"Однако я не вовремя!" — ошарашенный увиденным, Вадим хотел уйти так, чтобы его никто не заметил, но неосторожно наступил на кошачий хвост, к несчастью оказавшийся у него под ногой. Кузьма, мгновенно ожив, взвыл диким голосом и метнулся под стол, а Медведев, едва удержавшись на ногах, нечаянно свалил стоявший поблизости стул. Покемошка, зашипев, одним прыжком пролетела пару метров от подоконника до стола и, вовремя не затормозив, снесла стоявший там стеклянный кувшин с остатками воды, чудом не разбившийся, но произведший грохота не меньше, чем упавший стул.

— Все! Сейчас выставят и пропуск отберут!

Вадим на несколько секунд застыл на месте, пытаясь перевести дух, и не поверил собственным ушам, когда услышал тихий смех.

Смеялся, глядя на устроенный погром, Денис, а восседавшая на нем девушка изо всех сил зажимала рот ладонью, видимо, чтобы не расхохотаться в голос.

— Привет, командир! — весело улыбнулся Денис и представил посетительницу: — А это — Вика.

Девушка спрыгнула с кровати и, здороваясь, протянула руку:

— Привет!

Медведев кивнул и машинально пожал небольшую крепкую ладонь, одновременно разглядывая ни капли не смутившуюся девушку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся немногим моложе Дениса. Он сравнил бы ее с яблочком — некрупным, но крепким, до отказа налитым природным соком, такой естественной и жизнерадостной показалась ему Вика. "Наверное, Деньке такая и нужна, — невольно подумал он, — бойкая и шустрая. И не соплюшка двадцатилетняя. И без особых комплексов". И как бы подтверждая его мысли, Вика наклонилась к Денису и крепко поцеловала.

— Это было классно! Ты вообще классный парень! Мы еще повторим это!

Только после этого она стала одеваться, вытащив откуда-то из-под больничной койки футболку и джинсы.

— Обязательно! — не стал отказываться Денис.

Он вышел из обычного состояния апатии до такой степени, что слегка ущипнул Вику за голую попку, пока та, не натянув до конца джинсы, наклонилась, разыскивая на полу обувь. Это мелкое хулиганство было воспринято вполне благосклонно и вознаграждено еще одним поцелуем.

— Пока-пока! Увидимся завтра!

— Она ничего не забыла? — Вадим поставил опрокинутый стул, вернул на место опустевший кувшин и внимательно оглядел небольшую палату.

— Ты про белье? — Денис, пыхтя от усилий, самостоятельно перевернулся на бок и натянул на себя простыню. — А она его не носит.

— И что, джинсы ей не натирают? — задал довольно глупый вопрос Медведев.

— Наверное, нет, — после недолгого раздумья решил Денис, — они ведь у нее не в обтяжку. Хорошая девчонка, — добавил он, — а я тогда ее бросил. Сбежал, как скот какой-то...

И, хотя Вадим не расспрашивал его, Зорин, не скрывая ничего, рассказал об их с Викой знакомстве.

— Она, оказывается, на меня совсем не обиделась, — подытожил он, — сказала, что я дольше других продержался. И вообще смелый, что остался, потому что многие сбегали прямо с порога. Жалела, что телефон не записала, и Илюху найти не могла, потому что не знала, где он теперь живет. А когда случайно встретила и узнала, что я здесь, в тот же день прибежала. Сегодня. — Денис смущенно улыбнулся. — И сразу сказала, что знает, что мне нужно.

— Ну и молодец, — похвалил Вику Медведев.

— Молодец, — согласился Денис, — и Покемошке она понравилась, та не шипела, не царапалась, а сразу на руки пошла.

