Книга 6. Воздушный cтрелок. Опричник

Часть 5. НА СКОЛЬЗКОМ ЛЬДУ

Глава 1. Каждому по делам его...

Приём по поводу помолвки Леонида и Марии прошёл... ожидаемо. Отзвучали витиеватые поздравления, отшуршали тихие пересуды по углам, отгремели здравицы чуть поднабравшихся бояр. Даже посуду ненароком побили, но так, в самую плепорцию. А на следующий день громыхнуло. Боярская Москва, изрядно прореженная после неудачного мятежа, но за прошедший год успевшая пополниться приехавшими искать столичного счастья "ливадийцами" и "новгородцами", забурлила от новостей, порождённых маленьким приёмом, устроенным окольничим Посольского приказа, служилым боярином Бестужевым. О помолвке и участниках действа ахали в дамских салонах, и солидно в полголоса рассуждали завсегдатаи мужских клубов. Но если боярышни вздыхали о любви боярина и простолюдинки превозмогшей сословные препоны, то их матерей интересовали несколько иные детали свершившегося действа. А именно, тот факт, что руку невесты в ладонь жениха вложил не отец оной, а некий мало кому известный в свете, молодой человек, едва ли не ровесник жениха, оказавшийся учителем юной Марии Вербицкой. И пусть мужчины понимающе кивают и тянут о "старых традициях", но кому как не женщинам — хранителям силы рода знать, что учитель по слову может свести руки суженых вместо их родителей только в одном случае — если на него возложена обязанность стать проводником линии нового рода. И вот это было куда важнее, чем любые иные подробности вполне обычного для Москвы приёма.

Тасовались евгенические карты, перерывались архивы, семейные евгеники сбивались с ног в поисках информации, и чем больше её находилось, тем в большее недоумение приходили матроны старых семей... пока не прозвучал голос той, что одним словом могла заткнуть любую из "этих суетливых несушек".

— А кому ещё можно доверить регентство будущих Скуратовых, как не их же отпрыску? — фыркнула Посадская, выслушав возмущение таким странным выбором Бестужевых и Вербицких, очередной "молодой вертихвостки".

— Причём здесь эти палачи? — недоумённо спросила всё та же дама... и отшатнулась от полоснувшего по ней яростного взгляда Елены Павловны.

— Лушенька, голова твоя садовая, прежде чем лить грязь на древний род, убедись, что его герб перевёрнут, — взяв себя в руки, арктическим тоном произнесла боярыня. — Иначе рискуешь однажды не проснуться.

— А разве, Скуратовы... — протянула Ираида Львова, соседка сконфузившейся "Лушеньки", но, заметив лёгкий кивок Великой Мегеры, охнула.

— Живы они. Живы, — с явным удовольствием проговорила Посадская, затягиваясь крепкой папиросой, ради приличия вставленной в длиннющий "дамский" мундштук. — Машенька, вот, например... Вербицкая, да. Матушка её, если память мне не изменяет, приходится дочерью покойному Тимофею Мартынову, признанному единокровному брату Никиты Скуратова-Бельского... покойного же. Татьяна, помнишь такого?

Елена Павловна повернулась к сидящей рядом изящной словно статуэтка, молодой женщине с задумчивым, "нездешним" взглядом.

— "Чернотоп"! — тут же среагировала та, моментально сбросив флёр отрешённости. Уж что-что, а представителей старшего поколения русских боярских родов, Татьяна Оболенская помнила едва ли хуже их ровесницы по прозвищу Великая Мегера. — Ярый и гранд, генерал, комнатный боярин государя. Говорят, он чуть ли не в один день со своей дочерью умер.

— А у дочери той, между прочим, сынок имеется от боярича Николая Громова. Кириллом кличут. Шустрый такой мальчонка, — вновь обратив взгляд на "проштрафившуюся" собеседницу, проговорила Елена Павловна, посасывая мундштук. Лукерья Телепнёва нахмурилась, что не ускользнуло от взгляда Посадской. — Правильно догадываешься, Лушенька. Именно он и есть нынешний учитель Марии Вербицкой. Талантливый юноша, а уж хват какой! Представляешь, чуть меня, старую, однажды в альков не утащил. Пришлось внучкой откупаться, да...

