"Если бы она захотела, чтобы ее Сергей снимал, то... Я бы поняла, и Сережка бы понял. Но Лешка? Он ведь наверняка все неправильно поймет! А если Ксюша узнает, то будет скандал! Разругаются насмерть! Или нет?" — пронеслась у нее в голове.

— Причем тут Лешка? — в свою очередь удивилась Света. — Ты справиться ничуть не хуже, а даже лучше!

— Я?!

— Ты! И этот подарок будет от нас двоих! Моя идея, твое исполнение! И не придется больше ни мне, ни тебе ломать голову, что Димке подарить!

Последний аргумент был едва ли не самым весомым, потому что Ирина и в самом деле не представляла, что подарить Медведеву.

— Ой, не знаю, что из всего этого получится, — сдаваясь, пробормотала Ира. — И есть ли на даче камера, тоже не знаю.

— Если камеры нет, снимем на мой телефон. А что не получится, фотошопом поправим! — отрезала последние пути к отступлению Светлана.

К великой радости Медведева, день рождения, пришедшийся на учебный, прошел спокойно. Заказанные накануне пироги с красной рыбой и мясом, чай со сдобной выпечкой удовлетворили всех, потому что угощение было сытным и вкусным. А дома Вадима должен был ждать пирог, который обещала испечь Ирина по какому-то экзотическому рецепту, найденному и опробованному Валентиной Михайловной. Света утром намекнула на совместный с Ирой подарок, и Вадим думал, что жена под руководством подруги кроме пирога приготовила еще что-нибудь необычное.

Пирог с творогом, яблоками, ягодами и еще чем-то не совсем понятным, но очень вкусным удался на славу, но Ира засиживаться не стала, хотя все дети, большие и маленькие, включая Иринку, были отправлены на дачу. Переглянувшись, подруги ушли в детскую, а через минуту вернулись с небольшой коробочкой, перевязанной золотистой лентой.

— Это от нас двоих! — прозвучало хором.

Вадим заинтересованно потянул завязку, но тут Ирина метнулась в прихожую, потому что ей показалось, что зазвонил телефон, который она оставила в сумке.

— Все, я домой! Без меня посмотришь! — хотя никакого звонка на самом деле не было, она стремительно распрощалась, оставив именинника в легком недоумении.

В коробке оказался футляр с DVD-диском, на котором не было никакой этикетки с названием фильма. Подозревая, что ему решили сделать чисто мужской подарок, вроде фильма из разряда "для взрослых", — смущение Иры и ее желание оставить их наедине вполне этим объяснялось — Медведев вставил диск в компьютер и понял, что ошибся в своих предположениях.

На диске был не фильм, а фотографии. На самой первой — лицо любимой женщины крупным планом, на весь экран.

— Спасибо, зая! — Вадим обнял устроившуюся рядом жену и поцеловал. — Классный подарок!

— Смотри дальше, — загадочно улыбнулась Света.

А дальше на диске были снимки, как она занимается йогой на зеленой лужайке на даче Устюговых. В этом не было бы ничего необычного, что объясняло бы ту таинственность, с которой подарок был преподнесен, если бы на этих снимках Светлана не занималась так называемой "голой йогой". Закрученное в замысловатые узлы тело стараниями фотографа представало на снимках с разных ракурсов и, не скованное никакой одеждой, демонстрировало невиданную гибкость.

— Светлаша, ну ты и... — Вадим потерял дар речи от восхищения. Когда-то у него была идея зарисовать Светины занятия, но, кроме одного рисунка — любимой в "позе лотоса", он не продвинулся в своем начинании.

— Тебе нравится? — спросила Света.

Вадим вместо ответа взял ее руку и предложил самой на ощупь оценить произведенное снимками впечатление.

— И совсем не толстая, моя сладкая зая! Ну не девочка-тростиночка, легкая и прозрачная, но, как была стройная и гибкая, такая и осталась! — искренне восторгался он. — Чтобы больше никогда от тебя не слышал жалоб на испорченную фигуру! И когда же ты успела все это? А... — он вдруг запнулся и спросил уже совсем другим тоном: — А кто это тебя снимал?

