Найди меня в Поднебесье

В землянку повеяло холодом. Могильным, пустым холодом. Шелест становился все громче, он стоял сплошным шумовым фоном. Кончики чутких вазашьих ушей нервно подергивались.

'Мертвые души не желают вечного упокоения. Они хотят жить. Убивают ради своей жизни. Не всем дано счастье перерождения'.

Затем начал проникать запах. Запах тления и склепа. Кожистые влажные носы сморщились от отвращения. Люди закрылись рукавами.

А потом послышалось пение. Право, кто хоть раз в жизни слышал его, тот будет вечно радоваться каждому зеленому ростку и каждому вздоху! В этом заунывном пении звучала пустота. Даже не боль. Просто пустота. Ничего. Равнодушие. Пение было ритмичным, приводящим в оцепенение, лишающим любых эмоций, загробным гимном. Сидящие в землянке плотно прижались друг к другу.

Внутрь начала проникать белесая дымка. Света в землянке не было, но эта дымка сама по себе замерцала, высветив бледные лица и выражающие ужас оскалы. И уже явные шаги раздались на поверхности. Неживые подходили к границе.

И вдруг другой звук прорезал наполненную жутью и пением тишину. Детский плач. В жилище неподалеку зарыдал маленький жуненок. И тишина ожила, зашевелилась, холод точно собрался и устремился к цели.

— В бой... — едва выдохнул Ценьан.

Но никто не пошевелился.

Вазашек обеими лапами сжал обсидиановый меч. Шерсть на его затылке встала дыбом.

— Бессмысленно, — тихо ответил Фануй.

Снег зашелестел над самой землянкой, вспарываемый неживыми ступнями.

— В бой, крысы!!! — заорал Ценьан во весь голос. — В бой, трусы!

— В бой!!! — точно со стороны услышала свой голос Елена, и они с предводителем вазашков первыми ринулись наружу, взламывая крытую берестой крышу.

Казалось, будто они с размаху нырнули в ледяную воду, которая мгновенно пропитала насквозь и одежду и тело. Люди и вазашки с неистовыми криками принялись наносить удары мечами и ножами по бесплотным, человекоподобным фигурам. Иногда им это удавалось. По крайней мере, неживые перенесли внимание с селения на бойцов. А с восточной стороны уже мчалась подмога. Но нежить не карлики, с ними сражаться было почти бессмысленно. Вот один вазашек упал наземь, недвижимый. Слышалась хриплая ругань Ценьана пополам с болью.

И тут белесую пелену взрезали, разметали в клочья черные, точно вырезанные, силуэты. Сверкнули сталью мечи, ядовитый зеленый туман пополз вместо мертвого белого.

— Люди! Прочь отсюда! — прогремел звучный, полный жизни, голос.

Но селяне и так бежали со всех ног. Все твердо знали, насколько опасным может быть змеиное дыхание. Только обученные вазашки, которые умели дышать в ядовитом тумане, продолжали сражаться.

Черные, блестящие чешуей тени стремительно бросались на неживых, прямые мечи рассекали бесплотные тела на рваные лоскуты. Из глаз нагов летели серебряные молнии, и тела неживых осаживались, растекались лужами вперемешку со снегом. Два десятка стражей уничтожали под корень тех, кто и так давно уничтожен. Над полем битвы кружили огромные летучие мыши, разметывали крыльями остатки тумана, ударами отправляли наземь тех неживых, которые вздумали умчаться по воздуху. Вот одного нага обвила белая спираль, уронила на землю, потянула за собой. Другой, с медной чешуей на лице, одним ударом меча перерубил неживого. Раздался боевой клич, веселый и яростный. Сильный и звонкий голос Шахиги нельзя было спутать ни с чьим другим.

Елена замешкалась, укрылась за крышей землянки. Только хотела бежать, как перед ней вырос неживой, протянул руку к ее горлу. Она ловко увернулась от этой руки, машинально толкнула врага, и пролетела сквозь тело, поскользнулась на снегу, упала. Неживой раскрыл белый плащ, навис над ней. И его снизу вверх, а затем крест-накрест вспороло стальное лезвие. Бесплотное тело рассеялось, и Елена увидела Арэнкина, черного, страшного, окутанного ядовитым туманом.

— Вон отсюда! — рявкнул наг на нее, прыжком разворачиваясь для следующего удара.