Наблюдая за тем, как невольно округляются глаза собеседниц, боярыня усмехнулась.

— Елена Павловна, да как... — пискнула Львова.

— Да вот так, отдала Елизавету ему в ученицы. Либо сам её обрюхатит, либо жениха толкового подыщет. Меня, честно говоря, устроят оба варианта... можно даже сразу, — ответила та, а заметив ошалелые взгляды собеседниц, дёрнула затянутым в чёрный бархат плечом. — А что? Вербицкой же он нашёл мужа? Чем моя Лизонька хуже? Да и у самого Кирюши кровь злая, такой любая семья рада-радёшенька будет.

— Так учитель он, сводня или...? — фыркнула кое-как оправившаяся от недовольного внимания Посадской, Телепнёва.

— Он учитель, признанный государевой академической комиссией, — вздохнула Посадская. — А ты, Лушенька, дура за языком не следящая. Эх, была бы я хоть на двадцать лет моложе, сама б его в постель затащила. А теперь, вся надежда на внучку... внучек.

— Всё равно не сходится, — пробурчала Телепнёва, ничуть не обидевшись на слова собеседницы. Привыкла уже... как и подавляющее большинство бояр. — Вербицкая... внучка пусть и признанного, но бастарда Скуратовых. Да ещё и по материнской линии. Да и с Кириллом та же история. Пресёкся род. По всем правилам пресёкся.

— Ну, это как сказать, — покачала головой Посадская, и кружок дам, незаметно собравшийся вокруг боярыни, заволновался. Уж больно многозначительно прозвучали слова Елены Павловны. И та, выдержав приличествующую случаю паузу, договорила: — Танюша, сердце моё, ты же была со мной на приёме, и видела Кирилла Николаева своими...

— Почему Николаева? — встрепенулась Львова. — Он же Громов!

— Был Громов... боярич Кирилл Николаевич, сын младшего брата нынешнего главы рода, — не торопясь произнесла Посадская, кажется, ничуть не обескураженная тем, что её перебили. — А стал Кирилл Николаев, государев опричник.

— И гранд, как его дед, — тихо добавила Оболенская. — Я видела знак у него на шее, когда Николаев свёл руки молодых.

— Ну что, нужны ещё какие-то пояснения, почему я не считаю род Скуратовых угасшим? — осведомилась у Львовой Елена Павловна и повернулась к Телепнёвой, — так что, ты уж прислушайся к словам старой женщины, Лушенька. Тебе и с одним-то Скуратовым, если что, не справиться, а уж с двумя ветвями, да при поддержке Главы Преображенского приказа и государева окольничего приказа Посольского... и подавно. О Громовых и вовсе молчу. Нынешний глава рода, Фёдор Георгиевич весьма благоволит своему племяннику. Настолько, что своих дочерей к нему в учение отдал.

— С таким положением вещей, думаю, ещё год-два, и государь выдаст конфирмацию Николаеву и Вербицким на включение их в Бархатную книгу как продолжателей линии Скуратовых, — задумчиво произнесла Оболенская.

Дамы оживлённо зашептались. Ещё бы, перспектива появления в свете сразу двух ветвей исчезнувшего было рода, их воодушевляла. Это ж новые карты в пасьянсе, и... евгенических раскладах.

— Стоп-стоп-стоп, — покачала головой Львова. — Но ведь Вербицкая войдёт в род Бестужевых на правах супруги наследника. Так о каком возрождении линии Скуратовых может идти речь, когда её сын обязан будет продолжить линию и род отца?

— Думаю, этот вопрос решается весьма просто, — фыркнула Посадская и абсолютно невежливо ткнула мундштуком в сторону Львовой. — Вот, у тебя, Ираида, сколько детей?

— Четверо, — довольно улыбнулась та.

