— Принцы не дерутся кулаками, — возразил он, — а мечом ты не скоро научишься сносно владеть.
— Скажите, каким из наших обычаев запрещается защищать себя голыми руками? Не помните, ну так и я этого не помню! Завтра в памяти всплывут знания всех обычаев и священных книг, и я в них покопаюсь.
— Над тобой будут смеяться, — нахмурился он.
— Значит, буду не просто бить морды, а сворачивать шеи! — зло сказал я. — Мне хватит силы и сноровки. Когда таких весельчаков поубавится, остальные заткнутся, а там и я смогу работать железом!
— Неужели она так хороша в постели? — удивился он.
— Для меня она хороша во всём! — отрезал я. — И я ни с кем не собираюсь обсуждать свою любовь, даже с вами! Если я не смогу взять её в жёны в семье, пусть семья обходится без меня.
— Вот даже как! — он внимательно посмотрел на меня. — Да, ты заметно поглупел, значит, это действительно любовь. Никто не даст тебе уйти из семьи, разве что в семейный склеп.
— Пусть так, — сказал я, вспомнив слова Адели о северной любви. — Если не будет счастливой жизни, мне не нужно никакой. А вы отбивайтесь сами, если сможете.
— Я подумаю, — сказал он. — Что у тебя было вторым вопросом?
— У меня была стычка с Гордоем... — начал я.
— Я знаю, — перебил он. — Гордой со мной связывался. Он коротко рассказал свою версию вашей встречи, а теперь рассказывай ты и со всеми подробностями.
Я послушно подробно рассказал, кто из нас что говорил и делал.
— Ты готов был стрелять, — задумчиво сказал Ларг. — Или нет?
— Если бы он не остановился, я его там застрелил бы, — ответил я, — и его жрецов тоже. Когда с тобой обращаются, как... с вещью, причём ненужной и даже вредной... Одним словом, мне было нечего терять. Вы потом не сцепились бы с ним из-за меня.
— Сейчас тебе будет трудно понять, — вздохнул он. — Завтра перелистай в памяти хотя бы священные книги. У нас вся власть сосредоточена в семье. Всё ещё не понял? Гордой мой старший брат. И у герцогов Верховные жрецы это братья или более дальние родственники. Это не значит, что мы на всё смотрим одинаково, но почти по всем вопросам всегда находим то решение, которое лучше соответствует интересам семьи.
— А как тогда объяснить то, что он хотел поставить вас перед фактом? — спросил я. — Кто всё-таки должен уступить в случае несогласия, вы или он? Неужели тот, у кого больше нахальства, или просто раньше успел?
— Ты когда-нибудь пострадаешь из-за своего языка, — нахмурился он. — Есть темы, запретные даже для настоящих принцев!
— Ну да, а здесь липовый, — горько сказал я. — Надеюсь, вы не будете на каждом шагу тыкать меня носом в моё ложное положение, а то я ведь сбегу. Наберу золота из казны, возьму в охапку Адель... Я не рвался на это место, мне и на своём было неплохо! А сейчас я просто хочу разобраться, какая власть у вас выше: светская или духовная. Мне необходимо это знать!
— Что ты хочешь услышать? — спросил он. — В книгах и в обычаях ты этого не найдёшь. Если серьёзные разногласия бывают несколько раз за сотню лет, их никто не помнит, а ссориться чаще не позволяет наше воспитание. Я вообще никогда не ссорился с Гордоем. Помню, как-то уступил ему в одном пустяковом споре. А в отношении тебя он был настроен очень решительно, но тебе удалось его переубедить.
— Добрым словом и пистолетом, — сказал я непонятную ему фразу. — Гордой, кстати, был не против нашего брака и обещал Адели сам провести для нас обряд.
— Она очень обрадовалась? — поинтересовался он.
— Наоборот, была сильно расстроена, — ответил я. — Сказала, что Верховный жрец оскорблён и обязательно отомстит участникам своего позора.
— Умная девушка. Можешь сказать, что я не против брака, только его нужно подготовить. На это потребуется не меньше десяти дней, так что продолжай заниматься своими делами. У тебя всё? Тогда я больше не задерживаю.