И она с огромным удовольствием помчалась отсюда вон. И тут же столкнулась нос к носу с Фануем.

— Ценьан! — задыхаясь, крикнул он.

Не сговариваясь, они повернули обратно. Набрав в грудь побольше воздуха, снова поднырнули к краю битвы и выволокли истекающего кровью вазашка. Он бессвязно ругался и скрежетал зубами. Подперев предводителя с обеих сторон, они поспешили убраться прочь.

Храбрый Ценьан испустил дух в землянке, заполненной тяжелоранеными. Селяне быстро обрабатывали свои легкие раны и помогали товарищам, которым повезло меньше. Запах пряных трав и крепкого самогона стоял столбом. Другие расходились по домам, устраняли повреждения, в конце концов, валились с ног и засыпали. Несколько стражей отправились прочесывать лес.

Арэнкин вошел в жилище старосты.

— Здравствуй, Чаньунь.

— Здорово! — откликнулся жун. — Что за напасти, одна за другой... Кто ж теперь вместо Ценьана-то, будет а?

— Нежить все чаще появляется в центре страны, — сказал Арэнкин. — Едва успели... Седьмой день одно и то же. Если так пойдет дальше, наших отрядов не хватит для охраны границ. Тренируйте бойцов, Чаньунь, тренируйте, это единственный выход. Жаль Ценьана...

Чаньунь сунул нагу глиняную чашку, и сам сел рядом.

— Ваши все целы? — спросил он.

— Да.

— Надолго задержитесь?

— На несколько дней. Исследуем всю округу — я выйду на рассвете. Боюсь, как бы здесь не возникло облачное море.

— Тьфу на тебя! — передернулся Чаньунь. — Только этого не хватало. Располагайтесь, Меджед-Арэнк. Общинный дом в полном распоряжении твоего отряда. Лина уже собрала женщин, они накормят твоих воинов. Двери моего дома всегда для тебя открыты.

Арэнкин устало улыбнулся.

— Благодарю, друг.

Елена вернулась только под утро, с мороза уставшая и разгоряченная, умытая снегом. На поясе у нее висел мешок с остатками трав. Следом вошла Лина, рухнула на скамью и вытянула ноги.

— Восьмеро погибли, — выдохнула она.

— Пятеро в бою, трое от ран, — уточнила Елена. — Остальные пойдут на поправку, без сомнения.

Она скинула шубу, легла на нары и моментально заснула.

Они встретились только следующим вечером. Улучив свободные минуты, Елена метала нож во дворе, вгоняла в гладкое обтесанное бревно с нескольких шагов. И тут, опережая ее бросок, воздух со свистом рассек стальной росчерк и чей-то нож вонзился в дерево едва не по рукоять. Вверх и вниз по бревну пошли трещины.

— Доброго вечера, Елена, — сказал Арэнкин.

— Доброго, Арэнкин, — откликнулась она. Нужно было что-то сказать, и она продолжила. — Благодарю. Ты спас меня вчера.

— Мы в расчете, — нож плавно выскользнул из дерева и послушно лег в руку хозяина. — Это наша работа, — добавил наг.

— Я знаю, — ей стоило усилий не отстраниться, когда Арэнкин прошел мимо. Не сбавляя шага, он резко развернулся, и пущенный нож сделал трещину еще глубже.

— Ты вся дрожишь, — заметил наг.

Елена не ответила, примериваясь к броску. Рука ее и впрямь дрожала, и нож ушел в снег далеко от бревна.

— Я тебя искал, — сказал Арэнкин, наблюдая за неровной дугой, которую описал клинок.

— Я знаю, — Елена отправилась на поиски ножа. Снег скрипел под кожаными ботинками.

— Ты довольно много знаешь.

— Больше, чем тебе хотелось бы, — она вытерла мокрое от снега лезвие о шубку и спрятала его в ножны. Затем развернулась и направилась прочь.

— Постой, — наг тронул ее за руку.

На этот раз Елена отстранилась. Медленно подняла взгляд, чувствуя, как внутри закипает ярость.

— Подожди. Послушай меня.

— Не хочу. Знаешь, почему? Я верю в то, что змеи крайне хитры, изворотливы и могут убедить в чем угодно. Я не желаю быть обманутой. Оставь меня.