— Ира, — просто ответила Светлана. — А ты что подумал?

— Ааа... — честно говоря, у Вадима вообще не было никаких мыслей на предмет личности фотографа, но сама мысль о том, что жена могла перед кем-то показаться раздетой, пусть даже с самыми невинными и благими целями, была в высшей степени неприятной. — Ира?

— Да, — Света улыбнулась. — Ира очень даже неплохо фотографирует, и, между прочим, в конце первой части она оставила свой автограф.

— Это как? — удивился Вадим, гадая, как можно подписать фотографию, не напечатанную на бумаге, а существующую лишь в виде чего-то виртуально-цифрового.

Автограф оказался для него более чем неожиданным. После нескольких фотографий Светланы среди цветущих розовых кустов и прочей зелени уже без всякой йоги, но такой же нагой и ослепительно прекрасной, Вадим увидел снимок — две молодые женщины качаются на качелях. Они сидят, тесно прижавшись друг к другу и обнявшись, и счастливо улыбаются, а солнечные лучи путаются в развевающихся волосах и ласкают обнаженные тела.

— И как это ты сумела уговорить Иру раздеться? — чуть не сорвалось с языка у Медведева, но следующие два снимка сделали этот вопрос излишним и, более того, ошеломили почти до шокового состояния.

На одном Ира сидела на остановившихся качелях с закрытыми глазами, чуть запрокинув голову и подняв лицо к солнцу. Она опиралась руками на сиденье, скрещенные в лодыжках ноги чуть-чуть не доставали до земли, но одна нога была слегка вытянута вперед, словно Ира хотела встать с качелей. Общее же впечатление складывалось, что это богиня, всемогущая и бесстрастная, собирается ступить на грешную землю.

А на другом снимке Ирина без малейшего смущения смотрела прямо в объектив фотокамеры. Она стояла в проеме увитой зеленью беседки, привалившись плечом к косяку, и ела яблоко, собираясь откусить от него следующий кусок. Облитое солнечными лучами обнаженное тело будто светилось на темном фоне. Ира немного приоткрыла губы, примериваясь к спелому фрукту, а на лице, да и во всем облике было написано: "Я ем яблоко, потому что мне хочется его съесть. Я разделась, потому что мне жарко, и мне все равно, что на меня кто-то смотрит. Если я кого-то смущаю своим видом, этот кто-то может отвернуться". Такая естественная и чуть высокомерная обнаженность не выглядела вызовом и порождала не возбуждение, а почтительное преклонение перед пренебрежением условностями и извлекла из недр памяти чье-то высказывание, прочитанное когда-то давно, неизвестно где и по какому поводу: "Нагота — привилегия богов. Простые смертные должны скрывать тело, дабы не осквернять божественный взор своим несовершенством".

— Супер! — пробормотал Вадим, чувствуя, как колотится сердце, и не без страха вспоминая, что произошло, когда он посмел посягнуть на богиню, представшую сейчас перед ним в сиянии надменной наготы.

— Там еще вторая часть есть, — шепнула Светлана, одновременно слегка покусывая его за ухо и отгоняя этой лаской неприятные воспоминания.

"Мне и первой достаточно", — подумал Вадим, одной рукой щелкая мышкой по папке с надписью "Дома", а другой проверяя, много ли надето под нарядным Светиным платьем, и с удовлетворением отмечая, что под легкой шелковой тканью нет вообще ничего, кроме такого желанного тела.

Дома Света йогой не занималась, на первом снимке, задававшем тон остальным, она полулежала на кровати среди живописно разбросанных подушек и постельного белья. Нагая, томная, соблазнительная, очаровательно растрепанная. Следующий кадр — она перевернулась на спину, ноги согнуты в коленях, а руки зажаты между бедер.

Вадим сглотнул и свободную руку продвинул в подсказанном направлении, но дальше его пока не пустили.

