Найди меня в Поднебесье

И услышала гулкий перекат колес по насыпи. Елена замерла. Звук приближался, к нему прибавились слова. Кто-то пел раскатистым басом:

А в землянке моей

Сорок кур да свиней,

А у женки моей

Да постель всех теплей!

А соседа жена

Как змея, холодна,

Я ему не доверял,

А все сам проверял!

На фоне ночного неба нарисовалась повозка, запряженная волом, и три огромных черных рога. Над повозкой чадил масляный фонарь. Елена углядела крупное тело и знакомый вздернутый нос. Она рванулась и выползла на дорогу, поднялась с трудом.

— Э-эй! — закричала она. — Эй! Стой!

— Пр-р-р! — осадил жун вола и вгляделся в дорогу. — Чего надо?

— Чаньунь! — чуть не заплакала девушка. — Чаньунь, это я, Елена! Помнишь меня?..

— Вот те раз! — присвистнул жун. — Да как не помнить?! Да ты ли это? Не морок, а?

— Чаньунь, милый, помоги! — отчаянно взмолилась Елена. — Спрячь меня, за мной гонятся! Пожалуйста!

— Давай, давай, лезь! Серп мне в зад, да на кого ты похожа!

Елена и правда представляла собой не лучшее зрелище. Дрожащая, мокрая, как мышь, с ног до головы в болотной тине и грязи. Она залезла на повозку, зарылась в теплое колючее сено. Чаньунь накрыл ее полотном.

— Замерзла? — спросил он, трогая вола. — На, выпей.

Елена приняла берестяную флягу, жадно глотнула. Крепкое питье обожгло горло, и тепло потекло по телу.

— Терпи! И не высовывайся, если гонятся. До дома еще долго. Скоро будем на постоялом дворе, там наешься и расскажешь, что стряслось. Спи пока.

Елена стянула с себя провонявшую гнилью одежду, распластала ее по повозке, зарылась в охапку сена, блаженно обняла ее. Тут к боку прижалось что-то теплое и хрюкающее. Два поросенка с любопытством оглядывали новую соседку. Тряска повозки и пение жуна укачали, и Елена провалилась в сон.

Ближе к рассвету черная тень возникла в небе. Тень направилась прямо к пригорку, на котором догорал костерок. Возле него дремали трое охотников, в которых можно было узнать надсмотрщиков Дома Медиумов.

Черный сенгид плавно опустился, распластал крылья. Всадник спешился и уверенным шагом направился к охотникам. Те дружно вскочили, мгновенно выхватили оружие. Но всадник шумно выдохнул, и воздух стал закручиваться зеленоватыми спиралями, которые устремились к ним. Двое охотников скорчились, но не выронили оружие, закашлялись, хватаясь за горло. Всадник поднял меч. Третий охотник, борясь с приступом кашля, первым бросился на него. Заскрежетал металл о металл, длинный кинжал охотника лязгнул по наручу. В следующий миг голова его полетела в болото, срубленная мечом. Всадник мгновенно развернулся, отклонился от удара сверху и рубанул второго охотника по диагонали, от плеча к бедру. Пригнулся, почувствовав свист на уровне головы еще прежде, чем тот раздался. Сделал выпад с разворотом, отрубленная рука охотника, держащая меч, упала на землю. Всадник пригвоздил охотника сапогом к земле. Тот выл и извивался, глядя на укороченную конечность. Всадник нагнулся и приподнял его за воротник.

— Ориентир! — рявкнул он.

Охотник вопил и сучил ногами. Всадник встряхнул его несколько раз, заставил посмотреть себе в глаза.

— Ориентир! У кого?

— Не зна-а-аюууу! Нету-у-у!

— Говори! Оставлю жизнь!

Охотник оказался совсем мальчишкой. Услышав слово 'жизнь', он заговорил быстро, забыв о боли.

— Не знаю! Клянусь! Нам не давали ориентир! Мы гнались по следу! След потеряли! Решили искать днем! Господин, смилост...

Охотник захрипел и обмяк. Всадник выдернул меч из-под его ребер. Он поверил словам охотника. Но все равно обыскал всех троих. И потерял время.

