...Берта умерла утром, почти сразу же после того, как я положила ей в приоткрытый рот последний зеленоватый шарик. Она сделала последнее усилие, проталкивая его в себя и я приподняла ей голову, дав отпить теплого отвара. Судорожный вздох, последнее слабое пожатие холодеющими пальцами...последний взгляд и все... Тело обмякло и стало похоже на тряпичную куклу.. Я осторожно сняла ее голову с колен и положила на холстину, служащую ей простыней. Холстину я меняла три дня назад, чтобы хоть немного избавиться от жутких запахов...сегодня я бы опять поменяла ее на чистую, постиранную вчера.
Что надо делать с умершими? Вроде бы они должны еще три дня находиться на этой земле для прощания с ними. Но мне было страшно даже сидеть рядом с тем, во что сейчас медленно превращалась Берта, пока еще сохранявшая на лице следы былой красоты. Я помню ее живой, пусть она сохранится в моей памяти такой — с гордо поднятой головой, стоящей на вершине холма, залитого солнечными лучами. Распущенные темные волосы с редкими седыми прядями лежали по плечам и чуть шевелились от ветерка, пролетающего между пологих гор. Весь ее облик в тот момент дышал подлинным благородством, которое не дается ни за какие деньги и не присуще даже самым высоким титулам. Спасибо тебе, Берта, за все, что ты для меня сделала. Ты никогда не рассказывала о себе, сколько я не просила тебя, ни разу ты даже не намекнула мне о своих желаниях и мечтах, я так и не узнала, кто ты была по рождению и почему избрала для себя эту судьбу.
После смерти Берта показалась мне очень тяжелой, хотя она была ненамного выше меня. Я завернула ее тело в холстину, положила на толстую дерюгу, лежащую у входа в дом и потащила по траве, уже подсохшей от утренней росы. Тащить было недалеко, но сейчас этот скорбный путь казался мне бесконечным. Но все когда-нибудь кончается и вот уже поползла вниз каменная осыпь, под которой навсегда скрылось тело единственного человека в этом негостеприимном мире, с которым я буквально сроднилась за последние три месяца. Пусть твоя душа, Берта, легко отойдет на суд Творца!
Похоронив знахарку и осмотревшись по сторонам, я только сейчас поняла, что осталась абсолютно одна. Не с кем даже поговорить, не о ком заботиться, ни одной живой души вокруг, только ветер шумит в вершинах елей, да шуршит трава. Дом стоит пустой и неизвестно еще, сколько мне предстоит в нем прожить. Берта не один раз просила меня никуда не уходить отсюда, мотивируя это тем, что об этом месте известно членам ее братства, которое поможет королю в его поисках. Пока мне действительно некуда было идти, хотя в душе я все время надеялась на подсказку свыше. Сомнения по поводу правильности моего поведения тут постоянно свербели внутри — надо ли оставаться и терпеливо ждать появления короля или плюнуть на все и двигаться в большой мир самостоятельно? Несмотря на все разговоры с Бертой и ее собственное убеждение в том, что для меня рядом с королем все будет в шоколаде, я ей не верила и больше всего эти рассказы походили на сыр в мышеловке, за который надо платить слишком дорогую цену.
Моя собственная логика и весь жизненный опыт просто кричал о том, что любые правители совсем не те существа, которые вот так, задарма, дадут мне свободу. Разрешение жить при дворе, возможность следовать своим устоям даже в одежде, иметь в награду от короля что угодно за Силу, которую он будет иметь с моей помощью — я считала, что это агитпункт чистой воды, а самое спорное было то, что меня нельзя ни к чему принуждать. Якобы все должно быть только добровольно...Это и вызывало самые большие опасения. Безусловно, если есть условие, что амплификатора нельзя заставить ничего делать силой, то можно проделать любой другой финт, при котором я сама соглашусь на все, что угодно. Здешняя жизнь имеет мало пряников, а вот кнуты наверняка тут более распространены. Эпоха, знаете ли, диктует свои законы.