— Так что мешает Вербицкой пойти по твоим стопам и родить не только наследника своему мужу, но и будущего главу рода Вербицких-Скуратовых? — осведомилась Елена Павловна. — А уж о том, чтобы из него получился настоящий Скуратов, позаботится регент. Поверь, на то, чтобы привести способности наследника в соответствие с линией рода, таланта Кирилла с лихвой хватит. Вон, года не прошло, как он Елизавету мою в потолок вывел.

— Не её одну, как я понимаю. Ольга Бестужева, невеста Николаева на днях была вписана в разрядные книги, как старший вой, — вспомнила боярыня Лепешинская, только-только присоединившаяся к кружку дам, образовавшемуся вокруг Великой Мегеры, а когда взгляды скрестились на ней, беспечно пожала плечами. — Муж рассказал. Удивлялся ещё такому наплыву юных стихийниц в потолке.

— А что, кроме Елизаветы и Ольги, есть кто-то ещё? — не удержалась от любопытства Ираида Львова.

— Дочери Фёдора Громова, — кивнула та. Присутствующие помолчали, а потом как-то незаметно стали рассасываться по залу. Сомневаться в том, что эта информация скоро разойдётся по всему московскому свету, не приходилось, и Елена Павловна довольно улыбнулась.

Дочь генерала, главы Преображенского приказа и члена Тайного совета, это, конечно, неплохая партия для сына боярина, позиционирующего себя как служилого, а не вотчинника, да и бант знака ордена Святого Ильи, на плече девчонки поднимает её статус в глазах света. Но, право слово, когда подобные вещи останавливали сплетников и трухлявых ревнителей древних традиций?! Всё равно ведь будут судачить о "мезальянсе" и "невместности". Дескать, как так?! Простолюдинка выходит замуж за наследника вотчинного боярина! Это ж позор! Поругание всех традиций!

Ну-ну... пусть попробуют потявкать на без пяти минут боярыню "Скуратову". Ха! Кирюша живо им мозги на место поставит.

* * *

Честно говоря, услышав слова Бестужева, я поначалу опешил. Ну не вязалась эта фраза с предложением государя. Никак не вязалась! О чём я и высказался. Гости переглянулись и Валентин Эдуардович демонстративно откинулся на спинку стула, отдавая право вести диалог своему коллеге. Вербицкий вздохнул.

— Что именно тебя так напрягает, Кирилл? — осведомился Анатолий Семёнович, поняв, что помощи от Бестужева в этом разговоре ему не видать.

— А предложение помочь во внесудебной расправе, поступившее от первого лица государства, по-вашему, не повод для... напряжения? — пожевав губами, медленно проговорил я и, чуть помолчав, добавил: — о том, что предложение сделано шестнадцатилетнему мальчишке, я и вовсе молчу. На фоне самого действа, этот факт просто меркнет.

— Хм, интересная постановка, — протянул Вербицкий и, сосредоточенно потерев переносицу, нахмурился. — Но есть пара ошибок.

— Каких же? — спросил я.

— Первая: государь не занимается "внесудебными расправами". Иначе грош ему цена, как верховному судье.

— Вы что-то знаете об этом? — перебил я Вербицкого, ткнув пальцем в инфокристалл, до сих пор лежащий на столе передо мной.

— Нет, — покачал головой Анатолий Семёнович. — Я понятия не имею, что за сведения хранятся на этом носителе.

— Тогда, на чём основывается ваша убеждённость?

— Вода мокрая, солнце светит, правитель государства Российского не нарушает собственные законы и установления, — с абсолютно индифферентным видом пожал плечами тот. Знакомая песня...

— Ну, допустим, — не желая спорить о том, что для местных является аксиомой, я покрутил в руке инфокристалл. — А какая вторая ошибка?

Вместо ответа, Вербицкий просто указал на коробку со знаком гранда, но, увидев непонимание в моих глазах, всё же пояснил:

— С точки зрения гражданского законодательства, ты, несомненно, несовершеннолетний. Но с точки зрения статуса, полноправный гранд и опричник. А как ты знаешь, в таких случаях коллизия разрешается в пользу...

— Более значимого статуса, — скривился я, но тут же усмехнулся. — Если только я сам не попрошу об ином.

