Найди меня в Поднебесье

— Я пойду с тобой! — сказала Елена, скидывая с головы мышонка.

— Не пойдешь! — отрезала Мейетола. — Нечего путаться под ногами!

— Пойду! — рявкнула Елена. — Или бездарно зарежу первое попавшееся живое существо в первом же углу!

После ухода Шахиги кандидаты ходили, как пришибленные, и упрямо выполняли одну из частей своей шутливой клятвы — приходить в тренировочный двор даже, если занятий нет. Работали так, будто их завтра же ждет смертельная схватка.

Мейетола держалась, как обычно, с удвоенной силой гоняла юнцов по двору. Резко обрывала попытки Елены заговорить лишний раз. Но девушка не могла не заметить, как нагини то и дело рассеянно потирает висок, и какое осунувшееся у нее лицо. Они общались на уровне интуиции, на языке, понятном обеим — Елена обычно первой брала меч и выходила на площадку. Они дрались с яростью, которой мог похвастаться не всякий неживой, объединенные единым чувством.

Потом, опустошенные, подолгу сидели молчаливо на песке. Можно было только представить, что творилось в душе Мейетолы. Елена чувствовала себя потерянной, столкнувшейся с чем-то неизведанным, страшным, не поддающимся осознанию.

Сумеречная тишина опускается на тренировочный двор. С серого неба падает снежинка, потом другая, целый рой кружит и опадает на песок, прислушивается к тихим голосам нагини и девушки, сидящих рядом.

— Невозможно представить, что Арэнкин настолько боится смерти.

Мейетола хотела было ответить резко, но вдруг закусила губу и отвернулась.

— Не смерти, — глухо сказала она. — Каменной обители, погребения заживо под снежными заносами на Заокраинах. Когда-то давно, проходя Посвящение в воины, он не смог бросить вызов, не решился столкнуться со страхом. С тех пор вечный страх сжигает его изнутри. Этого не затмить наркотиками, не успокоить женскими объятиями, не позабыть в опъянении битвы. Смерти он был бы только рад. И, клянусь, недалек тот день, когда найдет ее. Правда, по иронии Демиургов, таких одержимых смерть берет не часто.

— Я, наверное, давно бы бросилась на собственный нож.

— Не ты одна. Думаешь, много среди нас тех, кого не посещают такие мысли? Наги не распоряжаются собственной жизнью. Мы — народ воинов, каждый наг в раннем детстве дает особую клятву, наши воззрения впитываются с материнским ядом, передаются с кровью через сотни поколений. Мы не можем себе позволить сознательной смерти...

Я и Арэнкин не родные по крови. Я пришла в Скальный замок уже в сознательном возрасте, сбежала из дома, желая обучаться воинскому ремеслу. По дороге к замку повстречала Арэнкина и Шахигу, возвращавшихся из похода. Смешно вспомнить, как бежала за ними, пыталась что-то доказать, просила взять меня в замок, — гордые глаза нагини чуть потеплели. — В замок они меня, конечно, взяли и прямиком отправили на кухню. Много времени прошло, прежде чем я сумела выбить себе хотя бы присутствие на тренировках. Арэнкин заметил, что я неплохо владею ножами и для собственного развлечения взялся меня обучать в редкое, свободное от заокраинных битв время. Еще более редкими вечерами возвращался к своей нагини. У них подрастал сын. Арэнкин его не щадил. Никак не выделял, обучал воинскому ремеслу наравне с другими. Витенег, который тогда был Вождем, одобрительно отзывался о юном наге. Он обещал превзойти отца...

Елена вся сжалась, затаилась. Она вспомнила страшную клятву Арэнкина, позабытую тогда в запале. Показалось, что сверху нависла тяжелая черная туча. Мейетола помолчала, ожидая вопроса. Не дождавшись, продолжила:

— Демиурги распорядились так, что его сын погиб в одном из первых своих сражений с нежитью. Я помню, как юного воина принесли, истекающего кровью, и как Арэнкин вышел навстречу. 'Хорошая смерть, — сказал он тогда. — Погибнуть в бою лучше, чем медленно превратиться в камень. Жаль, что так рано'. Его нагини не перенесла горя и закололась кинжалом. Ее осуждали, говорили, что она могла родить еще сыновей, но для нагов эта возможность слишком призрачна.