Подобные мысли постоянно крутились в голове, даже когда я занималась самой прозаической стиркой. Шли дни, я никак не могла решиться на уход с насиженного места и всеми силами старалась не впадать в панику. Да, пока я живу тут одна. Надо собирать хворост для очага, надо носить воду, надо следить за могилой Берты, надо постоянно работать, чтобы не сойти с ума от одиночества и тоски по дому. Надо разговаривать хоть сама с собой, читать стихи, умножать трехзначные числа, анализировать произошедшее со мной, только тогда я не свихнусь и смогу адекватно воспринимать окружающее.
Чем может занять себя женщина? Как и любая другая, сперва я занялась уборкой в доме. Выбросила все тряпки, которые уже было бесполезно стирать в ручье, отобрала то, что еще могло мне пригодиться. Берту я похоронила в той одежде, в которой она умерла, но остался плащ, пара юбок, накидка, кофты, и всю одежду еще можно было носить. Кто знает, может скоро выпадет снег и без плаща или лишней кофты я запросто могу простудиться, а лечиться здесь нечем. Кроссовки еще могли жить, а вот джинсы вытерлись и начали расползаться по швам. Без штанов дело было совсем плохо, но на полке я нашла страшного вида иглы и кое-как сшила замену, которую можно было одевать под широкую юбку. Насколько я помнила из истории, штаны здешние дамы не носили, чем они там прикрывали зады, было непонятно, но я решила от канонов своего мира не отступать и трусы для себя все-таки ввести в обиход.
Вычистив дом, я принялась за окружающую обстановку — соорудила скамейку у стены, поправила ступени, замазала окна глиной, чтобы не так сифонил ветер. Воткнула шесты, на которых сохли всяческие постирушки, расчистила берег ручья, убрала мусор от дома и стала подумывать, как бы соорудить хоть самую примитивную печку для обогрева, так как очаг в доме тепла почти не давал. Для этого я исследовала осыпи, отбирая камни, по форме напоминаюшие кирпичи и терпеливо таскала их к дому, прикидывая, с чего начать работу. Это была вполне стоящая цель и я так увлеклась ею и возможностью пожить в тепле, что потеряла осторожность.
Прошел уже месяц со дня смерти Берты. Я делала насечки на стене дома, чтобы не потерять счет дням, проведенным в этом мире и теперь гордилась своим календарем, ведя его по земным параметрам. Сегодня было шестнадцатое августа, я вчера настирала постельные холсты и они болтались на шестах, выбеливаясь солнцем. Камней для будущей печи было сложено преизрядно и мне захотелось прогуляться через соседний распадок в то место, где Берта показывала мне заросли дикого лука. Луковый поход себя оправдал, узелок был приличный и я уже предвкушала, как растоплю очаг и заварю себе кашу, посыпав ее приятно пахнущими узкими листьями. В вершинах елей по-прежнему шумел ветер, не дающий возможности услышать подозрительные звуки и только поэтому я дошла сквозь редкий ельник почти до самой поляны перед домом. Я настолько привыкла, что живу тут одна, что не сразу и поняла, что на поляне изменилось. Лошади! На поляне стояли две оседланные лошади и спокойно помахивали хвостами!
Кидаться к ним и вопить от радости я даже и не подумала. Мало ли кто мог заехать в такую глушь, а на королевских скакунов они походили мало — седла простые, никакой вычурности, и вообще, неплохо было бы и седоков увидеть, прежде чем идти с ними на контакт. Из дома вышел мужчина в кожаной куртке и войлочной круглой шапке, опоясанный широким поясом с мечом. Хлопнул с силой дверью и заорал:
— Кла-аус! Клаус! Сьер Майдель! Дом пуст, в нем никого нет, но тут явно живут! Сьер Майдель, где ее искать теперь, ведьму эту?
— А чего ее искать, Хавьер? — мужской голос сзади заставил вздрогнуть от неожиданности. — Я уже нашел ее, можешь посмотреть! Давай, выходи, чего встала? — сзади меня подтолкнули в спину и пришлось выйти из спасительного ельника.