Сенгид дернул когтистым крылом, и над тремя телами сомкнулась болотная тина. Туда же были отправлены все их вещи, а костерок залит водой.

Пригорок приобрел первозданный вид. Ночное небо было спокойным и безоблачным.

Она категорически отказалась заходить на постоялый двор, утверждая, что его могут обыскивать. То и дело заговаривалась, начинала бредить. До жунской деревни ехать было долго. Ослабшая, она могла просто не перенести такой путь на повозке. Елена дрожала на сене под одеялом, в едва подсохшей одежде и ела горячую похлебку, которую принес Чаньунь.

— Я выдержу! — уговаривала она жуна, стараясь не стучать зубами слишком сильно. — Нельзя, чтоб меня кто-то увидел.

Тут внимание привлекли громкие голоса из таверны. Жалобно скрежетнула дверь, распахнутая крепким пинком, и под начинающийся дождь вылетели двое парней.

— Ну! — задиристо крикнул один, вихрастый, рыжий и широкоплечий. — Давай, показывай, чего ты стоишь без своих дружков!

— Я т-тебе! — второй ринулся на него с кулаками.

Парни сцепились, покрывая друг друга отборной бранью. Закудахтала шальная курица, которая бог весть зачем вышла ночью и попалась им под ноги. Снова открылась дверь, женщина с закатанными по локоть рукавами выплеснула наружу обмылки, фыркнула, глядя на дерущихся. Рыжий сел верхом на своего противника и принялся колотить его куда ни попадя.

— Довольно! — захрипел тот. — Все! Довольно!

— Довольно?! — кричал рыжий. — А в постель к Веленке лазить не довольно?! Вот тебе! Это за постель! Это за Веленку!

— Д...доволь-но!

— А это за мою прабабушку, каргу старую!

— Фануй! — рыкнул жун, наблюдавший за этой сценой. — Хорош дубаситься! И так отделал, мать родная не признает!

— А, Чаньунь! Привет, старый пень! — рыжий поднял голову, не прекращая своего занятия. — Как поторговал?

— Довольно... — встрял побитый.

— Ладно... А ну пошел отсюда, и чтоб за версту меня обходил!

Парень, прихрамывая, поскакал к двери таверны. Уже на пороге обернулся, сделал в сторону рыжего недвусмысленный жест и заорал:

— Я тебе все это припомню, тварь!

Фануй подобрал камень и швырнул в захлопывающуюся дверь. На двери появилась внушительная вмятина. Парень отряхнул от пыли штаны, промокнул рукавом разбитую губу. Под глазом сочным фиолетовым цветом наливался синяк.

— Фануй, — без лишних вступлений начал Чаньунь. — Тут дело такое... Ты верхом?..

Конь у вихрастого парня оказался выше всяческих похвал. Он нес на себе двух седоков, как одного. Летел в бешеном галопе, ровно, не сбиваясь с ноги, перепрыгивал овраги, срезал вихляющую дорогу напрямик. Фануй крепко придерживал Елену за пояс. К вечеру они прибыли в селение, лишь пару раз передохнув. Фануй спешился у большого двора, подхватил Елену на руки и занес ее в землянку через подземный вход.

После скитаний по болотам под проливным дождем не грех был и заболеть. Девушка моментально повалилась на нары и закрыла глаза. Она больше не могла бороться с жаром и ломотой во всем теле.

— Э, нет, так не пойдет! — решительно заявил Фануй.

По лестнице спустилась молодая жунка.

— Фануй? Ты? В чем дело? Кто это?!

— Лина, ей нужна баня! Я затоплю, побудь с ней. Твой отец скоро приедет. Она была с ним.

— О, боги! С ним все в порядке?

— С ним — да! — голос Фануя слышался уже снаружи.

Лина живо поставила маленький котелок на очаг, бросила в воду несколько щепоток трав, что висели в мешочках под кровлей.

— А ну-ка... — она усадила Елену, и едва ли не силой принялась вливать ей в рот питье из глиняной чашки. Отвар немного приободрил, но сейчас девушке хотелось только спать и больше ничего. Она попробовала высказать это желание, но лишь что-то невразумительно простонала.