— Ты слышала, как я разговаривал с Вождем, верно?

Елена молчала.

— Я видел, как ты убегала. Я был уверен, что ты направишься в Бохен.

— И просчитался. Что, Арэнкин, не удается заманить меня на Север? Приказ Вождя трудно выполнить? Я только одного не понимаю — что тебе стоит сейчас меня связать, закинуть на спину своей мыши и улететь?

— Ничего не стоит, — подтвердил Арэнкин. — Наверное, надо было тогда так и сделать, а не отпускать тебя...

— Отпускать? — повысила голос Елена.

— Не перебивай. Ханг не остановится. Он будет тебя искать. Тебя сложно отследить, но возможно...

— Значит, лучше будет, если я по-хорошему отправлюсь с тобой на Север и предамся в ваши руки?

— Не перебивай, сказал! Я вовремя понял, что ты отправилась в Дом Медиумов, уничтожил охотников, которые гнались за тобой. Я собирался вернуться за тобой и вернулся, только немного раньше, чем предполагал. Елена. Я хочу тебе помочь.

Она рассмеялась.

— Вы только посмотрите! Арэнкин, я, конечно, просто человек, и ни в какое сравнение с нагами не иду... Но ты мог хоть что-то придумать, чтобы меня убедить?! Назови мне хоть одну причину, по которой твоя 'помощь' не обернется моим несчастьем, и я ее опровергну. Похоже, я нужна вам не меньше, чем Хангу!

Арэнкин молчал. Долго молчал, ожидая, пока ярость хоть немного сойдет с лица Елены.

— Ты спасла мою жизнь, — сказал он, наконец. — Человек, который сделал это, навсегда будет связан с нагом. Я мог бы тогда догнать и вернуть тебя, наплести чего-нибудь. Я этого делать не стал. Ты имеешь полное право мне не верить. Но вот что, Елена. Здесь ты в опасности. Ханг найдет тебя рано или поздно, а против Дома Медиумов бессильны даже мы. Если согласишься на мою помощь, я смогу защитить тебя.

— Зачем я нужна Гирмэну? — прямо спросила Елена. — О какой Горе вы разговаривали? Что для меня — смерть?

— Я не могу тебе рассказать. Эти дела касаются только правителей Халлетлова.

— Вот как! Тогда прошу прощения, что вмешиваюсь в дела великих. Оставляю тебя размышлять о судьбах мира сего. Да, и еще. Чтоб вам всем провалиться! — это она выговорила очень искренне и с душой.

— Если б твое пожелание сбылось, Халлетлов был бы счастлив.

Она развернулась и ушла. Он убрал свой нож и пошел в другую сторону, то и дело прикладываясь к фляге с ядом.

Глава 8.

В общинном доме за длинным столом собрались Арэнкин, Шахига и старосты селения, одним из которых был Чаньунь. Арэнкин ножом расчерчивал по бересте окрестности.

— В этих местах множество нор. Но карликов здесь нет.

— Сбежали, твари! — воскликнул торжествующе кто-то.

— В ваших интересах, чтобы они вернулись, — мрачно сказал Арэнкин. — Здесь силен дух нежити, и он может привлечь других неживых. Дьяволы небесные, почему вы не желаете попробовать восстановить с карликами мир?!

— Как?! — удивился Чаньунь. — Они ушли в холмы много лет назад. Они даже не помнят нашего языка.

— Они точно так же страдают от нежити и проваливаются в облачные моря. Наги и муспельхи издавна воевали между собой, но сейчас мы держим мир, потому что в наших общих интересах охранять Заокраины. А центр страны раздирается бессмысленными нападениями тех, кто когда-то входил в состав народов Халлетлова! У них должен быть центр, откуда идет управление. Вы можете дождаться, что однажды в Халлетлове из-под земли появится орда, неизвестно на что способная. Чаньунь, свяжитесь с Заженем, с Раудой, привлеките лучников, владеющих обменом энергией, и попробуйте вступить с ними в переговоры. Здесь и здесь, — Арэнкин ткнул ножом. — Колодцы шириной не более двух шагов. Но они глубокие. Скорее всего, они проходят до облачной грани.

Кто-то сдавленно охнул.

— Мы установили рядом зеркало. Еще одно зеркало я оставляю вам. В этот раз вас заметил наш разведчик, но мы можем и не уследить.

