— Зимой есть снег, — не согласилась с мужем Ирина, — он тоже очень красивый и разный, ты фотографировал его. Сейчас мы приедем домой, я найду те снимки, и ты сам убедишься в том, как замечательно может быть зимой.

К своим фотографиям Сергей отнесся довольно равнодушно. Он послушно пересмотрел их, без каких-либо эмоций выслушал Ирины пояснения и поинтересовался:

— Это все я сделал?

— Конечно, ты!

— Так много...

— Да, Сережа, ты очень много снимал: снег, деревья, воду, людей, твои снимки печатали в журналах, у тебя есть несколько дипломов с выставок, — Ира кинулась к шкафу и достала толстую папку с документами. — Вот, смотри, что написано, — она с воодушевлением прочитала: — Диплом второй степени присуждается за "свежий взгляд на привычные вещи"! Вот другой, уже первой степени — за профессиональное мастерство. А ведь ты — любитель, не профессионал, нигде этому не учился!

— Так и написано? — удивился Сергей, разглядывая глянцевый лист. — Где?

Его внимание привлекли завитки золотого тиснения, он, следуя узору, провел пальцем по гладкой бумаге, затем тронул крупные буквы заголовка, потом снова перевел взгляд на фотографии. Внезапно, словно вспомнив что-то, поежился:

— Снег лежит, когда холодно. Когда холодно, нельзя выходить на улицу...

— Нужно тепло одеться, тогда холодно не будет, — улыбнулась Ирина. — Твоя любимая куртка висит в шкафу, ждет тебя.

— Моя куртка? Где?

Ирина открыла дверь шкафа:

— Вот здесь вся твоя одежда, — она стала показывать, что где лежит: — В нижнем ящике — белье и носки, на верхней полке — джемпера, на плечиках — верхняя одежда, а вот... Посмотри-ка!

Под чехлом из тонкого пластика на форме тускло отсвечивали пуговицы и погоны. Ирина сдернула полиэтилен, впопыхах надорвав его, и накинула китель на плечи Сергея. Тот был ошеломлен, когда увидел в зеркале свое отражение.

— Это мой?

— Да, Сережа.

— И это все мое? — Сергей удивленно разглядывал свои вещи.

Ирина молча кивнула. Когда-то ей пришлось выслушать не одно недоуменное высказывание — особенно в этом, обзывая ее полоумной фетишисткой, преуспел Максим — по поводу того, что она так бережет одежду Сергея, тщательно ухаживая за ней, зато теперь можно было надеть любую вещь, разве только кое-что подгладить.

Сергей надел китель, застегнул его и замер в задумчивости перед большим зеркалом. Ирина вздохнула про себя — форма была размера на два больше, чем нужно и мешком висела на нем.

— Ира, ты уверена? — вдруг спросил он.

— В чем?

Сергей снял китель и недоверчиво, даже с какой-то опаской, держа в вытянутых руках, стал разглядывать его.

— В том, что я — это я...

Ирина была потрясена, она не ожидала услышать ничего подобного:

— Сережа... Ты... Конечно, это ты! — Она выхватила пачку документов, не зная, какие доказательства нужны мужу. — Смотри — вот твой паспорт, вот военный билет, пропуск на работу. Вот, видишь, твои фотографии на каждом документе, и везде написано — Томский Сергей Алексеевич. В чем ты сомневаешься?!

— Меня на самом деле так зовут? Где это написано? — Сергей нахмурил брови.

Ирина поняла, что читать он не умеет.

— Вот здесь! — она ткнула пальцем в страничку паспорта. — И здесь! И вот здесь! — Ирина перебирала пачку всевозможных удостоверений, раскрывала каждое и показывала мужу. Тот внимательно разглядывал их, вернее, только фотографии.

— Я не похож... — Он обернулся и задержал взгляд на снимке, где они были вместе с Ириной. — И там тоже...