Следующие кадры — Света на четвереньках, по-кошачьи прогибая спину, крадется по кровати, демонстрируя соблазнительно округлые ягодицы и приоткрывая постороннему глазу более интимные места. Потом она в задумчивости стоит перед большим зеркалом и примеряет длинные бусы, прикладывая их то к груди, то к низу живота в стремлении отнюдь не прикрыть наготу, а, наоборот, подчеркнуть и оттенить ее. Из всех ниток была выбрана длинная кроваво-красная, завязанная узлом, пришедшимся прямо на самый низ живота. Легкий клочок шифона скользнул по телу, нигде не задерживаясь, и на миг прикрыл лицо, оставив лишь возбужденно блестящие глаза, но тут же был отброшен за ненадобностью. Золотая цепочка на щиколотку, браслет на запястье и туфли на высоком и тонком каблуке завершили наряд. Женщина перед зеркалом, сладострастно изогнувшись, удовлетворенно и в то же время хищно улыбнулась, она ждала мужчину, хотела получить наслаждение и дать его.

Вадим не мог оторвать глаз от снимков, но, услышав за спиной шорох ткани, оглянулся. То, что он мгновение назад видел на экране, теперь предстало перед ним наяву. Платья на Свете уже не было, остались одни только бусы. Те самые. И цепочка.

— Светка... — Медведев смог издать лишь придушенный хрип и потянулся обнять ее.

Он больше не мог терпеть эту пытку. Светлана тоже не пыталась сдержать его. Да и зачем?

Уже утром Света с наигранной обидой заметила:

— Ты так и не досмотрел подарок. Наверное, тебе не понравилось.

— Не понравилось?! — Вадим аж подпрыгнул. — Что ты, Светлаша! Понравилось — это не то слово, у меня их вообще нет! Ты у меня такая... Такая...

Слова действительно находились плохо, и он заменил их поцелуями и другими действиями, но в процессе ласк придумал-таки, что сказать:

— Ты у меня умница! Красавица! Спортсменка! — дальше классический перечень претерпел изменения: — Хулиганка! И придумщица! Боже, какая придумщица!

Вадим, продолжая целовать Свету, начал вспоминать поразившие его идеи:

— Эпиляцию сделала — чуть меня с ума не свела! Потом бабочек на себе рисовала и заставляла их разыскивать! — О том, что он сам потом рисовал на ней бабочек, дракончиков, змеек и просто замысловатые орнаменты в самых интимных местах, Медведев умолчал. — А когда ты голая приехала ко мне на работу и с порога набросилась на меня!..

— Вообще-то не совсем голая, — поправила его Светлана.

— То, что на тебе был сарафан — это не существенно, потому что, во-первых, под ним ты все-таки была совсем безо всего, а во-вторых, ты морально, или как еще сказать, была голая и готовая просто изнасиловать меня. Я думал, — Вадим сладко потянулся, вспоминая безумный секс в тесной комнатушке, — что это предел фантазии, но своим подарком моя сладкая зая превзошла все ожидания.

— Но ты же его не досмотрел, — напомнила Света.

— А что там?

— Продолжение. Я в неприличных позах.

— Неприличных? — Вадим мечтательно улыбнулся и провел по ее телу рукой.

— Ужасно! Жутко! Прямо-таки кошмарно неприличных, а местами — даже развратных!

— Тогда мы сейчас начнем прямо со второй части, потому что смотреть две сразу... Нет, я не железный! И, между прочим, неприличные и прочие позы — а также соответствующие, к вашему сведению, мадам, действия — я люблю не только на экране!

* * *

Сентябрь почти до самого конца радовал летним теплом и солнцем, казалось, что хмурая сырость не наступит никогда, но заведующий небесной канцелярией в конце концов спохватился и отдал распоряжение включить осень. За один день похолодало почти на два десятка градусов, тучи плотно затянули небо и начали поливать землю дождем.