"Все, Дениска у нас пристроен, — с облегчением понял Вадим. — Если уж сама Покемошка одобрила, то больше ничье мнение не нужно". В том, что теперь дело быстро пойдет на поправку, он не сомневался, потому что заметил, как ожил Денис. "А что, почувствовал себя полноценным мужиком, — думал по дороге домой Медведев, — чего еще нужно? А то все ходят на цыпочках, как вокруг умирающего, мать с вечно заплаканными глазами приезжает, отец шепотом, как на похоронах, разговаривает, конечно, жить не захочется".

Света одобрила действия Вики, когда Вадим рассказал дома о курьезном происшествии: "Нужно попросить Олега, чтобы ей сделали круглосуточный пропуск. Пусть и на ночь иногда остается, если будет такое желание у нее или у Дениса". И Медведев почти не удивился, когда Худяков согласился с идеей Светланы, не преминув, правда, возмутиться по поводу того, что вверенное ему отделение, если практиковать подобные методы реабилитации, быстро превратится в бордель в самом прямом смысле этого слова.

* * *

В больницу Липова, маленького городка в пятнадцати километрах от Дегтярки, пациентов с тяжелыми травмами привозили редко, да и что могли сделать в этом случае врачи, имевшие в своем распоряжении оборудование сорокалетней давности? Рентген, гипс на сломанные кости, швы на раны, противостолбнячная сыворотка — вот и вся помощь. Чтобы разбираться с травмой головы, требовался специалист, а для этого пострадавшего нужно было везти в областной центр. Больничным транспортом служил старый "уазик", поездка на котором по ухабам разбитых дорог уж точно доконала бы пострадавшего, поэтому его оставили в Липовской больнице. Кости черепа, как показал снимок, были целы, рану зашили и стали ждать дальнейшего развития события, надеясь на то, что мужчина выживет.

Пациент изо всех сил цеплялся за жизнь. У него было общее переохлаждение организма, наверное, он достаточно долго находился в реке. Из-за этого и, возможно, из-за попавшей в легкие воды развилась тяжелейшая двусторонняя пневмония. От неподвижности и плохого ухода — на всю больницу в сто коек было только две санитарки, а у загруженных сверх всяких нормативов медсестер просто не хватало ни сил, ни времени, чтобы заниматься еще и уходом за лежачими больными — появились пролежни, которые мгновенно загноились и начался сепсис. Антибиотики помогали плохо, всего лишь удерживая состояние на одном уровне. Каждый день врач с удивлением качал головой, осматривая больного, который балансировал на тонкой грани между жизнью и смертью.

Так продолжалось больше месяца, потом организм нашел какие-то резервы, и дело очень медленно, но пошло на поправку. Однажды утром врач заметил открытые глаза, но радость его оказалась преждевременной: пустой бессмысленный взгляд — вот, что увидел он.

Основные рефлексы были в норме, но ни одного проблеска мысли не отражалось в зеленых глазах. Пациент слышал, но ничего не понимал, человеческая речь для него не несла в себе никакого смысла и ничем не отличалась от остальных звуков; сам он тоже молчал, ни стоном, ни мычанием, ничем другим не пытаясь дать знать о своем существовании окружающим.

— Мозг все-таки был поврежден, — с досадой произнес врач после очередного осмотра. — Можно даже предположить, в каком отделе, но не в какой степени. Здесь томография нужна, а мы со стетоскопом пытаемся диагноз поставить, у нас денег не то что на современное оборудование нет, на новокаин только-только хватает. Что уж тут говорить насчет лечения... Без операции не обойтись, нужно с областной больницей связываться, но кто на себя это возьмет? Наше руководство? Да не смешите меня!

Пациент оставался безымянным, никто так и не заявил о пропаже человека с подобными приметами, да и примет-то особых не было, кроме редкостного цвета глаз и еле заметных следов татуировки на левом плече. В милиции подобное дело посчитали "висяком", отложили в сторону и забыли о нем.

Время шло, пациент постепенно выздоравливал, он уже мог сидеть и даже сделал однажды попытку встать, но упал и до крови разбил голову, ударившись об основание металлической койки.

