В "Газели" Сергея усадили между Вадимом и Олегом, приехавшим за Сергеем не столько в качестве врача, сколько будущего родственника, Максим сел за руль, а Ирина с Лешкой устроились напротив. Сергей временами поглядывал на них, но больше рассеянно смотрел в окно, где мелькали сосны вперемешку с березами, поля и заболоченные низины. После холодной весны в июне наступила жара и сейчас все распустилось почти одновременно — не успела отцвести черемуха, как тут же раскрылись бутоны у яблони, тяжелыми соцветиями покрылись рябина и сирень. Остановились на заправке; ароматы цветущей природы заглушали запахи бензина и разной автохимии, доносившиеся с мойки. Ирина, Лешка и Олег вышли на воздух из машины. Сергей еще в дороге задремал, откинув голову на подголовник, и его решили не будить.

— Ирина, кто-то из нас должен сегодня остаться у тебя, — Олег озабоченно наморщил лоб, — лучше, если это буду я, в крайнем случае — Макс.

— Не продолжай, — перебила его Ирина. — Я поняла, о чем ты подумал. Ты хочешь сказать, что Сергей ненормален до такой степени, что может быть опасен?

— Ну, может, так считать и не стоит, — Олег положил свою лапищу ей на плечо, — но, согласись, не может не быть проблем с психикой у человека, который потерял память до такой степени, что разучился говорить. Да, — он заметил, как вздрогнула Ира, — его пришлось заново учить, и это было очень сложно, потому что он, вдобавок ко всему, не воспринимал человеческую речь. В больнице сначала решили, что он иностранец, пробовали на других языках с ним объясниться, но ничего не получилось. Сергей не просто не понимал ничего, он не отличал голоса людей от других звуков, более того, он сам не пытался даже мычать, как, допустим, глухонемые. Вот так-то... — Врач покачал головой. — Что я еще хочу сказать: Сергея держали на некоторых препаратах, которые глушат нервную систему, его заторможенность в какой-то степени от них. Резкая отмена может привести к плохо предсказуемым реакциям. С понедельника в клинике постепенно начнут снижать дозу, чтобы снять его с нейролептиков, а пока придется давать их в прежней дозировке. Нет, ты не думай, что он буйный, — Худяков досадливо поморщился от собственных слов, — это стандартный подход в стандартной больнице.

"Ну да, конечно, — желчно подумал Максим, — "лиц со снижением интеллекта", якобы опасных для себя и окружающих, проще всего запихнуть в интернат, как в тюрягу, хотя они не совершали никаких преступлений и вряд ли смогут их совершить. Всем кажется, что будет гораздо лучше, если они станут жить где-то, где здоровые люди их не увидят. И не лечат, потому что это не больница, зато обкалывают успокоительным в таких дозах, что они еле двигаются и почти ни на что не реагируют".

— Таблетки я, наверное, сумею вовремя дать, смогу и укол поставить, — Ирина поджала губы.

— Олег прав. Или он должен у тебя сегодня-завтра побыть, или я. На всякий случай, — поддержал врача Максим. — Физическая форма у Сереги сейчас не очень, но я знаю его возможности. Вам с Лешкой вдвоем с ним справиться, если, не дай бог...

Он, конечно же, не стал пересказывать сестре слова главврача интерната о том, как с Сергеем не смогли справиться два дюжих санитара, а Олег знал ту историю.

— Ну, спасибо! Утешили! Успокоили! — Ирина была готова растерзать и брата, и Олега.

Последний, не обращая внимания на Ирин разъяренный вид, предостерег ее:

— Не вздумай при помощи интимных отношений пытаться разбудить в нем память. Препараты, о которых я говорил, назначают еще и с целью заглушить либидо, так что — сама понимаешь... Можешь обижаться на меня сколько угодно, но повторяю тебе — никаких попыток, никаких даже намеков, объятий, поцелуев, по крайней мере в ближайшее время. Поняла?