— Сьер Майдель, как это вам так быстро удалось? Нипочем бы не догадался, где она прячется! — подобострастный тон Хавьера, щербатого мужика с трехдневной щетиной и неприятно бегающими глазками мелкого воришки, был до крайности неприятен. — Зато бегать по горам не надо, можно сегодня и назад двинуться, верно?
— Удалось, коли сразу ее заприметил еще издалека! — Клаус довольно улыбался, рассматривая меня сверху вниз. Вид у него был самый что ни на есть бандитский — перебитый нос, редкие оспины на лице, темные глаза, остро поглядывающие по сторонам и настороженность в каждом жесте свидетельствовали о том, что он очень опасен и сперва бьет, а потом уже разговаривает. На вид ему можно было дать от 25 до 35 лет, темные короткие волосы падали на лоб и он изредка зачесывал их назад всей пятерней. — Ты живешь тут? — спросил он скорее утвердительно, чем вопросительно. — Ну, отвечай, ведьма!
Я кивнула головой, стараясь не смотреть ему прямо в глаза. Тут это могут принять за вызов, а вступать в конфликт не входило в мои планы. Лучше бы сказали, что им надо от меня, а я пока помолчу.
— Одна живешь? — продолжил свой допрос Клаус. — Чего молчишь, немая, что ли? Так мы живо научим тебя говорить, если не научилась до сего дня, клянусь Творцом Вседержителем! Где все, кто тут с тобой живет?
— Н-никого т-тут н-нет, я одна, — заикаться я стала исключительно от волнения, но Хавьер принял его за страх и заржал, широко открывая рот.
— Заговорила сразу, сьер Майдель, как вы припугнули ее! Хорошо это у вас получается!
— А то! — Клаусу надоело рассматривать меня, широкая юбка и замотанный платок хорошо скрывали внешность, и я была очень рада, что интерес у него пропал.— Ведьма, ты сейчас собираешься и идешь с нами, поняла? Тебе оказана великая честь — граф де Сорбель нуждается в твоей помощи, хоть ты и недостойна даже для того, чтобы стоять рядом с ним. Поможешь ему — тебя наградят, не сможешь помочь, ну...не обессудь, укоротишься на голову. Поняла или нет? Живо собирайся, путь долгий, а третьей лошади у нас нет, пойдешь пешком. Пшла!
Тычок в спину в сторону дома подтвердил всю серьезность происходящего. Я решила было запереться в доме, чтобы попытаться удрать через окошко на другой стороне, но Хавьер поставил ногу в тяжелом сапоге так, чтобы не дать закрыться двери.
— Давай, бери свои тряпки с собой, да поживее! — скомандовал он, осматривая убогую обстановку дома Берты.
— Что..брать?
— Плащ бери, накидку...теплое возьми, да ценности свои захвати, — при последних словах его глазки забегали по стенам, присматривая, чем бы тут поживиться.
— Нет у меня... ценностей. Травы есть, котелок есть, нож и топор есть. Больше ничего нет, — старалась я говорить как можно тише, шелестящим голосом.
— Котелок мы заберем, тебе еще селяне дадут, как у них потрешься. Что, неужели ни серебрушки ни медяка не накопила, а?
— Не с чего копить тут...селяне крупой да хлебом платят, денег у них нет, — я уже собрала свои нехитрые пожитки и завязала их в холстину узлом. Хорошо, что сегодня я пошла в юбке и сшитых штанах под ней, а не в джинсах. Их я потихоньку сунула в узел, авось, пригодятся. Кроссовки под длинным подолом были не видны.
— А раз не накопила ничего, неча тут топтаться, давай, вали из дома, ведьма проклятая! — Хавьер мне не поверил и начал сам обыскивать убогую комнату.
— Ну, долго собираешься, ведьма! — раздался голос с улицы. — Хавьер, нечего там искать, по ней видно, что у нее отродясь больше медяка за всю жизнь не водилось! Давай выходи, двигаться назад пора, граф ждет!
— Иду, иду, сьер Майдель! — откликнулся Хавьер, ища хоть какую-то поживу. — Только котелок прихвачу, знатный котелок, у нас похуже будет! А то непорядок получается, у ведьмы какой-то есть, а у нас нет!
