару. Есть четыре целых арбы с тягловой скотиной, четырнадцать бочек с вином и пятнадцать с мукой, три сотни железных ножей и копейных наконечников, восемь бронзовых казанов и два десятка рулонов хлопковой ткани. Если всё это посчитать по ценам, по которым брали и мы, то получается двести семьдесят зеолов. Но это не всё, в одной седельной сумке нашли две тысячи полусолдовых серебряных монет, в переводе на золото, это сто двадцать пять зеолов.
— Неплохо.
— И это ещё не всё! — махнул рукой довольный Лагос, — В заплечных мешках каторжан нашли сто тридцать два слитка серебра, весом по одному тану (восемьсот пятьдесят семь грамм). По ценам казначейства получим две тысячи двести шестьдесят два солда, а если в пересчете на золото, то будет двести восемьдесят два зеола.
— Что-то маловато, — сказал я, — получается, что стоимость удельного веса серебряной монеты в два раза ниже стоимости такого же веса самого серебра.
— Не знаю, что такое 'удельный', но в империи так принимают и рудное серебро, и золото, — пожал плечами Лагос, — это потом уже его цена становиться правильной, а если ещё продадим дикарям, то будет о-го-го.
— Никаких о-го-го! — отрицательно мотнул головой, — Откуда каторжане сбежали, все знают, и что они утащили с собой, тоже знают те, кому положено. Конечно, можно притвориться ничего не понимающим, но зачем терять лицо?
— Кхе-кхе, — закашлялся дед, — Вы столь молоды, господин, но столь рассудительны.
— М-да, — Лагос почесал только что побритый подбородок, — В душе я знал, что вы с Иланой никакие не торговцы и не рыбаки, а из семьи обедневших аристократов, сейчас в этом убедился ещё раз.