— Тебе так кажется, Сережа, мы все сразу тебя узнали! И Лешка, и Максим, и Вадим, и Светлана. Что лицо? Оно может похудеть или, наоборот, округлиться, на нем могут появиться морщины и шрамы, что с того? Я знаю каждую твою веснушку, каждую родинку, вихор на макушке, точно такой же есть и у Лешки, каждую точку и линию твоей армейской татуировки. Твой голос остался тем же, что был раньше, жесты, привычки... Я знаю, где нужно прикоснуться к твоему уху, чтобы тебе стало щекотно...

Наплевав на все предостережения Олега, Ирина обняла мужа, прикоснулась губами к его уху, слегка прикусила мочку и быстро провела кончиком языка по завитку. Сергей вздрогнул и издал странный звук — что-то среднее между сдавленным смешком и фырканьем.

— Тебе неприятно? — Ирина отстранилась.

— Приятно... Очень... — не без удивления, прислушиваясь к своим ощущениям, ответил Сергей. Глаза его стали ярче, он будто очнулся от полудремы и, держась за ухо, с любопытством смотрел на Ирину.— Ты уверена. — Это был уже не вопрос.

— Да! — Ира обрадовалась. — А завтра ты получишь еще одно подтверждение — завтра приедет твоя мама!

— Мама?! А вдруг... — Сергей запнулся, в его глазах мелькнул страх.

— Никаких "вдруг" не будет, — решительно сказала Ирина. — Снимай больничную одежду и выбирай, во что тебе переодеться.

К ее непередаваемой радости Сергей выбрал именно те джинсы и джемпер, в которых когда-то предпочитал ходить дома.

* * *

Максим поехал встречать Валентину Михайловну из санатория, так и не придумав, как сказать ей о том, что Сергей нашелся. Лешка знал свою бабушку, когда говорил, что она может обидеться из-за того, что ей сразу не сообщили такую новость. Устав ломать голову над этой проблемой, Максим после приветствий, поцелуев и традиционных вопросов о дороге без всякой подготовки кратко рассказал Валентине Михайловне о Сергее:

— Я, можно сказать, что совершенно случайно, по отпечаткам пальцев нашел Сергея в психоневрологическом интернате. Туда он попал, потому что полностью потерял память в результате черепно-мозговой травмы и не мог ничего сказать, кто он и откуда. Мы сразу же забрали его оттуда, и Ирка через Ксюшиного отца договорилась насчет обследования и лечения в их клинике. Пока особых сдвигов в Серегином состоянии нет, но обследование еще не закончено, а лечение толком не начато.

Максим боялся обиды, слез, сердечного приступа, но Валентина Михайловна лишь прикрыла на несколько секунд глаза, а затем слабо улыбнулась:

— Я всегда знала, что это произойдёт, и всегда знала, что узнаю об этом именно от тебя, Максим. Спасибо тебе... — она благодарно сжала Устюгову руку. — Сережа где? У Иры? Отвези меня, пожалуйста, к ним.

— Мы уже туда едем.

— Ах, Максим, как ты умеешь предугадывать мои желания! — вдруг тихо всхлипнула Валентина Михайловна, вспомнив покойного мужа, который лучше нее порой знал, что она хочет. — Нет, нет, не обращай внимания, это все пустяки, слез не будет.

"Как она умеет держать себя! — восхитился Максим. — Она и ещё Светлана, словно две английские аристократки, все свои эмоции оставляют при себе, не вываливают их на окружающих. Наверное, Серёге эта сдержанность передалась от матери, а вот Леха по характеру более открытый".

Всю дорогу Валентина Михайловна расспрашивала о сыне, и Максиму пришлось подробно рассказать о состоянии Сергея, о том, что думают Ирина с Лешкой и он сам, что предполагают врачи. Он, как мог, подготовил Валентину Михайловну к возможному разочарованию, если Сергей не узнает ее так же, как не узнал ни жену, ни сына.

— Вы, главное, когда увидите его, в первый миг ничего не говорите. Неожиданность, шок могут пробудить его память, так говорят врачи, но гарантий никаких не дают. Только вы уж не расстраивайтесь очень сильно, если Серега и вас не вспомнит; Ирка тайком от всех часа два ревела, когда он ее не узнал.

— Ничего, Максим, ничего, я смогу сдержаться, — Валентина Михайловна успокоила его. — Самое главное — Сережа живой, он нашелся, а все остальное...