— Ты меня совсем за идиотку считаешь? Или, может, за нимфоманку? — Ирина внешне успокоилась, но глаза ее гневно блестели.

Максим обнял сестру за плечи и прижал к себе:

— Я останусь у тебя до понедельника. И не спорь, пожалуйста. Так будет спокойнее всем.

Ирина все еще раздраженно махнула рукой, но согласно кивнула головой. Она сдержалась, но, честно говоря, ей очень хотелось просто расплакаться, уткнувшись в чье-нибудь плечо, и чтобы ее при этом гладили по голове и спрашивали: "Ну что, все? Из-за чего плакать-то было?" Ира вспомнила, как когда-то такие слова говорил Сергей, и слезы чуть не брызнули у нее из глаз, а дыхание перехватило. Она резко отвернулась и постаралась успокоиться; ей не хотелось, чтобы кто-то, даже брат, заметил ее боль.

Медведев остался сидеть в машине рядом с Сергеем, внимательно разглядывая его и отмечая все детали, ускользнувшие вначале. Во сне на лицо Томского наползло выражение усталости и боли, оно не расслабилось, а, наоборот, напряглось. Покалеченная левая рука, неестественно вывернутая ладонью вверх, лежала на коленях.

"Что же с тобой произошло, Серега? Где ты был три года? Кто или что тебя так изувечило — и тело, и разум?" — Вадим смотрел на Ирину, которая о чем-то разговаривала с братом и с Олегом, на Лешку, который пошел в магазин при заправке купить минералки и чего-нибудь перекусить, и думал о том, сколько им еще придется вынести, пока Сергей не поправится. "Только поправится ли? Рука — ерунда, и не такие травмы лечат, — Медведев знал это по себе, — а вот голова... Нет, Серега поправится, обязательно, голову тоже в порядок приведут. Может, там гематома какая образовалась от удара, сделают операцию, уберут ее, память и восстановится. Но даже если и не восстановится, или только частично, как у Дениски, Сергею нужно как можно скорее вернуться на работу. Среди ребят он будет чувствовать себя совсем по-другому, не так, как в клинике или сидя дома. Как только его перестанут пичкать этими таблетками, — Вадим заметил у Олега несколько препаратов и вспомнил один, который давали ему в клинике как успокоительное, и какое одурманенное сознание было у него из-за этого, — Света им займется. У нее обязательно получится!"

* * *

Уже в пригороде "Газель" почти час простояла в пробке, образовавшейся на въезде в туннель недавно построенной транспортной развязки. Максим в конце концов потерял терпение и отправился, протискиваясь между машинами, узнать, что произошло. Через пару минут он позвонил Вадиму:

— Командир, без тебя не обойтись. Тут на выезде из туннеля авария, есть пострадавшие, и твой коллега явно не справляется.

Медведев, чертыхаясь про себя, выбрался из машины и направился к Максиму. Вместе они в сопровождении сотрудника дорожной полиции прошли довольно длинный туннель до самого конца и увидели картину, которая на киноэкране наверняка вызвала бы хохот зрителей. В реальности же участникам происшествия было совсем не до смеха. На выезде столкнулись два грузовых автомобиля: принадлежащий гранитному карьеру "Камаз", загруженный щебенкой, которая высыпалась из поврежденного кузова, а второй, разрисованный, как радуга, изображениями продукции местной кондитерской фабрики, эту самую продукцию и перевозил. Сейчас, правда, он стал черного цвета из-за того, что сгорел почти полностью, шоколад, который он перевозил, расплавился и вытек на асфальт, образовав обширную лужу, на четверть засыпанную щебенкой. Водитель с экспедитором пострадали не сильно, во всяком случае, несмотря на наложенные повязки, им вполне хватало сил отчаянно переругиваться с целым и невредимым на первый взгляд шофером "Камаза", взаимно обвиняя друг друга в нарушении правил.