По столу стукнул небольшой сверток из черного бархата. Внутри оказался куб с гладкими прозрачными гранями. Он был наполнен жидкостью, внутри которой плавал куб поменьше, с зеркальными гранями. Куб пропускал сквозь себя мельчайшие отблески света, преломлял их и выпускал пронзительно яркие и острые лучи.

— Их создают птицелюды. Такое зеркало сделать трудно, и их очень мало. Направляйте свет строго на запад — там наш ближайший пост. Никакой лишней паники, сигнал доходит до нас быстро. Чаньунь, ты умеешь пользоваться зеркалом?

— Учился когда-то.

— Храни его у себя. Обучишь остальных сам.

Жун бережно придвинул к себе куб и завернул его в бархат.

— В том месте может возникнуть облачное море? — подал голос второй староста.

— Вряд ли, — отозвался Шахига. — Но точно мы никогда не можем сказать. Возле колодцев нет ни трещин, ни разломов. Будем надеяться, что это были единичные взрывы.

— Подрастают новые юноши, — сказал Чаньунь. — Когда вы готовы их принять?

— Весной. Дьяволы, у нас же сейчас сын Ценьана... Он будет достойнейшей заменой отцу.

Вдруг дверь дома приоткрылась. Наги и старосты смолкли, вопросительно глядя на вошедшего парня.

— Чего надо, Фануй? — рыкнул Чаньунь.

— Я хочу говорить с вождем нагов! — гордо сказал парень, глядя при этом на дощатую стену.

— Подождешь! Не видишь, мы заняты!

— Постой, — остановил жуна Арэнкин. — Что тебе?

Фануй переступил с ноги на ногу, кашлянул и решительно подошел к Арэнкину.

— Господин... — начал он и запнулся, смолк.

— Ну? — прошипел Арэнкин.

— Я пришел с просьбой. Возьмите меня с собой на Север! — единым духом выпалил Фануй, вскидывая голову. — Я хочу обучаться...

— Чему? — спокойно спросил наг.

— Тому же, чему учатся мои братья. Я хочу уметь защищать наш дом! — щеки Фануя, и без того красные с мороза, запылали еще сильнее.

— Тебе должно быть известно, — медленно проговорил Арэнкин, — что мы не обучаем людей. Вы намного слабее вазашков.

— Господин. Я сильный, я тренировался! Ценьан погиб, вместе с ним погибли и другие защитники. Я не могу сидеть, сложа руки. Я желаю...я должен сражаться не только топорами да камнями!

— Повторяю, людям нечего у нас делать. Ты не выдержишь. Разговор окончен.

— Но...

— Убирайся прочь.

Фануй поколебался, и, делать нечего, вышел. Хлопнула дверь. Шахига проводил его взглядом.

— Не слишком ли резко, Арэнкин?

— Не слишком. Если он достаточно умен, то это на пользу. Вернемся к делам.

Вечером Арэнкин поднимался от речной полыньи. Вдруг позади него метнулась еле заметная тень. Не успев сделать лишний шаг, Фануй уже летел вверх тормашками в сугроб. В другую сторону отлетел его нож.

— Похвально, — послышался голос сквозь забившийся в уши снег. — Наглость не самое плохое качество.

Фануй выбрался из сугроба и тут же плюхнулся обратно, инстинктивно уклоняясь от резкого свиста. Тонкий кончик кнута обжег его шею, едва не задев кадык.

— Встань.

Вокруг начали собираться любопытствующие селяне.

Фануй с горящими ушами снова начал подниматься. Ему показалось, что рука нага дрогнула, предвещая новый удар. Парень кувыркнулся набок, бросился плашмя в снег. Вынимать из-за пояса топор было некогда, но тут под руку попались невесть кем брошенные вилы. Фануй схватил их. И только когда обернулся, понял, что наг при желании мог бы уже не единожды сделать из него домашнюю лапшу. Но Арэнкин просто наблюда. Черная змея кнута неподвижно лежала на снегу. Отступать было некуда. Крадучись, Фануй стал подбираться к нагу. Выбрал момент и молнией ринулся, наметился вбок, но в последний миг ударил точно вперед. Инструмент вылетел из рук, точно тростинка, обвитая гибкими кольцами, и упал в снег, Фануй скривился от боли и схватился за руку. На пальцах вспухла багровая полоса.