"Что за женщина! — поражался Максим, время от времени отвлекаясь от дороги и поглядывая на мать Сергея. Известие, с одной стороны, радостное, с другой — тяжелое, лишь легкой бледностью отразилось на ее лице, и в глазах временами вспыхивало волнение. — Какое самообладание! Не кинуться к сыну с порога — она сможет это сделать, наша мама не смогла бы, Ирка тоже, да, пожалуй, и Марья бы не смогла, будь у нас..." Он резко оборвал свои мысли и приказал себе сосредоточиться на дороге, потому что еще немного — и он задел бы соседнюю машину, которая точно так же, как его старый "Опель", конвульсивно дергалась в пробке, то продвигаясь на метр-полтора, то снова застывая надолго.

— Пока едем, позвоните Ирине или Лешке, поговорите с ними, — посоветовал Максим Валентине Михайловне, — они наверняка вам что-нибудь новое расскажут.

Сергей заметно волновался, ожидая приезда матери, хотя Ирина специально почти не говорила об этом. Он тщательно побрился с утра, а потом то и дело останавливался у большого зеркала и внимательно разглядывал себя. "Мама узнает меня?" — он не задавал этот вопрос вслух, но Ирина читала его в глазах мужа.

— Когда мама приедет? — наконец не выдержал Сергей.

— Максим уже встретил ее, но они застряли в пробке.

Ирины слова совсем не успокоили Сергея, в глазах которого появился лихорадочный блеск. Она встревожилась и стала думать, как унять волнение мужа, переключить его мысли на что-нибудь другое. Не в силах усидеть на месте, он ходил по квартире из комнаты на кухню, из кухни — в другую комнату, в коридор, где стоял у входной двери и прислушивался к шумам, доносившимся из подъезда. И, как специально, то и дело кто-то звонил в звонок: пришли проверить показания электросчетчика, потом принесли на продажу картошку, следом в квартиру попытался, без преувеличения, вломиться продавец моющих пылесосов, которого Ирине с Лешкой пришлось выставлять вдвоем. Лешка попробовал занять отца просмотром фотографий, но и у него голова была занята вопросом, правда, другим: "Узнает ли папа бабушку? Вспомнит ли?" Он то и дело невольно отвлекался от снимков, а Сергей, похоже, вообще смотрел мимо них.

— Вот что, друзья, — на пороге комнаты появилась Ирина, — я с готовкой уже зашилась, идите мне помогать.

Лешке она поручила чистку картошки, а мужа попросила порезать яблоки для пирога.

— Яблоки... — улыбнулся Сергей, вспомнив что-то приятное.

Его волнение прошло, когда он начал аккуратно нарезать их тонкими ровными дольками и так увлекся этой работой, что не среагировал на очередной звонок в дверь, и оторвался от своего занятия, только когда услышал из коридора голоса жены, ее брата и еще один женский голос, порывисто встал и вышел из кухни.

Валентина Михайловна впилась глазами в так изменившееся лицо сына. Она, как уговорились с Максимом и Ириной, молчала, сдерживая рвавшийся из души крик: "Сережа! Сынок!!!"

— Мама...

Сергей оглянулся на Ирину, будто в поисках поддержки.

— Мама, — уже громче сказал он и шагнул к стоявшей рядом с Максимом немолодой женщине.

— Сереженька! Мальчик мой! — Валентина Михайловна перестала сдерживаться...

Поздно вечером, когда Максим отвез Валентину Михайловну домой, Ира задала вопрос, который весь день не давал ей покоя:

— Сережа, ты вспомнил маму?

— Догадался... — Ирина еле расслышала его слова, так тихо он их произнес. — Она так ждала, что я узнаю ее, а я... Я поступил плохо, я обманул...

— Сережа, — Ирина обняла мужа и почувствовала, как напряжены его мышцы. — Ты ведь не сказал, что вспомнил, значит, ты никого не обманывал.

Сергей вздохнул и виновато покачал головой, Ирины слова его не убедили.