В "Камаз", не успев затормозить, врезалась еще одна машина, перевозившая живой груз. Она лежала на боку, спасатели с помощью гидравлического резака пытались высвободить водителя из кабины, а живой груз — не то утята, не то гусята — пушистые желтые комочки разбегались в разные стороны, увязая в расплавленном шоколаде. Самые бойкие в буквальном смысле прошли по головам своих товарищей и теперь, притворяясь одуванчиками, прятались в густой траве обочины, где их под руководством одного из спасателей не очень успешно пытались собрать застоявшиеся в пробке граждане. Жидкий шоколад сыграл дурную шутку с автобусом и несколькими легковушками, которые, столкнувшись, образовали живописную группу, вполне подходящую для выставки современного искусства. Водители машин, к счастью, практически не пострадали, чего нельзя было сказать о пассажирах автобуса, который лежал на крыше. Около автобуса стояла "Скорая", суетились врачи и спасатели, но чувствовалось, что их усилий недостаточно.

Эрик Галямшин, для которого это был первый выезд в качестве командира группы на серьезное транспортное происшествие, начал бояться, что вот-вот потеряет контроль над ситуацией. Все совпало не лучшим образом: несколько серьезно пострадавших в аварии, огромная пробка, из-за чего к месту ДТП смогла пробиться только одна машина "Скорой помощи", институтская "летающая неотложка", некстати распотрошенная для профилактического ремонта, разлившийся по асфальту шоколад, не уступающий по своей липкости жидкой глине, который непонятно как убирать с дороги, и вдобавок ко всему — пара сотен несчастных птенцов, частью завязших в этом самом шоколаде, частью разбежавшихся в разные стороны.

Подобрав по дороге двух утят, от клюва до лап перемазанных шоколадом, и устроив их у себя в кармане куртки, Эрик направлялся к перевернутому автобусу, когда пришла неожиданная помощь в лице командира первой группы. Медведев, ни секунды не раздумывая, отобрал у Эрика рацию и, не стесняясь в выражениях, вызвал малый вертолет для эвакуации раненых: "Мне ..., куда директор собрался! На трамвае доедет! А здесь у Галямшина — груз триста!"

Понимая, что одной этой машины явно будет недостаточно, Вадим, припомнив старые знакомства, связался с начальником окружного госпиталя и потребовал их медицинский вертолет. После этого он дозвонился до Олега и без экивоков попросил помочь. "Макс тебя заменит", — распорядился Медведев, одновременно толчком направляя Максима в сторону оставленной ими "Газели".

После этого досталось сотрудникам дорожной полиции за то, что они вовремя не перекрыли движение по трассе и не организовали объезд, из-за чего перед развязкой образовалась глухая пробка, выбраться из которой было практически невозможно.

— Это что за хрен с бугра тут командует? — проявил недоуменное недовольство один сержант.

— Это же Медведев! — шикнули на него, с большим пиететом произнеся фамилию командира первой группы. — Тоже из институтских. Видимо, на помощь этому салажонку прислали. Командует он всегда по делу, раз уж здесь, то все будет чики-чики.

Олег был в замешательстве. Он не мог остаться в стороне, когда знал, что рядом есть нуждающиеся в медицинской помощи люди, но в то же время не решался бросить Сергея по сути наедине — Максим должен был вести машину — с Ириной и Лешкой. Заранее взваливая на себя ответственность за возможные последствия, Худяков вытащил из сумки полученные от врача интерната препараты.

— Сергей, — он осторожно дотронулся до плеча Томского, сосредоточенно рассматривавшего упаковку из-под пиццы, — время принять таблетки.

Ирина недоумённо вскинула глаза на Олега. Тот виновато взглянул на нее и мягко, но настойчиво повторил, протягивая Сергею две голубых горошины и пластиковый стаканчик с водой:

— Вот, проглоти целиком и запей.

Томский без каких-либо эмоций взял лекарство, потом отвернулся к окну и через минуту закрыл глаза.