— Ах ты, господи! — сокрушалась дежурившая в ту ночь медсестра, случайно заглянувшая в палату и обнаружившая его лежавшим на холодном полу в одной больничной рубахе. — Куда ж тебя понесло? Что тебе понадобилось? А если опять воспаление легких начнется? Помрешь ведь на этот раз!

Аля Майорова, выглядевшая намного старше своих тридцати пяти лет, но не утратившая былой красоты, и раньше разговаривала с бессловесным пациентом, когда кормила его, обтирала полотенцем или ставила ему уколы. Она делала это, потому что ей было порой до слез жалко этого совсем еще не старого мужчину, которого выловили из реки со страшными ранами, и строила разные предположения о том, что с ним могло произойти. Когда пациент пришёл в себя, всевозможных домыслов стало и того больше, так как оказалось, что он полностью потерял память и утратил способность говорить. Лечащий врач, в какой-то момент подумав, что пострадавший может быть иностранцем, хотя и пожурил самого себя за подобные фантазии, но извлек из глубин памяти остатки английского языка и попробовал пообщаться с пациентом на нем. В ответ на "do you speak English" он получил такой же пустой взгляд, как и во время всех предыдущих попыток, и прекратил тщетные старания добиться от больного какой-либо реакции.

Алевтина, в отличие от других сестер и санитарок, выполнявших свою работу, не общаясь с бессловесным пациентом, постоянно разговаривала с ним, как с маленьким ребенком. Она почти не рассчитывала на ответную реакцию, хотя медсестре не раз представлялось, что разум больного проснется, почувствовав доброе отношение и ласку, в глазах появится осмысленное выражение, а на застывшем лице — улыбка. Чем дальше, тем больше Аля мечтала об этом и уже почти влюбилась в него, вернее, в образ загадочного незнакомца. Она смеялась над "своими бреднями", но не могла избавиться от грез, навеянных телесериалами, в которых очнувшийся после многолетнего пребывания в коме герой оказывается "прекрасным принцем" и бросает к ногам героини весь мир.

— Зачем встал? Рано тебе еще вставать, ноги-то ведь не держат после такой болезни, — ласково ворчала она, обрабатывая рану. — Гипс сломал, голову расшиб... Больно, наверное, теперь... Больно...

— Больно... — сказал вдруг молчавший как обычно пациент, он произнес это слово тихо, с трудом, но довольно внятно.

Аля от неожиданности уронила на койку ножницы, которыми резала пластырь, собираясь зафиксировать им марлевую подушечку на рассеченной коже.

— Больно... — повторил уже более громко и отчетливо пациент, будто осваиваясь с самим процессом произнесения членораздельных звуков. — Больно, — еще раз, будто закрепляя полученный результат, проговорил он.

— Заговорил! — задохнулась от счастья Аля. — Господи, наконец-то!

Не отводя глаз от больного, она на ощупь разыскала упавшие на одеяло ножницы и закончила перевязку.

— Ты вспомнил что-нибудь? Как тебя зовут? Как твое имя?

Ответом ей был все тот же, что и раньше, отстраненный взгляд, в котором не было ни намека на проблеск мысли.

— Имя... — механически повторил пациент, и Алевтина поняла, что ее радость оказалась преждевременной.

На следующий день лечащий врач, пораженный Алиным рассказом, несколько раз пробовал разговаривать с пациентом, но тщетно. К нему на помощь пришли коллеги, но больной смотрел на всех безразличным взглядом и не произнес ни звука.

В конце концов обнаружилось, что пациент эхом отзывается только на слова Алевтины, но и то далеко не на все. Было ли это хоть сколько-нибудь осмысленной реакций, врач сильно сомневался, но все-таки какой-то сдвиг в состоянии больного произошел, и Але в качестве эксперимента позволили заниматься с ним столько времени, сколько она посчитает нужным. Отправив обеих дочек к бабушке, Аля практически переселилась в больницу, оставаясь там до позднего вечера.