— Я стараюсь, но не могу ничего вспомнить... Не получается, — убито сказал он. — Мне лучше вернуться в больницу.

— В понедельник утром поедем в клинику. Тебя отпустили на все выходные.

— В старую больницу... Там было спокойно...

"Мы перестарались! — Ирину охватило состояние, близкое к панике. — Сережке еще тяжело освоить такой объем информации, а мы его грузим практически без перерыва, одно ожидание маминого приезда чего стоит! Организм привык к определенной дозе успокаивающих препаратов, ее снизили, и нервная система плохо справляется с нагрузкой. Дать лишнюю таблетку? Накапать валерьянки? А если Сережа откажется и вдобавок обидится? Он ведь все понимает! Попробовать лаванду? Поможет ли она? Нужно позвонить Свете, спросить у нее, что делать, но ни в коем случае нельзя, чтобы этот разговор услышал Сережка".

— Сережа, тебе плохо дома? Ты устал? — Ира постаралась не выдать своего волнения и, улыбнувшись, хотела ласково прикоснуться к его щеке, но Сергей отвернул голову, и пальцы задели ухо. Он вздрогнул и отдвинулся. — Не хочешь никого видеть?

— Неужели я кому-то нужен? Такой...

Столько горечи было в его глазах, столько безысходности в ссутулившейся фигуре, что Ирина еле справилась с колючим комком, вспухшим где-то в глубине груди.

— Сережа, ты нужен нам всем, нужен любой, каким бы ты ни был. То, что ты не очень хорошо себя чувствуешь, пройдет, память постепенно восстановится, — она осторожно дотронулась до его плеча и обрадовалась, потому что на этот раз Сергей не отстранился. — Смотри, за эту неделю ты начал намного лучше говорить, голова перестала кружиться, а рука болеть. Ты улыбаешься так, как улыбался раньше, мгновенно запоминаешь все, что видишь и слышишь, а когда-то, между прочим, ты то и дело говорил, что в голове у тебя ничего не откладывается.

— В голове? — чуть испуганно спросил Сергей и потрогал шрам, просвечивавший сквозь короткие волосы. — А что там должно откладываться?

— Так говорят, когда жалуются на плохую память, — успокоила его Ирина, — это всего лишь такое выражение.

— А я жаловался?

— Бывало иногда.

— И этого я не помню... — Томский с досадой махнул рукой. — Ничего не помню. Всё вокруг такое незнакомое, странное: дом, вещи, люди, которые объясняют мне, кто я. Я слушаю, но все время думаю, что говорят не обо мне, что это ошибка, совпадение. Я никогда не думал, что у меня может быть семья, дети.

"Как связно Сережка говорит! — поразилась Ирина. — Всего неделю назад он кое-как мог выразить свои мысли, а сейчас лишь изредка делает паузу, подбирая подходящее слово. Может, память просыпается незаметно для него, но из-за усталости он этого не чувствует. Пожалуй, еще и не заснет сегодня — столько эмоций за день тяжело для любого человека".

— Серёжа, хочешь принять ванну? С пеной или с солью? — Ире пришла в голову, как ей показалось, хорошая идея.

— Зачем? Я не грязный — вчера мылся под душем, а потом даже на улицу не выходил, — Сергей удивлённо и, как показалось Ирине, слегка испуганно взглянул на неё.

— Вовсе не потому, что ты где-то испачкался, а просто так, для удовольствия, чтобы было приятно, хорошо.

— Хорошо — это когда тепло и не больно, — вдруг сказал Сергей после короткого раздумья.

Ира кинулась на кухню, не желая, чтобы муж увидел слёзы, которые каждый раз готовы были брызнуть из глаз, когда она слышала что-то, прямо или косвенно, как сейчас, говорившее о том, что ему пришлось перенести.

"Кошмар, какая я стала психопатка, — горько думала она, стараясь успокоиться. — Чуть что — сразу слёзы, а Серёжка считает, что это происходит из-за того, что он что-то неправильно сделал или испугал меня, и расстраивается. Самой нужно коктейль из валерьянки и пустырника употреблять, а лавандой обвешаться с головы до ног! Истеричка!!!"