Он, казалось, не вздохнул тогда лишний раз. Только я знаю, каково ему пришлось. В те дни мы были друг для друга самой жизнью. Загоняли летунов до пены изо рта, долетали до облачной грани. Дрались, о Демиурги, как мы дрались на мечах! Клянусь, он ни с кем, ни с одним неживым, ни с одним нагом не дрался с такой яростью, как со мной! Он доверял мне всю свою боль, всю ненависть, все, что не мог показать никому другому. Он отдавал мне самого себя. Через некоторое время мы провели обряд кровосмешения и стали братом и сестрой.

С тех пор Арэнкин жил только ради возрождения Вождя, верный долгу и зову крови. Дьяволы небесные, Елена, зачем только я все это рассказываю?! Бери меч! Бери меч, говорю!

'Каково это — жить, не зная, проснешься ли ты завтра собой? Думать каждый день, останутся ли у тебя наутро хоть какие-нибудь чувства и желания? В чем ценность такой жизни, есть ли она вообще? Самая жестокая смерть не может быть страшнее равнодушия. Они смиряются, покоряются своей участи, у них нет выбора. До чего же, оказывается, счастливы люди!'

Глава 10.

По одной из версий мир родился из противостояния льда и пламени.

Холод и жар, огонь и вода. Они сливаются, проникают друг в друга, оттеняют, играют... Вечная борьба, лезвия обоюдоострого клинка, единое целое, разделенное невидимой гранью.

— Давай, Бхати! Покажи ему!

Равные по мощи, отражения друг друга, огненный смерч и черный вихрь. Без одного нет другого, не зная, что такое холод, нельзя прочувствовать жар...

— Арэнкин! Осторожнее!

Капля крови, соединяющая в одну две стихии. Алый цвет, как мост между чернью и золотом. Огненные искры летят на серый камень. Сверкающая накидка на миг касается черного плаща, золотой браслет проскальзывает по серебряному перстню. Противники расходятся на несколько шагов, присматриваются друг к другу, мягко, неторопливо кружат, словно изголодавшиеся звери. Одна — грациозная дикая рысь, яркоглазая, хищная, прекрасная, опасная. Другой — свернувшийся в кольца змей, воплощение хлада, сдержанный, готовый к нападению, смертельно ядовитый.

— Атакуй, Бхати!

— Наставник! Ну вперед же!

Рано, еще рано... Они не слышат тех, кто находится за пределами идеально ровного круга. Не существует никого, неважно все кроме этих двоих. Два меча тянутся друг к другу, прощупывают слабые места, подрагивают в руках, готовые ринуться в бой независимо от своих хозяев. Один — с волнистым лезвием, с рукоятью, усыпанной рубинами, с золотой филигранью по клинку. Другой — строгий, прямой, с серебряным клеймом на черном навершии.

Это похоже на танец, страстный, проникновенный, не нуждающийся в словах, танец для двоих. Бой, в котором нет победителей и нет побежденных. Все вокруг тонет в тумане. К его бледному лицу приливает неожиданно теплая кровь. В ее ярких пылающих глазах внезапно отражается лед.

Удар! Тяжелый меч сбивает с верного пути филигранный клинок. Удар! Меч проходит над землей под босыми ногами в золотых браслетах. Удар! Отклонившись, черный вихрь проскальзывает чуть вперед, уводит руку с волнистым клинком в сторону.