Вернулся Фануй, и они с жункой сообща стянули с нее грязную одежду, закутали ее в шерстяной палантин.

— Она вся горит! — воскликнула Лина, отирая лицо Елены влажной тряпкой.

— Холодно... — всхлипнула беглянка.

Когда баня была готова, Фануй отнес Елену в раскаленную парную и плеснул из ковша воду на камни, расторопно достал пахучие дубовые веники. Она пыталась слабо протестовать, но парень бесцеремонно пресек:

— Прекращай! Нужна ты мне, как прошлогодний снег! Раздевайся, живо! Сама так не пропаришься, ты же едва на ногах стоишь. Без разговоров!

Фануй парил ее до тех пор, пока последняя капля холода не вышла из тела вместе с потом. Лина размяла болевшую от удара поясницу, растерла ароматными снадобьями. Притирки кололи кожу, раздували тепло. Наконец, разомлевшая и вымытая, одетая в платье Лины, Елена забралась под шерстяные одеяла. Внутренний жар потерпел явное поражение в битве с банным. Она почти пришла в себя, голова прояснялась. Лина сунула ей в руки деревянную миску с горячим молоком, сдобренным медом и травами, и кусок душистого хлеба. Съев едва половину, она снова почувствовала головокружение, поставила еду в сторону и с благодарностью уткнулась в пахнущую овчиной подушку. Закрыла глаза и спала, спала, спала...

Напряжение последнего времени сказалось нешуточно. Елена проспала несколько дней кряду. Иногда ее будили, заставляли что-то выпить, и она засыпала вновь. Кто-то присаживался рядом, легонько гладил по голове. Сквозь сон слышались голоса, кожу щекотал солнечный свет, однажды в сознание ворвался спор на повышенных тонах.

Один раз почудилось, что кто-то нежно прикасается к ее лицу, поглаживает по щеке, перебирает волосы. Она блаженно и сонно замурчала, выгнулась, потянулась щекою за прикосновением. Сквозь горячку почувствовала, как ее губ касаются другие, холодные с пробивающимся жаром. Она хотела освободиться ото сна, но болезнь еще была сильнее. Наверное, она даже называла по имени того, кто был (или не был?..) рядом.

Она переворачивалась на другой бок, и все исчезало. Снова разгорался лихорадочный жар, и появлялись жуткие видения. Ханг с горящими красными глазами и кривой усмешкой. Мертвый ученый, хватающийся за землю. Но и они исчезали с прикосновением ко лбу чего-то холодного и очень приятного.

Наконец, одним свежим утром она открыла глаза и почувствовала бодрость. А впридачу жуткий голод. Села на нарах, встряхнулась.

— Проснулась, красавица? — послышался сверху голос. — Ну и горазда же спать! Жива-здорова, что ль?

Молоденькая жунка бойко спустилась по бревну с зарубками.

Чуть погодя Елена сидела, поджав ноги, на утоптанном полу в компании Лины и уминала завтрак из хлеба, меда, сливок и осеннего салата.

— Отец в поле сегодня, а я на хозяйстве! — верещала жунка. — Мы одежку-то твою трогать не стали, сама разбирайся! Я сейчас за водой пойду, отправишься, что ли, со мной?

Елена кивнула, прожевывая очередную порцию.

Они с Линой сходили к речке, выстирали одежду. Вернулись с полными ведрами. Чаньунь в помощниках держал несколько слуг, которые ухаживали за животными и присматривали за огромным огородом. В соседних землянках жили две его сестры и брат, все со своими семьями. Все жили сытно, и много чего оставалось на продажу. По жунским меркам, Чаньунь был довольно зажиточным, и сам мог бы сидеть, сложа руки. Но жуны без работы не могли, накрепко повязанные с плодородной землей так же, как лучники со своими деревьями.

Елена сразу включилась в работу — помогла Лине прибраться, и они отправились на сбор урожая капусты. Похоже, жунские травы не зря нахваливают — едва подобравшись, болезнь тут же отступила. Только легкая слабость еще чуть давала о себе знать. Она встретила Фануя — его нетрудно было узнать по торчащим рыжим вихрам и несмолкающей болтовне. Парень подмигнул Елене, как старой знакомой, и быстро пресек попытки изъявления благодарности.