Я вернулся в свои комнаты, где в гостиной ждали Адель и ужин.
— Это кстати! — обрадовался я количеству судков и вазе с фруктами. — Надо будет часть фруктов забрать с собой на утро.
— Что сказал отец? — спросила она, накладывая мне сметану к оладьям.
— Он не возражает, — ответил я. — Солнышко, ты знаешь, что Гордой тоже Ольминг?
— Конечно, знаю, — сказала она. — А какое это имеет значение? Пойми, у жрецов свои понятия о благе и о том, что дозволено, а что нет. И Гордой привык к тому, что младший брат во всём уступает, и уверился в собственной непогрешимости. А ты для него не Ольминг, поэтому и я тоже никогда не буду членом семьи. Это тебя успокаивал Повелитель?
— Главное, чтобы ты мне верила! Я не такой мальчишка, каким выгляжу, и очень неплохо научился разбираться в людях. Пока существует опасность, меня никто не тронет, а для нас сейчас главное — это выиграть время. А в таких разборках может произойти всё. Ты почему плохо ешь?
— Не хочу переедать, — улыбнулась она. — Кто-то обещал мне что-то доказать сегодня вечером. Или я ослышалась?
— Как хочешь, — сказал я, накладывая в свою тарелку оставшиеся оладьи, — мне больше достанется. А своё обещание я выполню и перевыполню, пусть только слуги унесут посуду, а то они, вместо того чтобы делать дело, будут слушать под дверью твои крики.
Эта ночь прошла спокойно, но я, в отличие от Адели, несколько раз просыпался и потом долго не мог заснуть. Утром сна не было ни в одном глазу, а тело переполняли сила и бодрость. Любимая за ночь отползла к краю кровати, поэтому я не разбудил её своим подъёмом. Прихватив вазу с фруктами, отправился в гостиную их есть и разбираться с местной религией. От этого знакомства в душе остался какой-то осадок. Ну не складывались у меня верования эльфов в чёткую и ясную картину. Конечно, в любой религии можно найти сколько угодно тумана, иносказаний и недомолвок, но там хоть ясно прописывалось, что бог хочет от верующих и чем будет награждать праведников и наказывать нерадивых. Если верить пяти священным книгам эльфов, бог выделил их среди всех прочих и славно потрудился, поднимая со дна океана новый материк и насаждая на нём удобную для своего народа жизнь. Всё, что требовалось от верующих, — это следовать обычаям и слушать своих герцогов. В случае послушания бог гарантировал защиту их земель от гадов, обитающих в водах океана и на соседних землях. Выходит, что под нашествие тварей с севера можно подвести любую крамолу. Вот этот не слушал, а теперь все страдают! И ещё мне показалось, что духовная власть жрецов крепче власти Повелителя или герцогов, во всяком случае, в сельских районах. Но с семейственностью придумано здорово. Семейные узы у эльфов были крепкие, и обычаи не предусматривали причин для их разрыва. Смерть жены не давала возможности брать другую. Такого понятия, как развод, не существовало, а если умерла данная богом жена, значит, сам виноват! Не уберёг, поэтому на вторую можешь не рассчитывать. Исключения были, но очень редко. Связи между другими членами семьи тоже были очень прочными, и за их нарушение могли наказать. Например, за пренебрежение сыновним долгом могли сослать на острова. В качестве места ссылки использовались не многочисленные северные острова, где сейчас резвились чудовища, а небольшая группа южных. Эльфов ссылали редко, и ссыльные, оказавшись выброшенными из привычной жизни, быстро погибали, доказывая этим, что при внешнем сходстве с людьми, они все-таки сильно отличались психикой. Люди давно основали бы на благодатных южных островах маленькую Австралию.
— Ты когда-нибудь лопнешь от этих фруктов, — сказала открывшая дверь Адель. — Бросил уже почти жену для того чтобы перед самым завтраком слопать целую вазу зелени!
— Сейчас уделю тебе внимание! — я вскочил со стула, подбежал к девушке и схватил её на руки. — Теперь держись!