Клаус ехал впереди, я шла за ним, за мной и немного сбоку ехал Хавьер. Лошади шли неспешно, едва заметная тропка уже кончилась и теперь мы двигались по ориентирам, понятным только самому Клаусу. Я несла свой узел то на плече, то в руках, стараясь равномерно переставлять ноги. Неизвестно, какой путь у нас впереди, надо беречь силы. Сбежать от моих провожатых будет сложновато днем, но может, попробовать сделать это ночью? Беспокоило то, что я запросто могу заблудиться в этих горах и не найти дороги к домику Берты. Непонятная обстановка нагнетала страх — кто эти двое и зачем я понадобилась им? Впрочем, по их разговорам я поняла, что ехали они за Бертой...
— Сьер Майдель, а граф наградит нас за то, что мы ведьму ему доставим?
— Может, и наградит, коли ведьма ему подсобит. Графу она уж очень нужна была, не зря он нас послал за ней. Далековато, ну да ничего, зато ведьму сразу нашли, да еще и здоровую, тащить волоком не надо, вон, сама топает, да еще шмотье свое тащит. Эй, ведьма, ты чего молчишь, говорить с нами не хочешь?
— Устала я и пить хочу, — говорить я старалась по возможности глуше, опустив голову в намотанный платок. — Будем отдыхать, поговорим.
— Видал, Хавьер, устала она! — хохотнул Клаус. — А мы не устали, столько отмахали, чтобы тебя найти! Одни не знают ничего, другие только слышали, что у ручья за каменной осыпью живет ведьма Берта, третьи попрятались, как от врагов, только пустые лачуги стоят! Никто ничего не знает, никто ничего не говорит, пока ножом не пригрозишь! Ну-ка, Хавьер, расскажи, как мы того мужика ножом кольнули, что врал нам!
— Истинная правда, сьер Майдель, пока ножом не поработаешь, рта не раскроют! — подобострастно хихикнул мужичонка. — Зато потом, как кровь потекла, сразу вспомнил, как к Берте проехать!
Оба долго ржали, вспоминая мерзкие подробности своего пути к домику Берты. По их словам выходило, что ехали они сюда четыре дня, причем долго плутали где-то рядом с тем селением, где нам давали еду. Возможно, это будет единственная зацепка для тех, кто придет с королем за мной. Господи, что же надо от Берты этому графу?
День передвижения по местным горам умотал меня вусмерть. Клаус и Хавьер сидели в седлах, то переругиваясь, то рассуждая о том, как не сбиться с дороги, но большую часть пути они все же молчали. Я же и вовсе не приставала к ним с разговорами, полагая, что они сами знают слишком мало, иначе бы уже сболтнули хоть что-то. Упала темнота и пришлось остановиться на ночлег у подножия высокой скалы. Мужчины развели костер между двумя большими камнями, повесили над огнем мой котелок и стали варить там еду, судя по всему — опять же из моих запасов крупы. Сели есть, подзуживая друг друга и весело переругиваясь, после еды Хавьер рыгнул и прислонился спиной к камню.
— Эй, ведьма, а что ты не просишь еды? Не голодна, что ли? — сытый Клаус вальяжно развалился у костра, ковыряясь в зубах.
— А вы дадите, если попрошу? — ехидствовать с этими хамами не хотелось, но оно получилось само собой.
— А мы все съели, представляешь! Ничего не осталось! — радостно заявил Клаус, а Хавьер захихикал.
— Тогда и просить нечего, раз все съели. — Я устала до дрожи в ногах, есть уже не хотелось и бурчанье в животе давно прекратилось. — Воды дайте, если можно, мне нести ее не в чем.
— Воды-ы? — протянул Клаус. — Воду мы тоже сами везем...да ладно, так и быть, возьми, а то сдохнешь еще по дороге-то, а графу это не понравится...
Воду они везли в мехах, что придавало ей неприятный привкус. Впрочем, это только на мой взгляд да еще после чистейшего горного ручья, мужики же пили ее безо всякого отвращения.