— Не рассусоливай, красавица! Спасибо сказала и хватит. Мы — люди земли, без помощи не оставим.

Они отдохнули, пообедали и, нагрузив ослика кочанами, отправились домой. Вечером вернулся хозяин. Елена коротко рассказала ему о своем побеге. Лишних вопросов жун задавать не стал. Выслушал и кивнул:

— Ладно. Поживи у меня, покуда решишь, что дальше. Места хватает. Только знай: у нас без дела не сидят!

— Нет! — эти слова дались Елене с трудом. — Я не могу, Чаньунь. За мной погоня. Если они найдут меня, вы окажетесь в опасности.

— Тихо! — жун прихлопнул волосатой ладонью скамью. — Сказал поживи, значит поживи! Пока я тут староста и распоряжаюсь сам.

— Чаньунь, ты не представляешь, на что они способны...

— Тебе лучше не знать, соплячка, что я могу себе представить! — зарычал жун. — Хорош благородничать! Все! Слушать ничего не хочу. Никуда я тебя не отпущу на зиму глядя. Лина! Пристрой ее к работе, чтоб не ныла. И не благодари! — остановил он Елену, едва она открыла рот.

— Только прошу, Чаньунь... если вдруг за мной явятся, не подвергайте себя опасности!

— Я уж разберусь как-нибудь сам, — ворчливо перебил жун. — Как могу, так прикрою. Ну а не смогу, так... — он развел руками. — Да не дрожи ты так! Сказал, сделаю, что смогу!

И Елена осталась в жунской полуземлянке. Это селение смешанное — здесь обитают и жуны, и люди-крестьяне, и вазашки. Последние не имели отдельных поселений, и всегда жили среди жунов. Но и держались отдельно, им принадлежала северная часть селения. Селяне лепят из глины посуду вручную, обжигают ее в печах, расцвечивают охрой или ягодной краской. Жунские горшки и чашки пользуются на всевозможных ярмарках бешеным спросом. Никто лучше них не знает, какую и когда использовать глину, как правильно смешать ее с песком или ракушкой для приобретения прочности, и еще тысячу и одну особенность для того, чтобы неизменно восхищать покупателей.

Подбиралась зима. Ее приносили на своих крыльях ветра, о ней сообщали низкие тучки, заверяли облетевшие листья. Елена сноровисто управлялась с деревенской работой — рубила дрова, носила воду, доила коров... Не раз ей вспоминалась покинутая Белка — наполовину с жалостью к оставленному животному, наполовину со страхом, что та все же может привести к хозяйке охотников. Но время шло, и все оставалось спокойно. Елена с удивлением думала — неужели охотникам было так сложно выследить ее? Или они решили временно оставить ее в покое?

Настало утро, когда она проснулась и услышала радостный визг Лины. Девушка быстро вылезла наружу... и скатилась вниз по заснеженной кровле. Первый снег, встреченный в Халлетлове... Но грустным мыслям не дал развиться крепкий снежок, пущенный точно в щеку. А крысята-вазашки уже улепетывали прочь. Елена погналась за ними, сплачивая в руках свой снежок.

Девушка, которая весело бралась за любую работу, привлекала внимание соседей. И сама Елена, когда было время, предлагала, кому воды принести, кому крышу почистить. Жуны в долгу не оставались, и она скоро обзавелась теплой овечьей шубкой и шапочкой наподобие ушанки.

Несмотря на все пережитое, Елена влюбилась в Халлетлов. Влюбилась отчаянно. В близкое небо, в бурлящие реки, в жунские землянки и в сопки с отдыхающими на них облаками. Она решила дать себе передышку длиною в зиму. Засыпая при уютном свете очага, она вспоминала леса лучников, тех странных существ, которых встречала там, и думала, думала об этом мире, колыбелью которого когда-то была ее Земля. Чем больше Елена узнавала о Халлетлове, тем более непонятным становилось ее возрождение здесь. То, что дома она умерла, уже почти не вызывало сомнений. Если это иной мир, то остается только смириться. И все же, все же...