— Пусть спит в дороге, — понизив голос, объяснил врач и обратился к Ирине: — Я дал двойную дозу, поэтому вечером эти таблетки Сергею принимать не нужно.

— А это не вредно? — встревожилась Ирина.

— Ничего страшного, максимум — повышенная сонливость. Если что — звони, — с этими словами Худяков передал ей пакет с остальными лекарствами и почти бегом направился к месту аварии.

"Потеряв" по дороге Вадима с Олегом, Максим извелся, то и дело оборачиваясь назад и проверяя, не проснулся ли Сергей.

— Спит, — еле слышно, чтобы и в самом деле не разбудить заснувшего мужа, говорила Ирина, когда видела озабоченное лицо брата, — ты лучше за дорогой следи, а то въедем в кого-нибудь или, в лучшем случае, в кювете окажемся.

— Ладно тебе, — бурчал Максим, — я контролирую обстановку.

До дома, несмотря на все тревоги, доехали благополучно, но во дворе с трудом нашли место для машины. Сергей проснулся от громкого голоса дворника, который спорил с Максимом, доказывая, что тот перегородил "Газелью" подъезд к мусорным бакам. Устюгов, не желая тратить время на препирательства по поводу ширины дороги, сунул похмельному мужику не ожидаемую тем сторублевую купюру, а служебное удостоверение. Все протесты и угрозы вызвать полицию мгновенно стихли, а Максим со злобным ворчанием: "Еще всякая мразь командовать тут будет!" — бросился догонять сестру, которая, взяв мужа под руку, ждала, когда Лешка откроет железную входную дверь.

Две пенсионерки, сидевшие на лавке у соседнего подъезда, проводили их внимательными взглядами, особо пристально разглядывая Сергея.

— Из тюряги выпустили, точно говорю, из тюряги, — вынесла приговор одна из бабок. — Года четыре отсидел. Вот она, командировка-то!

— Какое четыре! — фыркнула другая. — Все пять! Небось, за убийство. А надо было больше дать — он же натуральный душегуб. Я, Настасья, как-то попробовала расспросить его о прежней жене, почему мальчик с матерью не остался, а он на меня так зыркнул, думала, помру на месте: весь побелел, глаза бешеные, того и гляди — в горло, как волк, вцепится.

— А сказал-то что? Что сказал? — задохнулась от любопытства первая.

— Ничего не сказал, молча в подъезд зашел, как в нору спрятался. Всегда в нем что-то звериное было! И парень весь в него растет — здороваться-то здоровается, да только его "здрастье" больше на плевок похоже.

Максим, уже заходя в подъезд, краем уха услышал их разговор и с огромным трудом подавил естественное желание — плюнуть в глаза старым сплетницам. А те, ни на что не обращая внимания, ударились в воспоминания:

— А первый-то муж у Иры какой обходительный был!

— Точно! Всегда поздоровается, на лавочку рядышком присядет, о новостях спросит, сам что-нибудь расскажет...

— Закурить предложит!

— А уж форма-то как ему шла! Видный мужчина!

— И не говори! Хоть и не военный, а форма есть форма.

— А этот! И раньше глядеть не на что было, а уж в кого превратился-то! Не иначе, как туберкулез на зоне подцепил, теперь всех перезаражает...

— Ох, и дуреха же она, даром, что кандидат наук: с приличным человеком развелась, выскочила замуж за какого-то бандита, он ей своего сынка спихнул, еще одного ребенка заделал, а потом взял да и сел на несколько лет.

— Я тебе, Клавдия, вот что скажу: он ведь и раньше пропадал то на неделю, то на две. Иван, сосед ихний, говорил, что работа у него такая, а я, наивная, верила. Зато теперь понимаю, что сидел он в то время за хулиганку, а Ира не могла никому признаться, что муж ейный пятнадцать суток получил.

— А ведь и правда, Настасья! Я тоже замечала, что он то есть, то нет его, но мне и в голову не приходило, что его могли в кутузку засадить.