— Отстань, сумасшедший! — засмеялась она. — Посмотри на часы. Раньше нужно было меня хватать. Ничего, у меня хорошая память, и я не собираюсь прощать такие долги. Отпусти, мне нужно умыться, а сюда вот-вот придут слуги.
Мы привели себя в порядок и позавтракали, после чего я сделал себе заначку из булочек с ягодной начинкой и не спеша пошёл на занятия к Зантору. Старик уже тоже закончил с завтраком и ждал меня в обществе Герата.
— Прежде чем мы начнём заниматься, тебя нужно улучшить, — после взаимных приветствий сказал Зантор. — Если не сделать совершенной память, ты не сможешь запомнить внешность и характеристики нескольких тысяч дворян. А голова человека устроена так, что что-то в ней менять может только он сам, а другие только делятся знаниями.
— Значит, я должен буду улучшить свою память? — спросил я. — А как?
— Ты пока не маг, — сказал Зантор. — Сила есть, возможность ею управлять — тоже, но у тебя не работает магическое зрение, поэтому не сможешь сделать ничего серьёзного. Пока мы его не откроем, Герат не сможет учить тебя магии. Как можно управлять магическими потоками, если ты их не видишь?
— Я разве спорю? — я как заправский эльф мотнул головой. — Надо — значит, надо. Это тоже нужно делать самому?
— Сам будешь делать долго, — вздохнул он, — а мы сделаем вмиг. Только будет больно.
— Живодёры! — сказал я. — Долго терпеть боль?
— Меньше, чем в прошлый раз. Это будет что-то вроде затрещины. Но если не хочешь терпеть...
— Не хочу, — сказал я, — только придётся. Мне сесть?
— Нет, нужно стоять, — ответил он. — Позвоночник должен быть ровным. Но встань так, чтобы в случае головокружения упасть в кресло. Да, вот так.
Зантор встал в двух шагах от меня и внезапно резко выбросил вперёд правую руку, едва не впечатав свой кулак мне в лоб. Хоть он до меня не дотронулся, голова взорвалась болью, и я пришёл в себя уже сидя в кресле.
— Присмотрись ко мне, — сказал мой мучитель. — Видишь хоть что-нибудь необычное?
— Вижу вашу ауру, — ответил я. — Так мы называем свечение тела. Над головой как облачко дыма, а остальное тело тоже чем-то окружено, но его там совсем немного.
— Плохо, — вздохнул он. — Вставай, будем повторять. На этот раз с тобой поработает Герат, а то меня не хватит на занятия.
Вторая "затрещина" получилась сильнее первой, но после неё аура Зантора уже не просто светилась, она пылала, только пока я всё это видел в чёрно-белом виде. Появилась аура и у Герата, но раз в пять слабее, чем у первого мага тройки.
— Ещё раз, — непреклонно сказал Зантор. — Если и после этого не появятся цвета, перенесём на завтра. Без полноценного внутреннего зрения мы не сможем дальше работать.
На этот раз я, кажется, ненадолго потерял сознание, но когда пришёл в себя, мир изменился. Все краски стали ярче и приобрели множество оттенков, которых я раньше не замечал, а ауры обоих магов переливались всеми цветами радуги. Присмотревшись, я заметил, что, несмотря на кажущуюся изменчивость, каждая аура сохраняет свой цветовой рисунок.
— Можешь не отвечать, — довольно сказал Зантор. — И так видно, что у тебя всё заработало. Герат, можешь пока отдыхать, я сообщу, когда мы закончим. Теперь будем работать с тобой. Точнее, работать будешь ты, а я покажу что и как нужно делать.
Больше часа я под его руководством копался в собственных мозгах. Боли больше не было, но я не назвал бы свои ощущения приятными. Когда закончил, мы оба устали, но Зантор решил обойтись без отдыха.
— Короткий ничего не даст, — объяснил он, — а длительный я пока не могу себе позволить. А ты потерпишь: ещё молодой. Дай вон ту книгу. Теперь я её открываю, а ты смотри на страницу и запоминай текст. Достаточно, читай по памяти.