Удары, один за другим, стремительные, невероятные, яростные, со стороны за ними невозможно уследить. Двое сливаются в единый черно-золотой круг, цвет насыщается звоном стали. Выпад, еще выпад! Прямой меч резко вспарывает яркий подол, филигранный клинок игриво подцепляет застежку тяжелого плаща. На губах бойцов играет практически одинаковая улыбка. Обмен еще несколькими вежливыми, отточенными ударами. Арэнкин первым делает условленный жест и опускает меч, чуть отступает. Бхати тут же церемонно склоняет голову, и, как его отражение, делает шаг назад.

Среди вазашков пронесся разочарованный гул.

— Справедливым будет признать твою победу, прекрасная Бхати! — произнес Арэнкин, стирая с щеки кровь.

— Справедливее признать уважительное отношение нагов к гостям! — парировала с улыбкой муспельхка.

— Заканчивайте любезничать! — вмешался Охэнзи. — Арэнкин, дай-ка примериться к твоему мечу, — старый наг взмахнул пару раз, перебросил меч из руки в руку. — М-да! Неплохо, очень неплохо!

— Все оружие закалено в недрах вулкана, — сказал молодой муспельх с огромной гранатовой серьгой в ухе. — Жаль, вы не пользуетесь доспехами, мы могли бы предоставить огромный выбор!

Охэнзи внимательно рассматривал блестящий клинок.

— Да. Некоторое время выдержать в мертвой воде — и станет выше всяких похвал! Ох, нет, Сарти, уволь, я ненавижу ваши сладости и орехи, от них зубы сводит...

А Елена очень даже оценила сладости муспельхов. Она в компании Фануя и Гансика уже несколько часов провела во дворе, отведенном под своеобразную ярмарку. Кандидаты вовсю развлекались глотанием огня, а девушка училась работать горящим хлыстом. На службе у муспельхов состояло несколько людей. В коричневых неприметных плащах с капюшонами, они следили за хранением товаров и выполняли мелкие поручения.

Выходя со двора, Елена живо обсуждала с Фануем возможности применения огня в бою и столкнулась с одним из людей. Он молчаливо посторонился, но ей вдруг стало не по себе от его присутствия.

— А где Шахига? — спросила вдруг Бхати, оглядываясь по сторонам. — Где этот нахал? Он на Заокраинах? Арэнк, вы разве не в одном отряде?

Арэнкин не отреагировал. За него ответил Охэнзи. Арэнкин направился навстречу Елене.

— Что с тобой? Ты чем-то напугана?

— Нет, — улыбнулась она. — С чего ты взял!

— Сегодня вечером — торжественный прием гостей. Если ты откажешься находиться рядом со мной, я твоим вазашкам лично оборву усы на ближайшей тренировке!

Елена снова улыбнулась, уже искреннее, и нежно прижалась к его плечу.

Арэнкин терпеть не мог торжественные приемы. Он предпочитал испытывать оружие наряду с другими воинами. И присутствовал здесь только по просьбе Охэнзи. После тех страшных дней они не один час провели наедине в долгих разговорах. Старый наг входил в число тех немногих, чье мнение Арэнкин принимал в расчет.

Сейчас он развлекался тем, что наперегонки с Кэнги гонял взглядом пауков по потолку и колоннам. Периодически психика несчастных членистоногих сдавала, и они падали — большей частью кому-нибудь за шиворот или на пышные прически муспельхов. Благо, пауки в разряд разумных существ не входили, и убивать их можно было незаметно и безнаказанно. Кэнги заставил особенно жирного паука прыгнуть прямо на дольку засахаренного фрукта, которую молодой муспельх подносил ко рту, и, как ни в чем не бывало, отвел взгляд. Арэнкин вспомнил, как однажды поймал Шахигу на попытке загипнотизировать волка, выбредшего по зиме к замку. Поймал вовремя — еще чуть-чуть, и с животного можно было бы с чистой совестью сдирать шкуру. Конечно, наказанием по всей строгости это не грозило, но разбирательство состоялось бы нешуточное...