— И, признав себя тем самым, неспособным к несению взятых на себя обязанностей, мгновенно отправишься под опеку старших, либо и вовсе окажешься в мещанах, опять-таки, с передачей под опеку до достижения совершеннолетия, — развёл руками Анатолий Семёнович.

— М-да, взялся за гуж, не говори что не дюж, — прогудел Бестужев. Пошарив взглядом по столу, он взял с блюдца сушку и, отправив её целиком в рот, с хрустом разжевал, совершенно не обращая внимания на наши с Вербицким взгляды. Пофиг Валентину Эдуардовичу. Я встряхнулся и глянул на Вербицкого. Спорить не хотелось, но... должно же быть какое-то объяснение действиям государя?!

— И всё же, Анатолий Семёнович, слова его величества не идут у меня из головы. Допустим, это не расправа, предположу даже, что было следствие и государь официально судил и приговорил убийц Скуратова-Бельского... Но тогда к чему такие сложности с моим участием в "охоте"? Да и сама охота... вам не кажется, что это как-то странно?

— Не кажется, — невозмутимо покачал головой Вербицкий. — Я, конечно, не в курсе подробностей переданного тебе Валентином Эдуардовичем предложения, но, смею предположить, что виновники смерти твоего деда скрываются за рубежом, либо являются иностранными подданными. В таком случае, предложение государя становится абсолютно объяснимым. Официальной выдачи преступников из-за рубежа можно дожидаться годами... вплоть до их смерти от собственной старости. Оставлять же преступления против государства безнаказанными нельзя. Поверь, в истории даже моего ведомства, несмотря на его... скажем так, внутреннюю направленность были случаи, когда нам приходилось вывозить осуждённых из других стран, для приведения приговора в исполнение. Для этой цели государь может пользоваться любыми ресурсами государства, невозбранно. А вообще, Кирилл, неужели ты не хочешь отомстить тем, кто убил твоего деда? В самом деле?

— Знаете, с чего началось наше знакомство с Никитой Силычем? — ответил я вопросом на вопрос. Вербицкий вопросительно приподнял бровь. — Я дал ему в морду.

Оба гостя замерли в удивлении, а потом Бестужев заухал, словно филин.

— В морду! Ярому и гранду. Генералу! Самому Чернотопу! Как бы я хотел это видеть!!! — чуть ли не завывая от хохота, басил Валентин Эдуардович, колотя кулаком по столу, отчего посуда дребезжала, словно при лёгком землетрясении.

— Стоп! Как ты мог... он же умер, когда тебе было восемь! — нахмурился Вербицкий.

— В подполье он ушёл, а не умер, — вздохнул я. — Засел настоятелем в монастыре, да так и крутил интриги, пока его и в самом деле не грохнули вместе с самим монастырём.

— Уничтожение Аркажской обители, — выдохнул Анатолий Семёнович и неожиданно ткнул Бестужева кулаком в бок, на правах будущего родственника, полагаю, — ты знал, Валентин?!

— Знал, конечно, — утерев выступившие от смеха слёзы, кивнул тот. — Кирилл — тот ещё скрытень, но утаивать такую информацию от меня не стал.

— А мне сообщить, не судьба? — хмуро осведомился Вербицкий.

— Вот и сообщил, — развёл руками Бестужев. — По-родственному, так сказать.

— Вообще-то, как говорил цесаревич Михаил, дело о монастыре расследует Преображенский приказ, а значит, вас Анатолий Семёнович, просто обязаны были поставить в известность об этом факте, — протянул я, уже понимая как лоханулся. С другой стороны, Валентин Эдуардович вовсе не выглядит обескураженным, да и сам Вербицкий, судя по эмоциям, не слишком удивлён полученной новостью, а значит... чёрт, ну не моё это, все эти игры плаща и кинжала, схватки бульдогов под ковром и прочие радости Мадридского двора!

— Так... так-так-так, — Вербицкий поднялся со стула и принялся нервно расхаживать по комнате. Замер на мгновение и уставился на Бестужева. — Ты ведь специально меня сюда притащил. И дело не только в Корибут-Вишневецких, так?