Я без труда мысленно восстановил перед глазами страницу с текстом и прочитал его, не поняв почти ничего из прочитанного. После проверки маг удовлетворённо кивнул и приступил к учёбе. Теперь она была построена совсем по-другому. В меня не запихивали сразу много знаний, которые могли стать доступными только на следующий день, а давали все сведения по одному благородному роду Ольмингии, после чего шёл разбор отдельных дворян с краткой характеристикой каждого. Начали с меня самого.
— Начнём с вашего семейства, — сказал мне Зантор, — и в первую очередь с тебя. Я знаю о Кирене много такого, что поможет тебе лучше вписаться в образ. Смотри, слушай и запоминай.
Долгие три часа передо мной вереницей проходили мужчины, женщины и дети дворянских семейств. Об одних мне давали больше сведений, а других характеризовали всего несколькими словами.
— Я тоже не могу всё обо всех знать, — ответил маг, когда я спросил, почему такая дискриминация. — Стараюсь дать тебе больше сведений о тех, с кем ты имел дело. Но учти, что могут быть накладки. Я не твоя нянька и не ходил за тобой хвостом, поэтому могу быть не в курсе всех знакомств. На этот случай можно припасти объяснение, связанное с частичной потерей памяти. Скажем, неудачное занятие с мечом. Иногда сильный удар плашмя по голове...
— Спасибо! — с сарказмом поблагодарил я. — Мне не хватало только слухов о том, что я ушибленный на голову.
— Тогда придумай что-нибудь сам, — мотнул он головой, — а сейчас освобождай кровать и иди заниматься к Герату, а я буду отдыхать. Следующие два дня уйдут на Ольмингию и дважды по три дня на остальные герцогства.
— Можно один вопрос? — спросил я, слезая с кровати. — Я утром разбирался в религии и так и не понял, в чьих руках власть. Понятно, что она принадлежит семье, но кто больше правит обществом, герцоги или жрецы?
— Кажется, я понял, что тебе непонятно, — устраиваясь на кровати, сказал Зантор. — Судя по твоим высказываниям, в людях очень сильно стремление к власти, причём всей, до какой можно дотянуться. Я прав? Видимо, и ваши успехи в создании оружия связаны с тем, что оно часто используется в войнах.
— Не совсем так, но близко к истине, — ответил я. — Не все люди стремятся к власти, но таких много, а войны сопровождают человечество на протяжении всей истории его развития.
— У нас всё не так, — сказал он. — Честолюбие тоже есть, как и стремление к власти, но не к безграничной, а только к той, на какую ты можешь претендовать в рамках существующих правил. Непонятно? Объясню на примерах. Бароны могут собачиться между собой, но никогда не поднимут руку на графа, даже если будут иметь такую возможность. Это просто за гранью обычаев.
— Совсем никогда? — не поверил я.
— Я обобщаю, — поправился он. — Мы не кубики в игре, а живые саи, поэтому бывает, когда кто-то переходит грань. Например, тогда, когда нанесена обида, которую нельзя простить. Но такое случается редко, а я говорю о поведении, привычном для большинства. Войн в твоём понимании у нас нет. Те же бароны со своими дружинами никогда не сражаются насмерть. Как только определится проигравший, он тут же сдаётся, а мирное население не страдает. Бывает, у кого-нибудь что-то отберут или женщине задерут подол, но такое случается редко. Теперь перейдём к власти. Жрецы не встревают в драки и ссоры дворян, это дела герцогов и Повелителя. То же самое касается судов, налогов и многого другого.
— А во что же тогда они вмешиваются? — спросил я.
— Перелистай священные книги, — посоветовал Зантор, — тогда поймёшь. Если выразиться просто, они стоят на страже стабильности. Нельзя сказать, что жрецы вообще против всего нового, но что можно разрешить, а чего нельзя — будут решать именно они. И с нарушителями наших традиций, которые освящены волей бога, будут разбираться они. На практике всё немного сложнее, и Верховный жрец всегда найдёт общий язык со своим владыкой. Обычно у них нет расхождений во взглядах, а если появляются, кому-то приходится уступать. Они близкие родственники, а родственные отношения важнее мелких разногласий.