Он стряхнул сразу несколько окоченевших черных трупиков в длинные волосы Кэнги. Рыжеволосый наг придирчиво осмотрел одного и с аппетитом обгрыз жирные лапки, облизнул губы тонким раздвоенным языком. Арэнкин иногда завидовал ему. Впрочем, не он один. Кэнги умел наполовину оборачиваться змеем, в нем было больше змеиного, чем во многих других нагах. Такие способности проявлялись спонтанно, не у всех.

'Да. Не так много осталось в нас от богов, наводящих священный трепет, какими мы когда-то были'.

Кэнги незаметно указал ему на муспельха с гранатовой серьгой и прилизанными волосами. Наги дружно стрельнули взглядами по потолку и обрушили на Сарти целый град пауков. Муспельх сохранял любезный вид, стараясь незаметно стряхнуть с себя членистоногих. Кэнги принялся тихонько насвистывать и подмигнул удлиненным глазом. Арэнкин засмеялся.

— Вот змееныши змеенышами! — укоризненно покачал головой Охэнзи. — Ладно, Кэнги, с него еще шкура вчерашняя не слезла. Арэнкин, а с тобой-то что?!

Арэнкин не имел представления, что с ним. Ему просто хотелось жить, проживать каждый миг.

Слева раздался смешок Мейетолы.

— Не переживай, Охэнзи, — нагини вольно разлеглась на каменном ложе, черные локоны, похожие на змей, мели пол. — От моего братца никогда не знаешь, чего ожидать! Так, Арэнкин?

Мейетола надкусила белыми зубами виноградину, яркий сок потек по ее щеке. Арэнкин знал, что она все еще сгорает от бешенства. Даже Елена не желала и смотреть в его сторону долгое время. А Мейетола не Елена, она еще долго будет отходить. Он не знал, что хуже — эта злость или спокойная печальная мудрость Охэнзи. Но давно усвоил, что с Мейетолой никто не мог сравниться в таланте портить настроение.

'Что дальше? Сколько еще это продлится?'

Он нашел Елену взглядом рядом с муспельхами и неизменными вазашками. Кандидатов допустили на прием — пусть развлекутся, отведают муспельхские яства, поговорят об оружии...

Гирмэн, в тяжелом серебристом одеянии с пышным воротником в виде змеиных голов, беседовал с Бхати.

'Он ждет. Выжидает. Остаться в замке? Ни за что. Увести Елену в селение жунов? Опасно. Может, и правда... Новое облачное море десять дней назад, новые смерти, новые толпы нежити. Что значит одна жизнь в сравнении с целым миром? Что значит моя жизнь, зачем я за нее так держусь? Охэнзи прав. Чем я лучше других нагов, чем я лучше Шахиги?'

— Арэнкин... — рука с алыми ногтями сжимает его руку.

'Мир рождается из крови, кровь поддерживает его жизнь. Кто виноват, что мы оказались здесь, забытые пережитки древности, ненужные боги? Свежая кровь, чистая энергия, которой хватит, чтобы обновить весь мир. Или одну мою душу. Что важнее? Я умею приносить жертвы. Могу ли я чем-то пожертвовать?'

— Арэнкин, я люблю тебя...

— Знаю, родная моя. Я тоже тебя люблю.

Мейетола прижимается щекой к его руке.

— Поступай, как считаешь правильным.

— Правильным для кого?

— Если бы я знала... Мне жаль эту девочку.

— Жалость — удел слабых.

— Да. Этому нас учат раньше, чем держать оружие.

— А держать оружие — раньше, чем ходить. Ты спасла меня однажды. Ты нужна мне сейчас.

— Я здесь, мой хороший.

— Прости меня. Прости за Шахигу.

— Не прощу. Никогда.

— Я знаю. И все же... Все кончается.

— Кончается по-разному.

— Мой сын когда-то погиб, как воин, с горящей, неостывшей душой. Эта девушка может погибнуть во имя жизни мира, пока моя душа еще горит ею. Не это ли лучшая смерть? Не в этом ли настоящая жизнь?

Мейетола не ответила. На его запястье остались следы от ногтей.

— Моей энергии тебе недостаточно.