На даче даже в такую погоду было уютнее, чем в городе, можно было разжечь камин, и языки живого пламени разгоняли осеннюю хандру и согревали воздух. Но за ночь угли остывали, и утро начиналось с унылой серости, сырости и холода.

Ира стояла за спиной брата и наблюдала, как он укладывает мелкие поленья, строя из них своего рода шалаш. Наблюдала молча, потому что Максим не любил, когда его отрывают от священнодействия, и вспоминала, как совсем недавно, но кажется, что очень давно, они со Светланой, пользуясь отсутствием других членов семьи, голышом валялись на лужайке перед домом, ловя ласковое тепло августовского солнца и фотографируя друг друга, решив сделать Вадиму на день рождения оригинальный подарок.

Ира вздохнула. Подарок, по словам Светы, удался, эротическая фотосессия жены привела Медведева в несказанный восторг, но вот Ира теперь жалела, что поддалась на уговоры подруги и сначала дала себя сфотографировать, а потом и вовсе оставила на диске пару своих "голых" фотографий. "Ни к чему все это, ни к чему", — возвращаясь мыслями к этим снимкам, думала она, хотя Вадим не позволил себе ни одного нескромного взгляда или намека, наоборот, в его поведении теперь иногда проскальзывала удивлявшая и слегка раздражавшая Иру почтительность.

На смену серому унылому утру пришел день, такой же серый и не обещавший ничего светлого. Мелкий, как пыль, дождик из низких туч плыл туманными клубами между частично пожелтевшими деревьями, стирая все краски и окрашивая листву в безжизненный серый цвет. Он обволакивал живую изгородь из боярышника, собираясь каплями на его колючках, сглаживал углы построек, скрадывал находившийся невдалеке лес, превращая его в темную полосу, сливавшуюся на горизонте с хмурым небом.

"Нет, хорошо, что Светлашка осталась у Медведевых. Пусть лучше сходит с ними в оранжереи ботанического сада или в океанариум, чем будет мокнуть на даче, — думала Ирина, стягивая резиновые сапоги. — Здесь ей сейчас делать нечего, только в доме сидеть". Привычным движением она повесила плащ на вешалку и устало опустилась на стоявшую в прихожей деревянную лавку. Вокруг царил сумрак, но Ирина не хотела включать свет. Она вообще ничего не хотела делать, даже переодеться, хотя промокшие в прохудившихся сапогах ноги обещали простуду на ближайшие несколько дней, но сегодня ей даже хотелось заболеть, чтобы появился повод пожалеть саму себя. Ира вздохнула раз, потом другой, а потом еле удержалась от того, чтобы не всхлипнуть. Настроение было под стать погоде.

Она попыталась взять себя в руки, включила свет и оглядела прихожую. Надо было срочно занять чем-нибудь себя — и голову, и руки, только чтобы не вспоминать ничего и не думать ни о чем. Занять себя уборкой, такой, чтоб к вечеру свалиться без сил и отключиться. Ирина вооружилась веником, ведром и тряпкой и с остервенением принялась наводить порядок. Стены, двери, шкафы, половики — все, что попадалось ей на глаза, подлежало мытью и чистке. Не чувствуя тяжести, она оттаскивала в сторону мешавшие ей табуретки, мешки с луком и морковью, переставляла корзины с яблоками. Рывком отодвинула тяжелую лавку и обнаружила в углу сухие листья, занесенные в дом сквозняком, пару пыльных скомканных носков и сонного паука, тут же полезшего на стену под висевшую там одежду в стремлении спрятаться от света. Ира махнула веником, желая прогнать его, и ненароком сбросила с вешалки старую куртку Сергея, которую тот надевал на даче, когда помогал по хозяйству. Ирина подняла ее с пола, обессиленно опустилась на табурет, стоявший рядом, набросила на себя потрепанный камуфляж и все-таки не удержалась от слез, прочертивших на щеках блестящие дорожки, когда на мгновение показалось, что это не куртка Сергея лежит у нее на плечах, а его руки.