Через полтора месяца она имела полное право гордиться своими достижениями: её подопечный настолько окреп, что начал ходить, самостоятельно одевался, ему требовалась лишь небольшая помощь из-за неработавшей левой руки, запомнил дорогу в туалет, сам умывался и ел. Но его память, похоже, была совершенно пуста, разум спал и не собирался проснуться. Пациент целыми днями сидел на стуле около окна и не отрываясь смотрел на маленький прибольничный садик, где около кустов копошились курицы, на которых с покровительственно посматривала коза, принадлежавшая сестре-хозяйке. Курицы делили полянку с многочисленными больничными кошками и их котятами, уморительно гонявшимися за птицами и устраивавшими забавные игры друг с другом. Глядя на них, нельзя было удержаться от смеха, но на лице безымянного пациента не возникало даже намека на улыбку. Аля, заметив отсутствие какой-либо реакции, тяжело вздыхала и возобновляла свои попытки вернуть ему речь, но особых успехов пока не достигла. "Стакан", "вода", "пить", другие самые простые слова, которые можно было непосредственно связать с вещью или действием, ее подопечный усвоил, но когда медсестра показывала рукой на козу или на кошку, ей казалось, что он просто не понимает того, что предмет, находящийся за стеклом, и слово, его обозначающее, связаны между собой.

С разрешения врача Алевтина вывела своего подопечного в садик и заметила странное выражение в его глазах, когда он оказался на ярко освещенном солнцем больничном крыльце. Ей почудилось, что пациент не хочет выходить под открытое небо, будто опасаясь чего-то. Это впечатление усилилось, когда он спустился по ступенькам и оказался на земле, покрытой травой. На глаза ему попался большой старый таз, валявшийся вверх дном чуть в стороне. Пациент оглянулся на темнеющий проем открытой двери и сделал такое движение, словно хотел вернуться назад, в безопасность уже знакомой обстановки.

— Пойдем, не бойся, — Аля осторожно взяла его за руку и потянула за собой, желая показать ему мирно гревшихся на солнце котят. Таз лежал почти на их пути. — Пойдем, не бойся.

Она подозревала, что пациент не поймет ее, и рассчитывала лишь на то, что ласковые интонации голоса успокоят его волнение. Обычно он никак не реагировал на прикосновения, даже если ему причиняли боль какими-либо манипуляциями, и Алевтина была поражена, когда прежде вялые пальцы с неожиданной силой сжались на ее руке, словно требуя остановиться. Более того, он быстро шагнул к тазу и молниеносным движением здоровой руки перевернул его, отбросив с дороги.

С проржавевшей посудины, откатившейся в сторону, посыпалась земля вперемешку с хлопьями отвалившейся эмали. Пациент недоверчиво разглядывал покрытую пятнами ржавчины внутренность таза, точно ожидал увидеть нечто иное.

— Аля, ты смотри-ка, а он так же не любит беспорядка, как и твой Серега! — на весь двор расхохоталась появившаяся на крыльце повариха. — Только тут тазу досталось, а не тебе!

Сергей, Алин муж, очень любил, когда напьется, наводить порядок и, не стесняясь в методах, мог поколотить того, кто этот порядок, по его мнению, нарушал. Доставалось и случайным прохожим, и соседям, и, в первую очередь, жене и детям. Эта страсть к порядку в конце концов обеспечила ему пятилетний срок за хулиганство и сопротивление работникам милиции, у которых были несколько иные представления о способах наведения порядка и о том, кто этим должен заниматься.

В глазах пациента что-то мелькнуло, он резко обернулся на голос, а у Алевтины сердце замерло от неожиданной догадки.

— Так тебя Сергеем зовут? — радостно спросила она. — Ты Сергей, да?

В лице ее подопечного ничего не изменилось, на Сергея он никак не прореагировал, точно так же, как и раньше, когда ему перечисляли все мужские имена, в том числе и это, стараясь по малейшей реакции догадаться, как его зовут.